Коллектив авторов - Богословие творения
Мы мыслим единство человечества прежде всего практически, как основание для действия. Эта мысль не о сущем, а о должном, которое, однако, «как бы» существует. Мы действуем так, как если бы такое единство уже было осуществлено. Говоря, что единство человечества есть идея нашего разума, мы используем этот термин не в платоновском значении. Здесь не подразумевается некая вечная реальность, в которой пребывает подлинная человечность как неизменный образец для всех живущих во времени людей. Мы не можем также утверждать, что такая идея реально присутствует в Божественном Разуме. Ее умопостигаемость относится только к человеческому разуму. Это то, что мы сами предполагаем и на что мы сами надеемся, будучи людьми.
Обсудим теперь коротко два других аспекта человечности. Когда я уважаю человечность в себе и в другом человеке, я также не могу рассматривать это понятие как эмпирическое. Эмпирическое исследование другого человека откроет много различных человеческих черт. Если я достаточно внимательный и квалифицированный исследователь, то я смогу объяснить любой поступок другого человека. Я найду соответствующие социальные, психические или биологические причины для каждого слова и жеста. Психология и социальные науки позволят мне разоблачить любую претензию на свободу и разумность. Когда другой человек приписывает себе эти качества, я всегда могу увидеть проявление «ложного сознания» (пользуясь термином Маркса). Кстати, еще в XIX веке Маркс и Ницше дали блестящие примеры таких разоблачений, когда обнаружили экономические интересы, волю к власти или «рессентимент» под поверхностью морали и разума. Указанные мотивации действуют как мощные, хотя и незаметные причины человеческих поступков. Последующее развитие социального и психологического знания раскрыло широкое многообразие скрытых человеческих мотиваций. Такое знание может быть весьма полезно для контроля и манипуляции. Но оно ничего не дает для морального отношения. Если я рассматриваю другого человека с позиций своего знания о нем, у меня нет шанса увидеть в нем свободное и разумное существо. Человечность, которую я должен уважать в нем, не может быть концептом, возникшим из описания наблюдаемых фактов. Это допущение, такое же, как идея человечества в целом.
Моя собственная человечность также не постигается эмпирически. Я не могу знать себя в качестве разумного существа. Аргументы здесь подобны высказанным выше. Я всегда могу обмануть себя, скрыть от себя свои настоящие мотивации. Я могу придумать изощренные, имеющие видимость разумных рассуждения, чтобы оправдать свои скрытые желания. Поэтому, чем больше я знаю себя, тем меньше у меня оснований доверять собственному разуму. Психоанализ вполне определенно раскрывает это обстоятельство. Однако опыт христианской аскетики показывает то же самое. Мы не можем полагаться на свой разум, поскольку греховные страсти легко превращают его в свой инструмент. Знание самого себя показывает мне, что я – иррациональное существо, зависимое от животных инстинктов, психологических комплексов, страхов и т. п.
Как же могу я обосновать мою моральность? Релевантным представляется лишь тот шаг, который был описан ранее. Я могу допустить человечность в себе и в другом человеке. Это допущение не зависит от знания. Я не могу знать себя, как носителя человечности, то есть как разумное и свободное существо. Однако я могу надеяться, что, несмотря ни на что, являюсь им. Эта надежда относится и ко мне, и к другому человеку. Подобно надежде на единство человечества, она имеет религиозную природу.
Георгий Завершинский
Богословие диалога. Отношения в имперсональном мире[349]
Человек проживает в материальном мире, то есть во времени и в пространстве, которые были сотворены для этого. Пространство и время возникают вместе с материей, которая, по определению современной физики, есть всеобщность динамически неопределенных активных отношений. Как пишет Ричард Фейнман, нобелевский лауреат 1965 года в области физики: «Природа позволяет нам рассчитывать лишь вероятности, <…> и способ ее описания в основном остается для нас непостижимым»[350].
Научные достижения XIX и XX столетий побуждают философов к разработке новых подходов в метафизике, которая не может более рассматриваться вне физики и быть в высшем положении по отношению к ней. Теперь метафизика и физика должны быть описаны вместе как части единого целого. Неортодоксальная методология и апофатический язык пост-ньютоновой науки здесь дают нам новый подход – начало метафизического расширения физики. Человек не может оставаться нейтральным наблюдателем над природой, и то, что казалось ранее незыблемым как объективное знание, на практике остается недостижимым. Невозможно наблюдать и описывать физические явления, не оказывая воздействия на них.
Квантовая теория говорит о том, что ни над каким физическим объектом нельзя произвести наблюдение и измерить его параметры, не оказав на него воздействия, поэтому роль наблюдателя является решающей в понимании физических процессов. Фактически настолько решающей, что это привело некоторых к вере в человеческий разум как единственную реальность, в то время как все остальное, включая физически осязаемый мир, есть просто иллюзия[351].
Творец воздействует на свое творение просто тем, что наблюдает за ним, и это одна из тех возможностей, благодаря которым возникают наши отношения с Ним. Можно предположить, что в относительном характере сотворенной материи проявляется своего рода «след», или отпечаток, троичных отношений, присущих самому Творцу. Мы оказываемся способными наблюдать этот «след» (vestigium trinitatis) через метафизику человеческих отношений (к этому мы вернемся в настоящей работе позднее). Можно даже сопоставить относительный характер материи с межличностными человеческими отношениями.
Когда мы говорим об отношениях в квантовой механике, то имеем в виду своего рода корреляцию-референциальность-координацию, характер которой непредсказуем, но которая вероятна и возможна и может сравниться только с динамической свободой межличностных человеческих отношений. Квантовая механика подошла к тому, чтобы утверждать «в самой природе вещей» вероятностный характер, который <…> определяет заданный способ бытия физической реальности[352].
Материя имеет вероятностный характер, что можно рассматривать как отпечаток «божественного следа», который невозможно выявить при чисто объективном подходе к изучению материи. Можно говорить только в терминах вероятности, когда мы пытаемся распознать vestigium trinitatis во внутреннем состоянии материи, поскольку вместе с известными отношениями всегда имеются такие отношения, которые нельзя описать и о которых невозможно сказать что-либо определенное. Для реальной материи и реальных физических процессов не существует объективной теории, учитывающей эти отношения. Поэтому реальные наблюдения будут всегда отличаться от теоретического прогноза. Представление современной физики об относительном характере материи подводит нас к той мысли, что хотя в чисто практическом плане хорошо разработанные объективные теории и подходы вполне отвечают реальности этого мира, но любая попытка полностью адекватного описания сотворенного мира без Бога, пребывающего в отношениях внутри самого себя, останется бесплодной. Бог продолжает быть Первопричиной этого мира именно в том смысле, что в идеальном состоянии всякое отношение в сотворенном мире имеет отпечаток вечных отношений самого Бога Троицы.
Наблюдение всегда означает вступление в отношение, а значит, формирование структуры связей с материей. Она может быть различной для различных наблюдателей, но взаимопонимание между самими наблюдателями подтверждает, что их общая ориентация в направлении к материальному объекту уже некоторым образом сформировалась. Если наблюдатель организует свое исследование материи таким образом, чтобы понять, как сам Творец соотносит себя с миром, тогда «след» Создателя может быть выявлен в относительном характере материи. И наоборот, в поисках взаимосвязей внутри материи можно прийти к познанию божественного плана или замысла о ней.
Наблюдение формирует свой объект, который определяется как нечто наблюдаемое лишь согласно форме экспериментального воздействия наблюдателя. Это не субъективно-объективное отношение, но отношение, как таковое – свободная реакция наблюдаемого предмета на наблюдение над ним[353].
Можно понять относительный характер наблюдения, например, исходя из корпускулярно-волнового дуализма квантовой теории, что может перекликаться, например, с двойственностью души-тела. В микромире, согласно квантовой теории, элементарные частицы, такие, как электрон или протон, проявляют себя либо как частица, либо как волна, в зависимости от выбранного вида физического эксперимента. «Частица – это зверь совершенно иного характера, чем волна. Она – маленький комок концентрированного вещества, в то время как волна – это бесформенное возбуждение, которое возникает и, распространяясь, затухает. Как может нечто быть одновременно обоими? Они должны дополнять друг друга»[354]. В более широком смысле этот физически-метафизический дуализм, или «комплиментарность», характеризует даже те отношения, что проявляются и на совершенно ином уровне. Как Библия является одновременно откровением и набором букв и слов или, например, человеческое сердце – средоточием любви и кровяным насосом в теле человека?
