Григорий Нисский - Избранные творения
Прияв таковое человеколюбие невесты, по которому она, в подражание Владыке, сама хощет всем спастися и в разум истины приити (1 Тим. 2, 4), Слово соделывает ее еще более досточестною, став проповедником и живописателем ея красоты. Ибо не просто изрекается похвала красе, заключающая в себе какия–либо общия хвалы красоте; но напротив того, Жених дает место в слове всем порознь частям, каждому члену сравнением и уподоблением восписуя свою особую похвалу. Говорит же так: се еси добра, ближняя Моя, се еси добра (Песн. 4, 1), ибо, подражавшая человеколюбивому изволению Владыки, и повелевшая отроковицам выдти каждой, подобно Аврааму, от земли своей и от рода чувствилищ своих (Быт. 12, 1), чтобы увидеть чистаго Жениха, носящаго венец — Церковь, действительно делается она близкою к Владычней благости, любовию к ближнему приблизившись к Богу. Посему говорит ей Слово: добра еси, добрым произволением приблизившись к Благому. Повторение же похвалы показывает нелживость свидетельства: ибо сугубым свидетельством подтверждать истину определяет Божественный закон. Посему сказано: се еси добра, ближняя Моя, се еси добра.
Но поелику вся Церковь есть едино тело Христово, а во едином телеси, как говорить Апостол, мнози уды, уды же вси не тожде имут делание (Рим. 12, 4–5), а напротив того, одного создал Бог в теле оком, а кто–либо другий насажден быть ухом, некие же по действию сил делаются руками, а некие, носящие бремена, называются ногами, а иное будет делом вкуса и обоняния, и по порядку всего, из чего составляется человеческое тело, и в общем составе тела Церкви можно находить уста, зубы, язык, сосцы, чрево, выю, а как говорит Павел, и даже мнящиися неблагообразнии быти в теле (1 Кор. 12, 22–24); то посему точный ценитель красоты каждому из членов, нравящихся Ему в целом теле, слагает особую и приличную похвалу.
Похвалы сии начинаются с главнейших членов. Ибо в членах наших что дороже глаз? Они приемлют в себя свет; ими приобретается познание друзей и неприятелей; ими различаем свое и чужое; они бывают наставниками и учителями во всяком делании, природными и неотлучными путеводителями в непогрешительном шествии; их положение выше других чувственных орудий показывает предпочтительность доставляемой ими нам пользы. Без сомнения же, известно слушателям, к каким членам Церкви относится похвала очам. Оком был Самуил прозорливец (1 Цар. 9, 9), ибо так его называли; оком был Иезекииль, поставленный от Бога быть стражем (Иез. 3, 17) ко спасению им охраняемых; око — Михей видящий и Моисей богоглаголивый, наименованный посему и богом (Исх. 7, 1); очи — все поставленные в путеводство народу, которых современники именовали прозорливыми (4 Цар. 14, 13). И ныне занимающие место сие в теле Церкви и поставленные епископствовать, в собственном смысле, именуются очами, если неуклонно будут взирать на Солнце правды, никогда не притупляя зрения делами темными, и если станут различать свое от чужаго, зная, что чуждо естеству нашему все видимое и временное; свое же ему то, что предлежит нам по упованию, и обладание чем навсегда пребывает неотемлемым. Дело очей — распознавать дружественное и неприязненное, чтобы истиннаго друга любить от всего сердца и всею душею и силою, совершенную же ненависть (Псал. 138, 22) оказывать врагу жизни нашей. Да и наставник в том, что должно делать, учитель полезному, руководитель в шествии к Богу в точности исполняет дело чистаго и здраваго ока, подобно телесным очам, предуказуя высокое житие прочим. Потому–то Слово с сего начинает восхвалять красоту невесты, и говорит очи твои голубине [22] (Песн. 4, 1). Ибо видя, что поставленные на место очей не прикосновенны к злу, и одобрив простоту и невинность их нрава, наименовало их голубями; так как отличительное свойство голубей — невинность (Матф. 10, 16). Или, может быть, Слово изрекает очам некую, подобную следующей, похвалу: поелику изображения всего видимаго, падая на чистую зеницу, приводят в деятельность зрительную силу, то по всей необходимости, на что кто смотрит, образ того восприемлет глазом, подобно зеркалу, изображая в себе очертание видимаго. Посему, когда приявший в Церкви власть заменять зрение не обращает взоров ни на что вещественное и телесное, тогда преуспевает в нем духовная и невещественная жизнь. А таковая жизнь образуется благодатию Святаго Духа. Посему, самая совершенная похвала сим очам, если образ их жизни сообразен благодати Святаго Духа, потому что Дух Святый — голубь.
Восхваляются же два ока, чтобы в похвале участвовал целый человек: и видимый, и умопредставляемый. Посему–то Слово присовокупило к похвале и другое преимущество, сказав: кроме замолчания твоего (Песн. 4, 1), ибо в доброй жизни иное явно, так что известно и людям, а другое сокровенно и тайно, видимо единому Богу. Посему, Кто видить несоделанное (Псал. 138, 16) и усматривает сокровенное, Тот свидетельствует о восхваляемом лице, что в нем умалчиваемое значительнее видимаго, когда говорит: очи твои голуби, кроме замолчания твоего. Ибо к тому, что уже восхвалено, не принадлежить то, чему безмолвно удивляются.
Но Слово, поступая далее, постепенно ведет похвалу красоте, обращая речь к волосам, и говорит: власи твои, яко стада козиц, яже открышася от Галаада (Песн. 4, 1). Впрочем, прежде надлежит выразуметь естественное свойство волос, чтобы потом познать, какую похвалу невесте приносит в дар Слово, похваляя власы. Итак, волосы на голове женской именуются у Павла славою, и, как говорит он, даны жене вместо одеяния (1 Кор. 11, 15). А приличным для жен одеянием признает он стыдливость и целомудрие, написав буквально так: подобает женам, обещавающимся благочестию, со стыдением и целомудрием украшать себя (1 Тим. 2, 9–10). Посему, под волосами на голове, которые растит жена, мудростию Павловою разумеются стыдливость и целомудрие. Неприлично же и подумать, что у души, дающей обет жить богочестиво, кроме стыдливости и целомудрия, другая какая–либо слава наименована волосами, которых если не имеет жена, срамляет главу свою, как говорит Апостол (1 Кор. 11, 5). Если же так любомудрствовал о волосах Павел, то Апостолову мысль можно будет внести и в похвалу, какая в слове о волосах восписуется Церкви, по изречению нами разсматриваемому, которое говорит: власи твои, яко стада козиц, яже открышася от Галаада. Ибо Слово вменяеть сим в похвалу добродетельное житие. Но к слову о волосах следует присовокупить и то, что волосы лишены всякаго жизненнаго чувства. Ибо к приращению похвал немало служит и это, что в волосах неть ощущения ни утомления, ни удовольствия. Тело, из котораго они вырастают, чувствует боль, когда их выщипывают; самый же волос, режут ли его, или жгут, или тщательно сводять каким–либо притираньем, не чувствуеть того, что с ним делается. А не иметь чувства свойственно мертвым. Посему, в ком не возбуждает никакого ощущения вожделеваемое в этом мире, кого не надмевают слава и честь, не оскорбляют обида и безчестие, кто, напротив того, сохраняет себя одинаковым при том и другом из противоположных на него действий, тот есть восхваляемый у невесты волос, соделавшийся совершенно мертвым и неподвижным для всего, что в мире сем так или иначе будет на него действовать.
Если же особенное преимущество волосов приравнивается стадам козиц, яже открышася от Галаада, то, хотя не могли еще мы выразуметь, что надлежит знать о сем в точности, однакоже догадываемся, что, как царь, ливанския древа претворив в золото, серебро и багряницу, уготовал себе одр, так добрый Пастырь умел овладеть стадами коз, и в стада овец превратить эти козьи стада с горы Галаад. А это — имя горы иноплеменников, открывающей в себе такую благодать, что и тех, которые из язычников последовали за добрым Пастырем, соделал власами, украшающими невесту, которыми, на основании предварительнаго взгляда, означаются целомудрие, стыдливость, воздержание и умерщвление плоти.
Или, может быть, под такой взгляд на коз подходит и долгое время любомудрствовавший на горе Галаад Илия, который всего более обучал воздержною жизнию, был нищ по виду, оброс волосами, вместо мягкой какой–либо одежды прикрывался козьею кожею, Посему все, подобно оному Пророку, преспевающие в своей жизни, делаются украшением Церкви, по преобладающему ныне способу любомудрия, как бы стадами, друг с другом трудясь в деле добродетели. А что Галаад открывает такия стада, в этом заключается еще больший избыток досточуднаго, потому что от языческой жизни обратились мы к любомудрию по Богу. Не Сион, святая Его гора, обучил таковому житию, но народ, посвятивший себя идолам, столько изменился в жизни, что преспеяниями в добродетели украсил главу невесты.
