Андрей Кураев - Лекции
То, как он размышляет, может быть резюмировано в форме достаточно простого силлогизма, обычного силлогизма. У этого силлогизма большая посылка — общий тезис, из которого всё исходит. Ну, я поясню, что такое силлогизм. Силлогизм — это некое формально правильное логическое размышление, которое в стандартном виде имеет такую формулу — предположим: «Все люди смертны» — это большая посылка. Малая: «Пётр человек». Вывод: «Следовательно, Пётр смертен». Силлогизмы бывают разной формы, скажем, с отрицательными суждениями и так далее.
Так вот, большая посылка у Канта такая: «Всё в мире происходит по какой‑то причине».
В мире не бывает беспричинных событий: если некий феномен существует, если некое событие произошло — значит, была причина, по которой это произошло именно так, а не иначе. В науке это называется принципом детерминизма — самый общий закон мироздания, в основе всякого научного мышления. Его пробовали расшатывать в философии и физике XX века: можно вспомнить полемику Бора и Эйнштейна по этому поводу. Но, в конце концов, просто пришли к тому, что принцип детерминизма может пониматься немножко более гибко, чем это было в механистической философии, но всё равно принцип детерминизма наука признаёт.
А малая посылка такая: «Человек свободен».
Вот что это за посылка такая?
Кант точно так же говорит — я не могу доказать, что человек свободен, но давайте попробуем это постулировать. Как мы это постулируем? В частности, через отрицание противоположной возможности: предположим, что человек несвободен. Что тогда из этого последует? Тогда нам остаётся отменить этику. Придётся отменить право, потому что, если мой сегодняшний поступок не свободен, а всецело предопределён тем, что со мною было вчера и позавчера, то в таком случае, если этот поступок был хороший, то орденом надо награждать не меня, а, скажем, моих родителей и учителей. Если поступок был плохой, то, пожалуйста, пусть они идут в тюрьму вместо меня. Если человек все свои действия совершает так, как совершают природные энергии — природные феномены, — нет оснований для того, чтобы прилагать к человеку категорию долга.
Это очень важная мысль Канта: в природе нет категории долга. В природе всё может быть описано только так, как оно есть. И мы не можем сказать, что Волга должна впадать в Каспийское море, что это её нравственный долг, почётная обязанность и так далее. Нет, мы может сказать, что это происходит так‑то и так‑то, но мы не можем сказать — «следовало бы Волге поступить так‑то, а вот это она сделала неправильно». Иначе мы уподобимся царю персидскому Дарию, который высек черноморские проливы за то, что разметали его мост, который он навёл. Так вот, в мире природы долга быть не может. И, если мы человека рассматриваем в качестве чисто природного феномена и говорим «человек — это не более чем частица мира», в таком случае категории долга, права, совести, греха, заслуги мы должны устранить из нашей мысли — это иллюзия. И вот здесь открывается очень интересная особенность именно христианской философской традиции…
Для античной философии, равно как для индийской философии (вообще для языческого и архаического типа мышления) человек есть микрокосмос. Так же это и в современном оккультизме, так это в кабалистической традиции. Человек — микрокосмос. Мир большой — это макрокосмос, а мир малый (человек) — это микрокосмос.
В самом деле, то, что есть во вселенной, есть в человеке. Отец Павел Флоренский эту философему резюмировал в такой блестящей фразе: «Человек — это сокращённый конспект мироздания». Скажем, есть в мире некие процессы, которые описываются химией, — эти процессы есть в нас. Есть процессы, которые описывается с помощью языка квантовой механики, — эти процессы и в нас происходят хотя бы отчасти. Есть процессы, которые описываются на уровне биологии, — да, конечно, мы принадлежим и к животному миру тоже. И к миру химических феноменов мы причастны, и к миру физических, мы причастны и к миру животному, и к социуму и так далее. Да, человек — это микрокосмос. Это правда…
Но, уже начиная с IV столетия (от святителя Григория Нисского, Григория Богослова), идёт бунт христианской мысли против этой формулы — и рождается удивительная формула. Если для античной философии человек был микрокосмос, помещённый в макрокосмос, то Григорий Нисский говорит ровно обратное: «Человек — это макрокосмос, помещённый в микрокосмос». Человек — это большой мир, помещённый в мир маленький, потому что правильно: всё то, что есть во вселенной, в природе, в космосе, в мироздании, — всё это есть в нас. Но в нас ещё есть нечто, чего нет во всём остальном бытии: образ Божий, дар свободы, дар мысли, осознанности — вот этого во всём мире, который ниже нас, вокруг нас, этого там нет. Поэтому, как подчёркивают отцы IV века, не надо называть человека микрокосмосом, потому что тем самым ты уравниваешь его с мышью: мышь тоже есть сочетание четырёх стихий, мышь тоже есть микрокосмос. Но человек не только мышь, хотя некое мышиное начало в нём, конечно, присутствует, и начатки животной психологии, и физиологии и т. д. — всё это есть…
Так вот, человеческое существование, человеческий поступок можно описать в двух системах отсчёта, в двух системах координат. И Кант это делает в двух своих разных работах: «Критика чистого разума» и «Критика практического разума». И вот, если мы смотрим на человека извне, со стороны, в таком случае человек перед нами проходит, как комета пролетает по небу — так же и человек проходит мимо нашей жизни. (Позавчера в своей жизни я впервые‑таки видел комету. И, оказывается, что они летят неправильно: они, оказывается, летят по небу хвостом вперёд. Потому что у меня было ощущение, что хвост за ними сзади должен развиваться. Физики мне пробовали что‑то такое объяснить — я им раньше не верил, пока не увидел своими глазами. Это было в Сибири, в Подольске. Оказалось, интересное зрелище.) Так вот… Если я наблюдаю за другим человеком, мне всегда кажется, что я могу понять, почему он так поступил: могу найти причины, мотивы, предопределившие это его поведение.
Ну, представьте себе, что некий журналист, предположим, из «Московского Комсомольца», получает задание пойти и написать очерк о своём ровеснике или ровеснице, ушедшей в православный монастырь. Тот идёт (Великий Пост — тема актуальная, нужно что‑нибудь такое экзотическое написать), едет в монастырь женский, беседует с послушницей. И затем появляется очерк, в котором автор пробует анализировать, что же он там увидел — даёт свою рефлексию над этим: «Понятное дело, крушение Советского Союза, коммунистическая идеология, духовный вакуум, влияние улицы, недостаток витаминов, трудное детство, недостатки школьной системы и так далее — ну куда ж бедняжке было податься, как не в монастырь?»
А через две недели тот же самый журналист получает задание к Первому маю — написать очерк о жизни труженицы панели. Понятно, почему к 1–му мая, потому что 1–го мая вообще‑то вальпургиева ночь: всякая нечисть должна выйти наружу. И едет он куда‑нибудь к «Метрополю», знакомится с барышней, беседует с ней и поясняет: «Ну, правильно, что же ещё можно было ожидать от нашей маленькой Веры, которую угораздило родиться в период крушения Советского Союза, коммунистической идеологии, духовного вакуума, влияния улицы, недостатка витаминов, недостатка школьной системы образования? Куда ей, бедняжке, было податься, кроме как не на панель?»
Действительно, наблюдая со стороны, всегда очень легко вместить человека в свою категорию, в своё представление — всё будет понятно, почему он так сделал. И даже свою жизнь мы часто склонны стилизовать так, что мы свободы в себе самом не замечаем и находим в этом великую радость. Тем самым, мы с себя снимаем ответственность: «Что я могу? Нас всех так воспитали, я тут не виноват…».
Но всё же, если присмотреться к себе самому внимательнее, то хотя бы иногда можно заметить, что в минуту выбора, перед поступком есть такая секундочка, когда течение времени останавливается, когда останавливается железная сцепка событий и когда я всё‑таки могу сказать «да» или «нет». Да, конечно, мы включены в систему причинно–следственных отношений. Да, конечно, человек в основном подчинён закону причинно–следственных отношений. Но для научного мышления не всегда важна статистика — иногда бывает важно заметить уникальный феномен. Ну и что, что белые вороны не водятся на наших улицах. Но если хотя бы однажды белая ворона была замечена, значит, уже можно сказать, что белые вороны существуют в природе. Или белые слоны. Или свободные люди…
