Иоханн Таулер - Царство божие внутри нас
Ничто столь хорошо не готовит материю к тому, чтобы сделаться светом, как приближение к огню, когда вбирает она в себя все больше и больше тепла: оставаясь вблизи от огня, она может быть еще сырой, твердой и окаменевшей, но затем жар его воздействует на нее, делая подобной себе и полностью втягивая в себя.
Так и человек, еще сильно пропитанный своими грехами, ошибками и недостатками, ожесточенный сердцем или окаменевший, в благоговении и самоотдаче приближается к божественному огню, постоянно обращаясь вовнутрь, насколько в его силах, и пребывает в этом, пока огонь не прогреет его столь неравномерное существо, делая мягче и светлее, и пока, наконец, не вспыхнет он, становясь огненным и божественным.
Нет иного достойного средства совершенного обожения нашего существа, кроме Самого Бога. Разве могли бы мы лучше и совершеннее подготовить себя для Него, нежели через Него Самого! Нельзя быстрее привести к обновлению и возрождению свое несовершенство, своего «ветхого человека» (Ср. Еф. 4, 22), своего неполноценного внешнего человека, все свое существо, нежели вкушая Плоть и Кровь Христовы, т. е. принимая в себя все Его существо, наполняясь Его Духом, воспламеняясь Его любящим сердцем и причащаясь Его божественности.
Всецело же Его воспримет тот, кто при этом отрешится от себя самого, совершенно предастся Ему и соединится с Его волей: «Моя воля, чтобы жил Я в человеке, как в Моем сердце и Моей душе».
Это подразумевал святой Фома, говоря: «Все милости, которые, став человеком, принес Христос в мир, приносит он каждому человеку Своей святой любовью и сущностью и сегодня, и во все времена», — всем, кто принимает Его в себя и соединяется с Ним.
Всякое созерцание и все погружения, совершаемые человеком по своей воле, — ничто в сравнении с этим даром; ибо если они только направлены к Богу, то здесь присутствует Сам Бог. Здесь просветленный человек совершенно обоживается, как сказал Бог Августину; «Не Я в тебе, но ты всецело во Мне».
Все преграды, которые мешают такому восприятию божественной Пищи и единению, заключены в самом человеке.
Это — вещи и удовольствия, которые разрушают его сердце, изгоняют его благоговение, делают невозможной его преданность, и Бог становится ему далек и чужд. Это — склонность с большей любовью и удовольствием привязываться к тварному, чем к Богу, так что тварное, преходящие наслаждения и блага переполняют и занимают его настолько, что для Бога не остается больше ни места, ни времени.
Склонность все больше получать и стяжать, обладать и удерживать глубоко укоренена в человеческой сущности, неважно, стяжает ли человек материальные ценности или знания, или же копит вокруг себя и в себе тысячи вещей, которые обещают ему удовольствие, тешат его Я и этим укрепляют его в его деланьи. Каждый ищет дружбы, развлечений, единомышленников, которые, со своей стороны, поддерживают его в таком занятии и все больше уводят от самого себя и от Бога.
И поскольку не хочет он оставить ни одну из этих вещей и не воспринимает Бога и дары Его, держась за тварное и внешние вещи, жизнь его уходит в песок, как ручей в пустыне.
Человек же не желает ни видеть этого, ни знать, что с ним будет потом. он находит множество
прикрытий своей тяге прочь от Духа и от Бога, успокаивая свою совесть: <<У меня еще все впереди» и «Ничего страшного». Это — мощная преграда, которую человек воздвигает между собой и Богом. Что пользы ему тогда, если принимает он божественные дары, но остается невосприимчив к их сути, к тому, чтобы влиться в преображающий божественный свет и огонь? Невосприимчив же он, покуда во всем, к чему стремится, даже с самыми благими намерениями, думает о своем Я и ищет его, а не Бога.
Но те, кто держится Бога, не предпочитая украдкой себя, кто больше обращен вовнутрь, чем вовне, кто, проверяя свои устремления и глубину своей души, находит их чистыми и светлыми и всеми чувствами и помыслами обращен к Богу, никогда не отступая и равно доверяясь Ему в радости и печали, те воспримут его дары, благодарно принимая их от Бога и Ему возвращая.
В них действует, просветляя, «Плоть и Кровь Христова», они рождаются в Боге и Бог в них. Ибо в их мыслях нет ничего, кроме воли Божьей, они всецело поднялись над самими собой, вошли в Бога и в глубине соединились с Ним.
Какое чудо сотворим мы с Богом, если повседневно будем о себе вспоминать, в себе самих покоиться и чтить в себе божественные дары! Мы найдем Царствие Божие внутри себя и преодолеем все вещное! Но, увы, мы этого не делаем, только взираем; вместо того, чтобы уходить в себя, мы уходим от
себя и спешим к вещам, которые манят нас, то к одним, то к другим — и нет конца гонке и суете.
Сподоби нас, Боже, вернуться вовнутрь и там пребывать, дабы обратиться к себе и найти себя, принимая в отрешенности и безмолвии души божественные дары, вбирая существо Христово и обретая единение!
Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем.
Ср. Ин. 6, 56
Вероятно, нет более глубоких слов, чем эти, как нет таких, чтобы столь приближали к нам Бога. Сказано, что мы должны принимать в себя Бога, как пищу и питье, дабы они полностью входили в нас и мы становились бы с ними совершенно едины.
Святой Бернард так объясняет эти слова: «Вкусив сию Пищу, с ней мы вкусили себя».
Когда мы едим телесную пищу, она, попадая во чрево, остается там и, преобразуясь, становится частью нашей плоти и крови. То же самое с Пищей Христовой: как пища телесная преобразуется в нас, так и мы, принимая в себя Христа, преображаемся в Него.
Ибо у тех, кто с любовью ее принимает, пища эта доходит до сокровеннейшей глубины. И он осознает, что обретает Бога в себе и себя в Боге.
Дабы достичь этого, нужно — подобно телесной пище в теле человека — совершенно перестать быть собой и стать частью божественной жизни.
Дрова, чтобы стать огнем, должны перестать быть дровами. В равной мере: хочешь стать Богом, пусть исчезнет твой внешний человек.
Христос уподобляет Себя хлебу, пришедшему с Небес: «Ядущий этот хлеб жить будет вечно» (Ин. 6, 54), причастится вечного царства, Царствия Божия.
Как естественная пища, исчезая, становится единой с человеком, так и божественная Пища всецело извлекая тебя из себя самого и, отвергая внешнего человека, заполняет твое Я, глубину твоей души, покуда не будет она совершенно проникнута Христом и все твое существо и жизнь, сызнова созданные Богом, не будут возрождены в Нем.
В том и заключается подлинный духовный смысл Таинства, что, символически вкушая Христа — как Хлеб и Вино, — мы осознаем их как пищу пашей души, которая всецело входит в нас и становится единой с нами, что незримо и происходит во все дни.
Дабы осуществилось это преображение, при котором он входит в нас, а мы исчезаем в Нем, надобно соблюдение трех условий: во-первых, чтобы в повседневной жизни мы все более и более укрепляли и упражняли свои добродетели: смирение и кротость, самоотверженность и чистоту, терпение и милосердие, любовь к ближнему и безмолвие. Второе — чтобы мы со все большим рвением препоручались и вверялись миру Божьему в себе. Ибо сколь далеко и сколь глубоко мы в покое, столь же глубоко — в Боге. Третье — чтобы отверглись мы от самих себя в Боге и сделались храмом Его божественного Духа. Тогда Бог вершит все дела в нас; мы больше ничего не совершаем по своей воле, но действуем лишь как орудие божественной воли.
Тогда Бог, как говорит святой Амвросий (13), станет «нашим хлебом насущным» (См. Мф. 6, 77), нашей пищей духовной, которую мы постоянно вкушаем и через которую приобщаемся жизни вечной.
Однако же чтобы стать полностью преображенным этой пищей, самим нам нужно отречься от всего, к чему прилепились своими чувствами, совершенно отказаться от себя и предаться Богу, дабы он был в нас и творил Свою волю.
Чем бездонней наше ничто, тем существенней и совершенней единение. Если мы столь же совершенно откажемся от своей самости, как Иисус, то наше единство с Отцом будет столь же совершенным, как у Него: каково отвержение, таково и достижение! Чтобы Бог сказал в нас Свое Слово, пусть замолчат все другие голоса и силы. Не делание — главное, а неделание.
Но Я сопротивляется такому отвержению. Оно хочет знать, для чего, и хочет быть этому причастно. Умирать оно не хочет. Поэтому высматривает помощь извне, ищет совета у внешних учителей и следует то за тем наставником, то за этим, охотней довольствуясь мысленным образом, внешним таинством, нежели сутью.
Однако же на пути вовнутрь, на верхнюю ступень, помехой является все, что помогло бы на нижней. Ибо всем внешним человек устремлен и нацелен пока на себя, свое Я, и именно этим мешает Христу свершать в нем Свое дело.
Только при условии совершенного обращения вовнутрь и самоотдачи, человек начинает думать о Боге и идти путем оставления и отвержения, на котором преображается и, вкушая Бога, совершенно с Ним соединяется.
