Александр Мень - История религии. Том 1
мозга. Мысль, говорят они, "неотделима от своего субстрата - мозга, так же
как неотделима, например, белизна лежащего передо мной листа бумаги от этой
самой бумаги" /12/. Иными словами, мысль есть не что иное, как свойство
материи.
Однако легко увидеть, что это суждение основано на недоразумении. Ведь,
как говорит известный русский психолог Г. И. Челпанов, "когда мы произносим
слова: сила, свойство, способность, то не нужно думать, что мы признаем за
ними какую-то реальность, - это только слова для обозначения мыслимых
отношений между вещами" /13/. Говорить о белизне как о свойстве бумаги
означает не вскрыть нечто реальное, а лишь создать обобщение некоторых
вполне материальных взаимосвязей. Можно не говорить слово "свойство", а
просто изложить на языке физики и химии, каким образом наши зрительные
рецепторы воспринимают бумагу белой, как во взаимоотношении молекул, света и
глаза рождается ощущение "цвета". Точно так же, не прибегая к понятию
"свойство", можно раскрыть любой материальный процесс. Нет какой-то
абстрактной силы тяготения, а есть реальное физическое взаимодействие
материальных тел. Закон же тяготения есть наша констатация фактов и их
обобщение. Но поскольку трудно сомневаться в том, что наша мысль есть нечто
реальное, а не просто обобщение или абстракция, то, чтобы доказать тезис о
сознании как "свойстве" мозга, нужно показать, как именно оно
непосредственно возникает из физического движения молекул мозга. А между тем
этого-то и невозможно сделать.
Конечно, материалист может заявить, что "в мире нет ничего, кроме
движущейся материи, и движущаяся материя не может двигаться иначе, чем в
пространстве и времени", и, следовательно, выяснение взаимозависимости
сознания и мозга - вопрос непринципиальный; но приведенные слова - лишь
догматическое утверждение, ничем не доказанное. Более того, оно плохо
согласуется со взглядом самих материалистов на сознание как на особый вид
реальности.
Дальнейшее отступление материализма только еще более запутало его
позиции. С одной стороны, его защитники утверждают, что "создаваемый в
голове человека образ предмета не сводим ни к самому материальному объекту,
ни к тем физиологическим процессам, которые происходят в мозгу", а с другой
- по-прежнему настаивают на том, что "сознание является функцией мозга"
/14/. Когда речь идет о "функции", налицо причинная зависимость. Если же она
существует, то возникает неразрешимое противоречие.
Старый материализм в лице Бюхнера и Геккеля выходил из этой трудности
путем предположения, что сознание присуще уже атомам /15/. Но материализм не
захотел ставить этой точки над "и", а оказался повисшим между признанием
материи единственной реальностью и дуализмом. На международном философском
конгрессе в 1958 году на это указал известный философ-томист Густав Веттер.
Он вскрыл всю противоречивость такой позиции, при которой отбрасывается
старый материализм и признается реальность сознания и в то же время оно
опять-таки сводится к "материи". Ему отвечали, что в этом-то весь секрет
диалектики. Но тогда создается впечатление, что подобная "диалектика" служит
лишь способом ускользания от критики оппонентов.
Правда, материалисты пытались здесь опереться на так называемую "теорию
отражения", согласно которой мышление и познание есть "фотографирование,
копирование внешней действительности" /16/. Но это не более как плохое
сравнение. Ведь если в зеркале или на чувствительной пленке совершается
материальный процесс преломления лучей и т. д., то как происходит
"отражение" в сознании, материализм показать не может.
Столь же мало ясности в вопрос вносит и теория рефлексов. Не говоря уже
о том, что она опять-таки не способна вскрыть глубинную связь духовного и
физического, она не претендует на распространение своих методов на все
сознание человека. Увлечение рефлексологией в применении к психологии, к
счастью, осталось позади даже в отечественной науке; это увлечение было
данью уродливым условиям научной работы, которые существовали у нас четверть
века назад. Теперь уже признано, что рефлекс - "форма явно не единственная,
и, во всяком случае, она не оставляет возможности конструировать из
рефлексов сложные формы активного поведения" /17/.
x x x
Наименее догматичной может считаться концепция, которая в недалеком
прошлом получила название психофизического параллелизма.
Она оставляет простор как для научных исследований в области физиологии
мозга, так и в сфере специфики сознания, но при этом избегает метафизических
предпосылок. Принцип этой теории гласит: "Каждому процессу сознания
соответствует процесс движения в большом мозге, оба эти ряда процессов
протекают параллельно друг другу" /18/. Но сами сторонники психофизического
параллелизма чувствовали, что их теория остановилась на полпути, что нужно
искать более определенной формулы соотношения физического и духовного. Это
соотношение должно быть двусторонним. И действительно, не только физиология
оказывает воздействие на дух и психику, но сознание способно влиять на
телесные процессы.
В качестве примера остановимся на так называемых гипнотических
явлениях. Например, известны эксперименты, когда внушение чувства сытости
вызывает пищеварительный лейкоцитоз, а внушение чувства голода вызывает
уменьшение лейкоцитов в крови, как при реальном голодании. Внушение
представления об обильном питье вызывает повышение диуреза. При внушении
ощущения холода возникают "мурашки" на коже. Можно внушить и повышение
температуры тела и даже мнимый ожог, когда на коже вздувается настоящий
волдырь. Хорошо известно из медицинской практики, что воля к жизни резко
повышает сопротивляемость организма и его борьбу за выздоровление. При
пониженном психическом тонусе в организме ослабевает иммунитет. Отметим
характерный случай, когда врач, долго изучавший сердечные болезни, настолько
вжился в них, что едва сам не оказался действительно больным.
Яркое воображение нередко воздействует на тело. Это видно из биографий
писателей-реалистов, которые входили во все подробности описываемых ими
событий и состояний. Так, Бальзак, рисуя битву, слышал стоны раненых;
Флобер, описывая сцену отравления Бовари, ощущал во рту вкус мышьяка.
Горький, работая над сценой преступления в своем романе, упал в обморок и на
теле его появился кровоподтек в том месте, куда герою был нанесен удар
ножом.
Состояние гипноза и самогипноза производит огромные изменения в
организме. Может возникнуть "восковая гибкость членов" или, наоборот,
изумительная твердость мышц при каталепсии. Теперь уже весь европейский мир
убедился в способности йогов по своей воле влиять на работу мышц, обычно
воле неподвластных. Они задерживают биение сердца и могут привести себя в
состояние, близкое к клинической смерти. Это состояние после ряда дней они
способны прекращать /19/. Хорошо проверены случаи, когда йоги лежали на
битом стекле под огромной тяжестью, но оставались без единой царапины. Одним
словом, многие обычные законы природы переставали здесь действовать,
замещаясь неведомыми нам другими законами.
Достаточно хорошо известны и зрительные галлюцинации, вызываемые
внушением. Так, доктор А. Д. рассказывает, что ему "удалось вызвать
галлюцинацию" у своего друга У. Р. одним усилием воли. Находясь как-то у
него, он начал думать, что лампа потухает, и напряг свою волю для того,
чтобы передать У. Р. свою фиктивную галлюцинацию. Понижая в своем
воображении свет лампы, он заставлял его несколько раз усиливать в ней свет.
Сосредоточенно думая, что температура в комнате понижается, он заставлял его
увеличивать огонь в камине /20/.
"Все эти явления, - говорят материалисты, - вполне объяснимы с позиций
павловского учения. В частности, гипноз представляет собой частичный сон,
при котором торможение захватывает не все отделы коры больших полушарий и не
распространяется на центры, лежащие под корой головного мозга". Можно
согласиться с тем, что эти явления могут быть объяснены, но то, что они уже
объяснены, - есть тоже род самовнушения. Так, по Бехтереву, основная
особенность гипноза состоит в подавлении самостоятельной деятельности
гипнотика. Но мы знаем примеры самовнушения, когда эта деятельность не
