Фридрих Риттельмайер - Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании
Да, «Отче наш» — поистине медитативная молитва. Всею своей сущностью она ведет от обычной молитвы к медитации, а тем самым — к высшему роду молитвы. Хотя Христос не употреблял нашего слова «медитировать», Его воля ясна, Его воспитание очевидно.
Люди бы меньше возражали против медитации, если бы лучше умели молиться, прежде всего той молитвой, которая поистине есть молитва, подводит итог всем прошениям. Такая молитва — поклонение. О поклонении как о конце мировой истории и как о жизни небесной величественно повествует Апокалипсис.
Жаль, в нашем родном языке нет подходящего слова для медитации. Правильным переводом — если бы это слово не было отягощено слишком узким употреблением — было бы «благоговение», «преклонение». И всякая медитация, начинаясь внешним и формальным (что для современного человека нередко единственно возможное и честное), в конечном счете есть не что иное, как благоговение. Благоговение ведет к поклонению, т. е. к молитве, совершаемой всем существом и в основе своей обращенной к небу.
Продолжая воспитание воли, мы полагаем необходимым еще одно особенно ценное и освобождающее упражнение, построенное на следующем чуде Христовом — хождении по воде (Ин., 6: 16–21).
Что тогда произошло с учениками? Чтобы наше волевое упражнение было действенным, нужно в этом разобраться. Народ хотел сделать Христа царем. Ученики в этом не участвовали. Но и быть подле Христа еще не могли. Он удалился на гору, «удалился… один», это опять‑таки образное свидетельство, что в глубине Своего существа Он был совершенно одинок. Из народной души, из групповой души ученики уже высвободились. Однако они еще не нашли нового центра, чтобы примкнуть к нему. В такие времена на душу нападает страх и чувство одиночества, глубокое внутреннее беспокойство. Это чувство знакомо тем, кому довелось отринуть воззрения своей семьи и в одиночестве искать собственный путь. Они похожи на учеников, которые чувствуют, как их швыряют бурные волны жизни, и все же не хотят и не могут повернуть назад, но стремятся к другому, еще невидимому берегу.
То, что происходит тогда в душе, можно обобщить одним словом, которое опять‑таки охватывает большую область бедствий и зла; это слово — слабость. От такой слабости человек недостаточно активно отстаивает то, что познал как истину. От такой слабости приходит чувство одиночества. От такой слабости приходит многоликий страх, который властвует человечеством и терзает душу много сильнее, чем заметно снаружи, — страх перед будущим, страх перед собратьями в человечестве, особенно перед теми, кто сильнее нас, страх перед нами самими и перед тем, что живет в глубине нашей души, страх перед болезнями или чрезвычайными событиями, страх перед смертью и посмертной судьбой, страх перед всяческой неизвестностью, которая поджидает пас. Поэтом такого потаенного страха души человеческой был Метерлинк. Но лишь начиная освобождаться от этого страха, замечаешь, как свирепствует это поветрие страха среди людей и какие разрушения творит — вплоть до телесной сферы. Страх порождает шоковые состояния, большие и малые, осознанные и неосознанные, от которых человек заболевает и теряет силу. Необходимо знать об этом сокрытом бедствии человечества, чтобы серьезно отнестись к последующему упражнению.
Но сначала поставим вопрос так: как освободиться от страха? Существует ли полное бесстрашие? О природной храбрости мы не говорим. В ней слепота, и хмель чувств, и ощущение телесной силы, и естественный порыв, и проч. Нет никакой гарантии, что она разом не перейдет в страх, если увидит реальную опасность или если рухнут естественные ее основы. Мне часто приходит на память история о двух офицерах, один из которых сказал другому: «Э, друг мой, да вы дрожите! Вам страшно!» На что другой отвечал: «Если б вам было так страшно, как мне, вы бы давно сбежали отсюда!» Два в корне различных вида храбрости.
При всех обстоятельствах мы можем быть свободны от страха, только если знаем, что надежно защищены, или если совершенно не дорожим собою. Эти пути соединяются, когда мы полностью жертвуем своим низшим «Я», но живем ради «Я» высшего. В этом «Я», в его существовании заинтересован сам божественный мир, а не только мы лично. Нам необходимо узнать, сколь уверенно чувствует себя человек благодаря такому настрою. «И хоть бы миром правил черт!» Люди, чувствующие себя не жалкими ничтожествами, но сознающие богатство своего внутреннего мира и все же в минуту величайшей опасности живущие над всяким прахом, — вот истинные воители в мировой битве. С такими людьми можно перевернуть мир. В них нет страха. Они чувствуют, что такое свобода, и тем самым постигают, что значит поистине быть человеком, постигают непреходящее благородство «Я». Каким же образом достигается такое бесстрашие?
Здесь нам поможет история о хождении по воде. «Это Я, не бойтесь». Известно, что в греческом тексте, собственно, стоит: «Я есмь, не бойтесь». Соблюдая нормы немецкого языка, Лютер не мог перевести иначе. Но греческий текст глубже проникает в реальность. Мы теряем всякий страх, когда смотрим на «Я есмь» Христа, который собирается вступить на корабль нашей жизни. В любое мгновение нашей жизни мы можем отринуть всякий страх, если только для нас важно это «Я есмь». Пусть нас сокрушат и растопчут, пусть раздерут на части — ради этого «Я есмь» мы живем. Христос, чье «Я есмь» звучит в нас, сохранит в нас Себя, если будет на то Его воля. Подлинная жизнь, но и подлинная борьба ради жизни начинается, когда в нас живет этот дух.
Однако теперь, когда мы заняты воспитанием своей воли, речь не о том, чтобы нам самим стать бесстрашными. Это лишь предпосылка, которую нужно создавать снова и снова. Мы можем выискать страх в самых отдаленных уголках своего существа и изгнать его. Но сейчас речь о том, что нам предстоит встреча с человечеством, которое взбудоражено тайным страхом, которое из‑за тысяч слабостей не может жить, которое внутренним беспокойством подрывает свои силы и потому не может направить их на жизненные задачи.
Итак, в медитации мы видим перед собою людей, которых бурное море жизни швыряет будто щепки, подобно тому как волны моря Галилейского швыряли лодку учеников. Снедаемые страхом и беспокойством, эти люди ослабляют свою жизнь, желая ее защитить. Таков мир. Таковы люди. Мы же, напротив, попытаемся вжиться в образ Христа, идущего по воде и говорящего: «Я есмь, не бойтесь!»
Скажем здесь: мы считаем, что рассказ этот повествует не о внешнем происшествии, но о том, что ученики созерцали духовными чувствами, которые отверзлись в них под утро, после ночных волнений. Ученики узрели духовную реальность. Подлинную духовную реальность. И увидели глубокий смысл явления Христа в истории человечества, а одновременно — свою собственную будущую мировую задачу. Внешним образом там, на море Галилейском, не было ничего. Но тем более реальным было событие духовное, не просто образ, созданный фантазией. Ведь море волновалось не только вокруг них, но и в их душах. Но к этим душам пришло новое «Я» — пришел Христос.
Когда от участника вселенской битвы исходит впечатление, будто Сам Христос говорит из него: «Я есмь, не бойтесь!» — тогда люди ощущают это как благодеяние, которое заставляет прислушаться их сокровеннейшее существо. Ницше говорил о дереве, каким упивается весь ландшафт. Здесь нужно говорить о свете, который является людям, и все прозревают в нем некий новый мир. Именно Христовы глаголы «Я есмь», если постоянно в них вслушиваться, сформируют в нас это «Я есмь». Нужно поистине доказать людям, что можно ходить по воде. Тревога, неуверенность, бурное волнение могут быть сколь угодно велики — нас поддерживает сила, идущая свыше. Нет у нас под ногами твердой почвы, но мы все равно шагаем уверенно. Неопределенность завтрашнего дня для того и существует, чтобы мы имели возможность ходить по воде. Решимость довериться водительству Христова «Я», которое Он осуществляет из горнего мира, есть решимость ходить по водам, чего Петр, по свидетельству древних Евангелий, еще не мог сделать. Вновь и вновь рассматривая образ Христа, идущего по воде к ученикам, мы будем все яснее видеть, сколь неустойчив утлый челн, в котором плывут люди со своими занятиями и семьями; мы видим, что происходит, но соединяем себя с явлением Христа. В этой истории речь идет не об «утешении», которое обретаем мы лично, но о вселенской силе, которая желает нам сообщиться. Нам нет нужды всякий раз думать об этом образе. Он сформируется в нас — неосознанно для нас самих, а возможно, и для других тоже, — если мы примем этого Христа в свою душу, позволим Ему пребывать в нашей душе.
И опять мы между Востоком и Западом. Восток не желает плыть по морю жизни, ибо оно непокойно. Запад хочет плыть по морю, но не знает, что есть покой. Мы же вышли в море, но обрели покой — не вдали от моря, а над морем, в Том, кто ходит по воде.
