Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты
ПО СЛОВУ ТВОЕМУ…
Я знал, что все возвращается на круги своя, но не подозревал, с какой это случается точностью. Когда-то 16 января 1993-го года я, вернувшись в Крым из Оптиной пустыни, пришел на прием к правящему архиерею, архиепископу Лазарю. Тогда начался новый важный этап в моей жизни. Я старался жить сознательной христианской жизнью, искал свое место «в миру», но когда нашел его — понял, что это совсем не то, чего я ищу, что на самом деле мне хочется только одного — служить Богу.
И вот десять лет спустя, день в день, я снова, возвратившись из Оптиной, с трепетом сердечным явился на прием к митрополиту Лазарю. Явился и сказал просто, как мне заповедовал старец: «Владыка, я хочу послужить Господу!». На что владыка изумленно ответил: «Ну и что это значит?». Пришлось объясняться, и в своих торопливых, сбивчивых объяснениях я больше всего боялся, что владыка отправит меня обратно в «мир», а я уже твердо знал, что это для меня погибель. Я на себе испытал, как незаметно затягивает эта «обычная» жизнь, как тускнеет вера, слабеет любовь к храму, пропадает желание бывать на службах, исповедоваться и причащаться. Как постепенно, но властно меняется мироощущение, строй мыслей и чувств — и меняется, увы, не в лучшую сторону.
Зная все это, я упрашивал владыку взять меня куда угодно, но только бы находиться при церкви. Лучше всего мое тогдашнее состояние выражают слова псалма: изволих приметатися в дому Бога моего, паче, нежели жити ми в селениих грешничих[75]. Слава Богу, владыка внял моим уговорам и на следующий день сам отвел меня в епархиальную столярку и представил начальнику мастерской — Сергию, пареньку лет двадцати пяти, — с условием, что тот примет меня с «испытательным сроком».
В силу обстоятельств работать приходилось бесплатно, но каким-то чудом из разных источников находились средства на пропитание, и семья моя не бедствовала.
Примерно через месяц отец Николай Самборский — крестный отец нашей младшей дочки Ксении — представил меня в сумеречном коридоре епархиального училища настоятельнице Свято-Троицкого монастыря игуменье Евсевии. Конечно, я был отрекомендован в самых лестных для меня выражениях, но матушка только посмотрела на меня пытливо и, как мне показалось, настороженно и кратко ответила: «Посмотрим».
Через несколько дней она через отца Николая передала, что в монастыре нужно почистить большой алтарный семисвечник. Знал бы я с самого начала за что берусь, — наверное, впал бы в уныние. Но милостивый Господь часто не сразу открывает нам объем предстоящих работ, чтобы мы не испугались и не убежали от полезных душе трудностей.
Я не знал, как принято чистить семисвечники в храмах, но решил, что в любом случае надо отнестись к своему послушанию со всей серьезностью. Разобрав семисвечник на мельчайшие части, я стащил образовавшуюся гору железа в подвальную каморку монастыря, спустился туда сам и занялся делом.
Под боком у меня гудели котлы, единственная лампочка освещала чулан, заваленный какими-то тюками, тряпками и всевозможными латунными деталями разобранного трехметрового семисвечника. Каждую деталь я чистил отдельно, по возможности более тщательно, и на это уходило много времени. Я мало что видел в этот период, кроме своей работы, но иногда матушка Евсевия заглядывала ко мне в каморку и с неизменным участием интересовалась: все ли у меня есть необходимое для работы, сходил ли я в трапезную и так далее… Когда семисвечник был почищен, собран, покрыт специальным лаком и засиял как новенький, я получил за свою работу деньги. Так я в который раз убедился, что Господь, когда мы предаем себя в Его руки, Сам принимает на Себя попечение обо всех наших нуждах. Забавно вспоминать, но эта работа заняла у меня около двух месяцев. Конечно, свою роль сыграла и моя природная медлительность, ну да что поделаешь…
После Пасхи, в начале мая, матушка объявила, что я назначен пономарем Свято-Троицкого монастыря. Это было для меня и волнительное, и радостное известие. «Ну вот, — думал я, — хорошо, послужу пономарем года три, подучу устав, службу, втянусь в богослужебную жизнь, а там посмотрим…» Но не тут-то было… в смысле трех лет.
В начале июня неожиданно попросил о переводе в другую епархию наш монастырский дьякон. Причина была весомая: его матушке, слабой здоровьем, не подошел крымский климат. Владыка дьякона отпустил, но образовалось вакантное место. И вот в праздник Святой Троицы, 15 июня 2003 года, после причащения в алтаре нужно было прочитать владыке вслух благодарственные молитвы. Я оказался рядом…
Владыка выслушал молитвы внимательно, потом встал с кресла и решительно обратился ко мне: «А ну, пойдем!» — и зашагал в ризницу. Со смятенным сердцем я последовал за ним, думая, что заслужил какой-нибудь выговор. Владыка попросил отца Леонтия — протодьякона — закрыть за нами дверь, и приказал:
— А ну, скажи громко: «Миром Господу помолимся!».
Я сказал.
— Еще громче…
Я повторил.
— Завтра — дьяконская хиротония! — определил владыка и зашагал прочь.
В День Святого Духа — 16 июня — меня рукоположили в дьяконский чин.
Так в течение четырех месяцев исполнились слова отца Илия и… что тут скажешь… Есть общая для всех старцев интонация, с которой они говорят с приходящими к ним людьми — это абсолютная естественность, даже обыденность, что ли. Вот, мол, так и так, пойдешь туда-то, сделаешь то-то… Как будто просто советуют, а в результате оказывается, что это было пророчество, переменившее всю твою жизнь.
Тогда, десять лет назад начался, уж не знаю насколько долгий, но заключительный — я это чувствую — этап моей жизни. И как же хочется провести его по-христиански достойно, потрудиться во славу Божию!
Господи, помоги!
БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЧТО-ТО ЕЩЕ
Трудно представить, каким был Город в лучшие времена. Разгромленный, выгоревший не раз, оставленный жителями, он оседал постепенно в каменных развалах, заплывал землей, прорастал травой и чапыжником. Весь Мангуп бугрится такими окустившимися холмами, под каждым из которых — непрочитанная страница, чья-то судьба. И вот я в течение нескольких лет, отправляясь на Сосновый мыс или возвращаясь с него, всякий раз проходил мимо одного такого холма. Даже внимания на него особо не обращал. Ну, холм как холм — топографический ориентир, не больше.
И вот однажды летом, едва я забрался на Мангуп, кто-то из босяков поделился новостью: археологи откопали древний храм. Оказалось, что скрывался он в том самом холме, мимо которого я ходил много раз.
Вечером, когда спала вторая жара и археологи отправились на покой… Но надо объяснить, что такое «вторая жара». Археологи обычно работают утром, по холодку, и потом — после сиесты, когда «спадает жара», часов с четырех. Но на самом деле в это время жара еще не спадает, а только как бы выдыхается маленько, становится терпимой, «второй», а вот по-настоящему она спадает (да и то не всегда) уже часов в восемь вечера, за час-полтора до заката. Это самое блаженное и тишайшее время, и вот тогда-то археологи окончательно отправляются на покой.
Ну а я иду смотреть храм…
На месте раскуроченного холма я нашел остатки стен и полукруглой абсиды алтаря. Как странно было войти в этот храм, перешагнув через сохранившийся каменный порог, отшлифованный до влумины[76] тысячью ног в давно позабытой древности. Внутреннее пространство было усыпано камнями и осколками кровельной черепицы. Снаружи у самого входа, чуть левее от него, на подтесанном скальном ложе покоился скелет (как-то сразу подумалось, что священника), другой скелет я обнаружил у южной стены. И первое, что меня удивило, — это руки покойных, сложенные не на груди, как принято в наше время, а на животе. Позже я узнал, что, судя по изображению на Плащанице, так же были сложены руки у Спасителя в час Его погребения. Я посидел на корточках у одного скелета, размышляя о бренности бытия, и перешел к другому. Тоже присел на корточки. И тут я отчетливо почувствовал, что от косточек исходит тепло. От неожиданности я даже встал. Потом опять присел, протянув руки. Сомнений не было — от костей исходило тепло, причем такое сильное, какое никогда не исходит, скажем, от нагретых солнцем камней.
Я тогда ничего не знал об удивительных свойствах мощей, но как-то сразу подумал, что здесь, должно быть, лежит необыкновенный, особенный человек…
Прошло лето, и когда уже довольно поздней осенью я снова оказался на Мангупе, то, конечно, снова отправился к храму.
Но то, что я увидел, расстроило меня до глубины души. Вокруг храма среди камней и развороченной земли валялись в беспорядке брошенные кости. Был среди них и череп — правда, теперь уже только один. У меня, конечно, не было под рукой лопаты, и я отнес череп к Большой Мангупской базилике и спрятал в камнях, которые грудой были навалены за алтарем.
