Георгий Тертышников - Святитель Феофан Затворник и его учение о спасении
«Слышу, — писал он Н. В. Елагину, — что Святейший Синод юбилей желает устроить в следующем году в ознаменование 900летия Святой Церкви у нас. На память о сем будто хотят издать жизнь святого Владимира и акафист ему — с картинками. О сем и речь у меня к вам. Жизнь и акафист не худо. Но мало для такого великого юбилея и такими великими лицами совершаемого. Надо позначительнее что‑либо. Предлагаю с своей стороны — определить вновь перевести богослужебные книги — все… К юбилею же приготовить одну какую‑нибудь, например, Октоих или Цветник… Минея праздничная. Ныне–завтра надо же это сделать. Почему не приурочить этого к такому событию? Сделайте это, пожалуйста» [144, с. 200].
Святитель допускал возможность изменения текста церковных книг, указывал и одобрял пример Греческой Церкви, где последние часто обновлялись применительно к духовному развитию и нуждам современного общества [144, с. 181–182].
Патриотическая настроенность Вышенского подвижника
Удалившись от мира, епископ Феофан не утратил своего интереса к его судьбам — он откликался на все важнейшие события в общественной жизни своего Отечества. Из политических событий того времени святителя особенно интересовала русско–турецкая война.
В 1876 году неизбежность этой войны стала очевидной. Епископ Феофан, который по прежней своей службе на Востоке хорошо знал печальное положение славянских народов и Православия во владениях Турецкой империи, с живым участием следил за ходом военных событий и с глубоким патриотизмом приветствовал наступающую освободительную войну, считая ее для русских священной обязанностью.
Свои мысли по этому поводу он высказал в «Трех письмах по восточному вопросу», написанных с 1 ноября 1876 года по 8 ноября 1877 года, то есть в период, когда война только еще готовилась. Письма эти были написаны к русскому вице–консулу в Варне А, В. Рачинскому.
Владыка Феофан считал эту освободительную войну священной для русского народа. Это видно из следующих его размышлений: «Охватывающее нас воодушевление не есть ли Божие в нас действие? И, сознавая это, не должны ли мы вместе сознать, что этим движением Бог говорит нам: вам поручено освободить этих страждущих? Можем отказаться! Бог никого не нудит. Но будем ли мы безвинны, не вняв Божиим мановениям? Бог найдет и без нас исполнителей Его воли. А нам стыд, если еще не более что. Оставляющий брата сам будет оставлен в час нужный. Все такие мысли прямо ведут к решению вопроса: хочешь не хочешь, — а ступай воевать, мать Русь православная» [81, с. 607].
В «Письмах по восточному вопросу» святитель Феофан указывает даже план будущего устройства балканских государств. Он считал необходимым для славянских народностей Балканского полуострова не только гражданское самоуправление, но и независимое церковное устройство с сохранением духовного единения их с Греческой Церковью. «Я был той мысли, что обособление иерархии болгарской дает центр раздробленным болгарам, а потом и далее само собой видно, что… стряхнули бы сидящих на хребте. Можно устроить независимые королевства или княжества славянские. Можно состряпать из них Федерацию Константинополь — Франкфуркт… Малая Азия — особо» [81, с. 603].
Он глубоко сочувствовал славянам в их освободительной войне, внимательно следил за ходом ее, радовался успехам. Когда настоятелю монастыря, отцу Аркадию, приходилось посещать Затворника в это время, беседа всегда вращалась главным образом вокруг этого вопроса.
Преосвященный развертывал атласы и карты, указывал настоящее положение наших войск, делал предположение относительно того, что следовало бы предпринять, какие области освободить в ближайшем будущем, при этом всегда выражал полную уверенность в победе русских..
На возражение настоятеля, что на деле не так легко вести войну, как можно предполагать по картам, что тут могут быть всякие несчастные случайности, святитель с жаром замечал, что он уповает на высокий геройский дух наших войск, которые, будучи одушевлены братской любовью к единоплеменным нам славянам, способны одолеть и не такого слабого и ничтожного врага, как турки.
Епископ Феофан тяжело переживал результаты Берлинского конгресса. В июле 1878 года он писал Н. В. Елагину: «Конгресс, видимо, не о пользах освобождаемых народов хлопотал, а все направлял к тому, чтобы унизить Россию. Но Господь знает, что строит! Верно, так лучше, и буди благословенна воля Его» [144, с. 112–113].
Патриотические чувства Вышенского затворника проявились и при получении известия о гибели военного корабля «Русалка». В ноябре 1893 года он написал Митрофану Корякину письмо, исполненное трогательных и любвеобильных утешений осиротелым семьям тех, кто погиб, исполняя свой военный долг перед Родиной. «Скончавшиеся по причине крушения «Русалки» должны быть причислены к сонму мучеников. Я, не колеблясь, решаю, что как разбойник со креста прямо в рай поступил, так и они. Я желал бы, чтоб все матери и отцы, братья и сестры и жены умерших тогда прочитали сии строки, поверили истине их и утешились. Я почитаю смерть их, в отношении ко спасению вечному, лучше смерти всех, кои в ту пору умирали, будучи окружены родными и знаемыми. — Да упокоит Господь души их в Царствии Небесном!!!» [132, с. 257].
Отношение святителя Феофана к современной ему богословской науке, духовной литературе, церковным писателям и подвижникам благочестия
Особую заботливость епископ Феофан проявлял к состоянию просвещения в русском обществе. «Просвещение расширяется, но иногда принимает уродливые направления, — писал он— Дело законоучителей подготовлять юные головы к тому, чтобы они встречались с этими уродливостями, не губя своей веры» [98, февр., с. 419].
Владыка придавал большое значение духовным школам Русской Православной Церкви в деле просвещения людей светом Христова учения. «Наставников слушать, — писал он И. Д. Андрееву — но всегда иметь в мысли норму истины православной. Желаю вам успехов — широких, но в духе православном. Иначе лучше бы Вам и не поступать в Академию на пагубу себе и назло Церкви» [113].
Святитель чутко следил за развитием русской богословской мысли и осуждал всякие уклонения от православного учения.
«Извещаете, что купили книгу Лебедева о соборах, — писал он И. Д. Андрееву, — будто редкость добыли. Книга эта не православная. И проводит начала хуже протестантских. Вам кажется, что ни страница, то блестящие мысли. Мысли там — мыльные пузыри. Исходная точка — неверна и все дрянь, хоть брось» [из].
Ревностный архипастырь радовался, когда узнавал о назначении достойных наставников юношества. 23 марта 1875 года он поздравлял одного из богословов с назначением на должность преподавателя Священного Писания: «Слово Божие — единственный на земле свет ведения. Или им светись, или ходи во мраке, махнув рукой. Желаю Вам сердцем прилечь к сему сокровищу и самим обогащаться, и других обогащать» [98, март, с. 648].
В другом письме Вышенский подвижник дает советы племяннику, которого назначили преподавать общую церковную историю в семинарии: «Ну — что же? историю так историю. Как блюстительница преданий апостольских, она стоит в ряду с Писанием как основной источник и охрана Православия — Вот для Вас и идея церковной истории» [145, с. 185–186]. «Бог ведет человечество к последней цели его; сие должен сознавать и указать историк» [145, с. 184].
Преосвященный Феофан интересовался духовной литературой, выходившей в свет в то время, и давал свои отзывы и делал замечания. «Духовная наша литература распустилась» [133, с. 21], — выражал он свою скорбь протоиерею Н. Флоринскому.
Вышедшее в свет толкование епископа Михаила на Новый Завет святитель одобрил: «Вы приобрели толковое Евангелие архимандрита Михаила, ныне преосвященного — киевского викария. У него все Евангелие и Деяния протолкованы, коротко, но достаточно» [139, с. 126].
Но особенно он был рад появлению «Евангельской истории о Боге Слове, Сыне Божием, Господе нашем Иисусе Христе, воплотившемся и вочеловечившемся нашего ради спасения», составленной протоиереем Павлом Матвеевским. 5 октября 1890 года владыка писал Н. В. Елагину: «Посмотрел «Евангельскую историю» протоиерея Матвеевского и нашел ее не только удовлетворительною, но и превосходною. Такой на всем свете нет. Внимательное рассмотрение явлений и словес Спасителя, благоговейный тон речи, богатство отеческих и церковных свидетельств составляют ее отличительные черты. Ни одна душа не будет читать ее без услаждения и назидания. Се истину Вам сказую» [144, с. 220].
Одобрительно отозвался святитель Феофан и о сочинении протоиерея Стефана Кашменского о психологии святых отцов [58], считая эту важную тему еще недостаточно изученной в богословии и мало разработанной. Преосвященный Феофан высказывает мысли по поводу предполагаемого издания учебного пособия по психологии: «Вы хорошие берете хлопоты — найти или составить и издать психологию христианскую. Вот, по–моему, какова должна быть программа этой психологии. Изобразить состав естества человеческого: дух, душа и тело — и представить систематический перечень всех способностей и отправлений каждой части, — и затем описать состояние и частей естества и способностей: 1) в естественном состоянии, 2) в состоянии под грехом и 3) в состоянии под благодатию. Маленький опыт такой психологии представлен мною в «Письмах о христианской жизни» [144, с. 215–216].
