Роланд Бейнтон - На сем стою
Но Лютер не желал идти этим путем, поскольку таинство крещения вело его в иную сторону. Лютер мог бы с достаточной легкостью приспособить свои взгляды на крещение к ранее высказанной позиции, пожелай он, как это сделали анабаптисты, рассматривать крещение в качестве внешнего знамения внутреннего опыта перерождения, который уместен лишь для взрослых, но никак не для младенцев. Но он не сделал этого. Лютер разделял точку зрения католицизма на крещение младенцев, которых необходимо сразу же после рождения вырвать из-под власти сатаны. Но что же в таком случае остается от его формулы, согласно которой действенность таинства зависит от веры получающего его? Он усиленно пытался примирить эти позиции, сочинив концепцию о скрытой в ребенке вере, которую можно сравнить с верой спящего человека. Но вновь Лютер от веры ребенка перешел к вере того попечителя, которому вверен младенец. Для него рождение не было столь же индивидуальным, как смерть. Умереть за другого невозможно, но можно в некотором смысле войти другим человеком в христианскую общину. По этой причине именно крещение, но не Вечеря Господня есть то таинство, которое образует связующее звено между Церковью и обществом. Это социальное таинство. Для средневекового общества всякий младенец вне гетто был по рождению гражданином и по крещению христианином. Независимо от своих личных убеждений одни и те же люди составляли как государство, так и Церковь. Связь двух институтов была поэтому естественной. Это была основа христианского общества. Величие и трагедия Лютера заключались в том, что ему так и не удалось отказаться ни от индивидуализма чаши причастия, ни от собирательного единства купели для крещения. В век спокойствия он был бы мятежным духом.
Гонения возобновляются
Но его время никак нельзя было назвать веком спокойствия. Рим не забыл о нем. Прекращение нападок на него оказалось лишь временной передышкой. К тому времени, когда всехристианнейший император должен был вернуться из Испании в Германию, папство готовилось возобновить гонения. Еще до публикации его работ с критикой системы таинств, делавших, по мнению Эразма, примирение невозможным, Лютер сказал достаточно много для того, чтобы побудить Рим к решительным действиям. За его высказываниями, положившими начало противоборству по проблеме индульгенций, последовали во время лейпцигского диспута более опасные нападки на божественность происхождения и правления папства. Брошенный им вызов был столь очевиден, что один из членов римской курии энергично возражал против необходимости дождаться возвращения императора. Затем в Рим вернулся Экк, вооруженный не только записями лейпцигского диспута, но и осуждавшими Лютера решениями университетов Кельна и Левена. Когда Эрфурт отказался, а Париж не смог представить свое мнение по диспуту между Лютером и Экком, эти два университета добровольно вступили в борьбу. Решение Кельнского университета, где преобладали доминиканцы, было более суровым. Левен в определенной степени находился под влиянием взглядов Эразма. Оба университета единодушно осудили взгляды Лютера на испорченность человеческой природы, исповедь, чистилище и индульгенции. Левен не комментировал нападки Лютера на папство, Кельн же охарактеризовал как еретические высказывания Лютера по поводу примата папства и ограничения его власти.
- Лютер отвечал, что, возражая ему, ни один университет не привел каких-либо доказательств из Писания, которые подтверждали бы ошибочность его взглядов.
"Отчего бы нам не отменить Евангелие и вместо него прислушаться к их [университетов] мнению? Странно, что ремесленники высказывают суждения более здравые, нежели богословы! Насколько серьезно следует воспринимать тех, кто осудил Рейхлина? Если они сожгут мои книги, я повторю сказанное мною. Столь тверд я в своих убеждениях, что ради них пойду и на смерть. Если Христос был исполнен негодования по отношению к фарисеям, а Павел был оскорблен слепотой афинян, как же, спрашиваю я вас, должно поступать мне?"
Мы не знаем о каких-либо новых гонениях вплоть до марта, когда была предпринята попытка незаметно разделаться с Лютером руками августинского братства. Глава ордена писал Штаупицу:
"Братство, никогда ранее не подозревавшееся в ереси, приобретает одиозную репутацию. Мы с любовью обращаемся к вам с просьбой удержать Лютера от высказываний против Святой Римской Церкви и ее индульгенций. Уговорите его прекратить писать. Попросите его спасти наше братство от бесчестья".
Штаупиц решил для себя этот вопрос, удалившись от обязанностей приходского священника.
Следующая попытка была предпринята через Фридриха Мудрого. Кардинал Риарио, позднее замешанный в покушении на жизнь папы и помилованный, писал Фридриху:
"Светлейший и благороднейший князь и брат, вспоминая великолепие вашего дома и благоговение, проявляемое как вашими подданными, так и вами к Святейшему престолу, я счел своей дружеской обязанностью написать вам ради общего блага христианского мира и поддержания вашей чести. Я уверен, что вы не пребываете в неведении относительно злобности, презрения и распущенности, с которыми Мартин Лютер выступает против папы римского и всей курии. Вследствии этого я увещеваю вас призвать этого человека отказаться от своих заблуждений. Вы можете это сделать, если пожелаете, ведь одним лишь камешком крохотный Давид сразил могущественного Голиафа".
Фридрих отвечал, что дело передано его ближайшему другу, архиепископу Трирскому, курфюрсту Священной Римской империи, Рихарду Грейффенклаусскому.
В мае дипломатическим маневрам пришел конец. 21, 23, 26 мая и 1 июня состоялись четыре заседания церковного суда. Вечером двадцать второго папа удалился в свои охотничьи угодья в Маглиане - a soliti piaceri. Кардиналы, канонисты и богословы продолжали заседать. Всего в работе суда принимало участие около сорока человек. Экк был единственным немцем. Были представлены три крупнейших монашеских ордена - доминиканцы, францисканцы и августинцы. Распри между монахами были позабыты. Там был и глава ордена, к которому принадлежал и Лютер, не говоря уже о его противниках - Приериасе и Кайэтане. Надлежало решить три вопроса: что делать с учением Лютера, что делать с его книгами и что делать с ним самим. Высказывались самые различные мнения. На первом заседании кое-кто оспаривал целесообразность издания буллы, опасаясь всеобщего протеста в Германии. Богословы выступали за то, чтобы самым суровым образом осудить Лютера. Канонисты уговаривали разрешить высказаться, подобно Адаму, поскольку, хотя Бог и знает о его виновности. Он дал ему возможность защитить себя, воззвав: "Где ты?" Было принято компромиссное решение. Слушаний не будет, но Лютеру представят шестьдесят дней на то, чтобы отречься от своих взглядов.
Были споры и относительно его учения, хотя нам остается лишь догадываться, кто спорил и по каким вопросам. Полученные через вторые и третьи руки отчеты свидетельствуют о разногласиях в церковном суде. Говорят, что итальянский кардинал Аккольти назвал
Тецеля porcaccio и обрушился на Приериаса за то, что тот составил ответ Лютеру за три дня, в то время как лучше было бы затратить на его составление три месяца. Говорят, что, узнав о прибытии Экка в Рим, Кайэтан негодующе фыркнул: "Кто впустил это животное?" Говорят, что член церковного суда испанский кардинал Карвахал энергично выступал против принятия каких-либо мер против Лютера. В конце концов было достигнуто единодушие по вопросу об осуждении сорока одного положения его учения. Ранее высказанные Кельнским и Левенским университетами мнения были объединены и упрощены.
Булла "Exsurge"
Всякий, кому известна зрелая позиция Лютера, увидит, насколько поверхностным было его осуждение буллой. Взгляды Лютера на мессу осуждались лишь в том, что касается допущения мирян к чаше причастия. Из семи таинств упомянуто лишь таинство исповеди. Ничего не сказано о монашеском обете, лишь осуждено желание Лютера, чтобы князья и прелаты положили конец паразитическому образу жизни нищенствующих монахов. Ничего в булле не сказано о священстве всех верующих. Все внимание сосредоточено на умалении Лютером способностей человека даже после крещения, власти папы налагать наказание и отпускать грехи, власти папы и церковных соборов провозглашать положения вероучения, а также примата папы и Римской церкви. В одном пункте осуждение Лютера противоречило недавнему заявлению папы по вопросу об индульгенциях. Лютер осуждался за то, что лишь за Богом он оставлял способность прощать наказания, наложенные Божественным судом, в то время как папа только что сам заявил, что в подобных случаях хранилищница заслуг может быть применена лишь посредством ходатайства, но не для судебного решения. Лютер прямо обвинялся в богемской ереси, поскольку в булле утверждалось, что он распространяет определенные взгляды Яна Гуса. Были сурово осуждены два принципа, носившие явный отпечаток воззрений Эразма, - что сожжение еретиков противоречит воле Духа и что война против турок есть противодействие вмешательству Божьему. Сорок одно положение учения Лютера не были однозначно названы еретическими. Их осудили как "еретические, или скандальные, или лживые, или оскорбительные для набожного уха, или смущающие простые умы, или противные католической истине, соответственно".
