Наталья Соколова - Под кровом Всевышнего
Болезнь первенца
Свекровь моя советовала нам с Володей ехать в Москву без ребёнка, оставить Коленьку на её попечение. Но на неё Варвара часто оставляла своего Митю, который только начинал ходить и требовал постоянного надзора. Да и привязались мы с Володей за эти три месяца так к нашему крошке, что и не мыслили провести без него даже несколько часов. Стоило Коле закричать, как мы бежали к нему, схватывали на руки, давали соску, нянчили... Один нянчил, другой готовил очередную бутылочку молока. В общем, мы глаз с ребёнка не сводили. Он налился, похорошел и казался Нам чем-то необычайным, приводящим нас ежеминутно в восторг. И мы решили в Москву поехать с Коленькой.
День выдался жаркий, в автобусе было душно. Ребёнок дорогой вспотел, а в поезде распеленывать крошку мы не решались. Коля начал кричать, и я дала ему пить из бутылочки. Надо бы дать ему воды, а я как неопытная мать взяла с собой только козье молоко. На квартире у бабушки Колю вырвало. Так началось его болезнь, которая продлилась с месяц и чуть не лишила нас нашего первенца.
К отцу Александру мы с Володей сходили, он посочувствовал горю прихода и тут же дал просимую сумму денег. Мы вернулись в Гребнево с больным ребёнком. Коле изо дня в день становилось все хуже. Я не знала, чем его кормить. Грудного молока почти не было, хотя малыш грудь ещё брал. Козье молоко фонтаном вылетало обратно, обливая все кругом. Впоследствии я узнала, что можно было бы на время его питание молоком ограничить, давать сладкий чай и отвары. Но тогда мне казалось, что чай — это голод, я боялась, что ребёнок похудеет. А он таял на глазах. Мы снова поехали с Колей в Москву, пошли в детскую консультацию. Мы попали на злую врачиху, которая ругала меня за то, что я до сих пор не взвешивала ребёнка, не приходила к ним и т. п. Она не смотрела на плачущего малютку, а, уткнувшись в записи, яростно давала распоряжения, вроде «Возобновить кормление грудью!» или «Немедленно госпитализировать!» Я отвечала, стараясь перекричать Колю, что молока в груди нет, что в больницу я ребёнка одного не отдам, просила положить меня вместе с ним. Но врач категорически отказала. Я вернулась домой вся в слезах, не зная, что предпринять. Володя привёз меня опять в Гребнево.
Видно, папочка мой усердно молился о своём первом внуке, потому Господь и не дал Колюне умереть. Домой к нам пришёл сосед — врач Иван Александрович Сосунов. Он был уже стар и опытен. Увидев Колю, он сказал: «Немедленно надо в больницу, иначе вы потеряете ребёнка.
У нас во Фрязине есть детский корпус, там дитя положат с матерью. Не отчаивайтесь, сейчас много новых средств, спасающих жизнь детей». Мы послушались и немедленно пошли в больницу. Автобусов тогда не было, шли три километра пешком, Колю несли на руках. Едва я вошла, как кругом сестры и няньки заговорили: «Дьяконова пришла! С больным ребёнком, дьяконова!»
Милая и опытная врач Ольга Николаевна нас тут же приняла и определила в общую палату с больными детьми. Тут с каждым ребёнком лежала или мать, или бабушка. Колю начали кормить женским молоком (из роддома), начали делать ему уколы, чтобы поддержать его сердечко. Болезнь называли токсической диспепсией, лечению она поддавалась плохо, бесконечные рвоты — организм уже ничего не принимал. Ребёнок перестал кричать, перестал шевелиться, ослаб совсем. Так прошло дней пять. Я все время стояла на коленях у его кроватки, обливалась слезами, не стеснялась при всех молиться и умолять Господа простить мне мои согрешения. Я сознавала, что малютка страдает за мои грехи. Чтобы ребёнок не умер от истощения, его каждый день брали, уносили в кабинет и там вливали в его ножку большую колбу глюкозы. Через толстую иглу глюкоза расходилась по тельцу. Малыш уже не кричал, только вздрагивал от боли и тихо стонал. Меня просили не ходить в процедурную, говорили, что тяжело смотреть на страдания своего ребёнка. Но я всегда ходила: «Пусть мне тяжело, дитя безгрешно и мучается за наши грехи, надо и мне с ним страдать», — думала я и молилась, молилась непрестанно, вспоминая святых угодников Божиих, могущих заступиться за нас перед Всевышним.
Мама приезжала ко мне из Москвы. Видя, что я изнемогаю, не сплю ночей, она сказала: «Пойди домой и выспись, я не сомкну глаз над ребёнком». А я уже дошла до того, что спала, стоя на коленях и уткнувшись лицом в детскую кроватку. Я уже отчаялась и собиралась уйти с ребёнком домой «под расписку», то есть снять с врачей ответственность. Я сознавала, что дома дитя умрёт. «Но лучше умрёт под иконами, чем тут, — думала я. — Врачи все равно говорят, что ребёнок безнадёжен». Мама моя не соглашалась со мной и отправила меня домой к Володе. Грустные, убитые горем, мы спали до рассвета. Чуть стало светать, Володя разбудил меня и пошёл провожать. «Ночью мама моя не пришла сюда, значит, Коля ещё жив». Светало. Мы тихо шли и вглядывались вдаль, в фигуры встречных: «Не мама ли идёт? Тогда все кончено! Но нет, не она...» Вошли в больницу. Мамочка моя бодрая, неунывающая: «Нашли ещё средство лечения: начали вливать ему в ротик физиологический раствор, это солёная жидкость. Слава Богу, что ребёнок её ещё глотает. Я ещё через ночь приеду, сменю тебя», — ободряла меня бабушка.
Был праздник Рождества Богородицы. Я знала, что все усердно молились, а сама я по-прежнему дежурила над сыночком. Милую Ольгу Николаевну (дочь псаломщика) сменяла старая коммунистка.
— Ну, как? — спрашивала она меня. — Ещё жив? Но будьте готовы ко всему, чудес на свете не бывает!
— Это значит — готовьте гробик, — объясняли мне сестры. Прошёл ещё праздник Воздвижения Креста Господня.
Коля оставался в прежнем состоянии, то есть между жизнью и смертью. Он не мочился, не испражнялся, сох с каждым часом, сердечко беспрерывно поддерживали уколами.
Чудо святого великомученика Пантелеймона
Воскресный день. Отец дьякон кадил храм перед началом литургии.
— Отец Владимир, как сынок? — спросили его.
— Безнадёжен, — был ответ.
Люди видели, что из глаз дьякона ручьём потекли слезы. После обедни все прихожане остались на молебен святому великомученику Пантелеймону, заказанный специально о здравии младенца Николая. Читали весь акафист святому, многие опустились на колени.
Навещать меня в больницу пришла свекровь. Я вынесла в коридор на подушечке чуть живого Коленьку. Он не Шевелился, но еле заметно ещё дышал.
— Не плачь, — сказала свекровь, — сегодня будет молебен святому великомученику Пантелеймону, он поможет.
Бабушка поспешила в храм, а я продолжала, как и в предыдущие дни, вливать из чайной ложечки в ротик ребёнка то раствор, то молоко. Обычно — судорожное движение, и все вылетало назад. Но в это воскресенье рвоты не было, стало быть, жидкость в ребёнке? Куда ж она девается? И вдруг малыш начал мочиться. «Значит, что-то через его кишечник стало проходить? Вот чудо-то! — думала я и продолжала кормить. — А вот и пелёнка грязная! Значит, желудочек его стал принимать пищу! Слава Тебе, Господи!»
Утром в понедельник на обходе — оба врача.
— Ну, как? Все по-прежнему? — спросила старуха.
— Нет, не по-прежнему, — сказала я, — он начал мочиться и сходил зеленью.
Врачи удивлённо переглянулись.
— Но он должен был умереть! Что же, он хочет жить? — заволновалась старая.
— Всякий хочет жить, — просияла Ольга Николаевна.
— Нет, чудес на свете не бывает, — твердила упрямая старушка.
— Вот видите — бывают! — радовалась Ольга Николаевна. — Давайте его спасать!
И врачи решили взять у меня из вены кровь и влить её больному Коленьке.
Больше рвота не повторялась, Коля начал питаться. Володя пришёл и с радостью предложил вливать сыну свою кровь вместо моей. Я была сама уже истощена и измучена. Итак, Володя целую неделю отдавал ребёнку полный шприц своей крови, которую тут же вливали малышу. И ребёнок зашевелил ручками, ножками, начал подавать голосок. Через неделю он однажды сильно кричал. Оказалось, что заболело ухо. Но несколько уколов антибиотиков прервали воспаление, малыш стал поправляться. Прошло дней семь, и малыш наш начал поднимать головку.
— Что вы делаете? — закричала врач-старушка, когда увидела, что Коля садится, ухватившись за мои пальцы.
— Он сам садится, — радовалась я.
Тогда нас решили выписать домой. Когда Коленька уже поправлялся и спал крепко и подолгу, я решила осмотреть больницу. Я заглядывала через стеклянные окошечки в па-
латы изоляторов, где лежали тяжелобольные дети. Подойдя к сестре, я спросила:
— А где лежит у вас тяжелобольной ребёнок Дьяконов, о котором вас беспрерывно спрашивают по телефону? И поздно вечером, и чуть свет вы сообщаете врачам прежде всего о его здоровье. Сейчас эти звонки стали реже. А что с Дьяконовым? Он жив ещё?
Сестры обомлели от моего вопроса. Они смотрели на меня, как на сошедшую с ума и переглядывались молча.
