Джеймс Кугел - Как быть евреем
Ю.Л. Как это?
Д.Д. Ведь ты не только поэт, но и принадлежишь к кругу ученых-филологов, литературоведов, имеющих дело с художественными текстами. Для них Библия — художественный текст, и они считают, что каждый вправе интерпретировать ее, как сочтет нужным. Дескать, наука не знает никаких авторитетов. Но евреи всегда считали иначе. Можно сказать, что у нас два авторитетных источника в иудаизме: письменный текст и предания отцов — или, как тебе уже известно, Тора ше-бихтав и Тора ше бе-ал пе, Письменная и Устная Тора. Но поскольку «традиции отцов» — это в значительной степени толкования письменных текстов, то два этих источника составляют одну неразделимую Тору. Иными словами, в чем состоит сама концепция Торы? Это тексты, которые наша традиция передает и интерпретирует.
Еще добавлю, что разница между письменным текстом и устной традицией не столь уж велика, как может показаться на первый взгляд. Хотя толкования передавались от поколения к поколению только устно, существует вполне достаточно письменных свидетельств о таких толкованиях — даже в Библии, особенно в поздних книгах. Взять хотя бы вопрос, который ты задал: как соблюдать Шабат? Обратившись исключительно к Торе, мы найдем там только общий запрет на труд и такое же общее повеление соблюдать Шабат как святой день, да еще несколько деталей — запрет зажигать огонь, переходить со своего «места» на другое, собирать хворост, манну и т. д. Но в Книге Ирмеяу конкретно сказано про Шабат: «Не выносите ноши из домов ваших» (вплоть до ключей от дома, про которые ты говорил), а в Книге Нехемьи говорится о запрете купли-продажи в Шабат, в том числе запрете касаться даже денег. Можно считать, что такие запреты уже заложены в Письменной Торе, но то, что в поздних книгах они указаны прямо, показывает: как сама Тора передавалась от поколения к поколению, так же и раскрывающие ее традиции истолкования. В этом весь смысл: для нас такие предания столь же авторитетны, как и текст. Они неотделимы от текста.
Ю.Л. Но предположим: кто-то в наши дни покажет, что первоначальный смысл того или иного слова в Торе в последующем интерпретировался неверно, — ведь такое случается в библейской критике, не так ли?
Д.Д. Ты по-прежнему ставишь текст превыше всего и отделяешь от традиционной интерпретации. Пожалуйста, пойми, если я что-то говорю, то вовсе не из упрямства. Я исхожу из основной идеи иудаизма: письменная и устная традиции неразрывны. Тора — не просто сухие слова некоего текста, а слова, которые были истолкованы и передавались от поколения к поколению. То, что пишут современные археологи, лингвисты и прочие, может быть очень интересным, но их отправная точка совершенно иная, чем у нас. Они воображают, что однажды текст был сочинен, а затем заморожен; и только теперь его разморозили и изучают в свете современных знаний о далеком прошлом. Нам же известно, что это не так. Мы получили Тору не вчера, и она никогда не была «заморожена» — она была у нас всегда, жила среди нас во времена, когда пророчествовал Ирмеяу и когда Нехемья вел свой народ. И это наша Тора — Тора, которая передавалась и разъяснялась нашими пророками и мудрецами, подтверждалась учениями и традициями нашего народа. В одном месте Танаха говорится, что слова Торы — как «масмерот нетуим» («хорошо посаженные гвозди»). Это значит, что они лишаются подвижности, ибо зафиксированы раз и навсегда. И все же наши мудрецы, что очень характерно и показательно, по-новому истолковали эту фразу: хотя все слова Торы — масмерот, гвозди, они вместе с тем похожи на «нетаим», или «нетиот», «растения», — ибо Тора не мертва, а жива и активна. Она живет среди нас, вместе с нами и, по словам мудрецов, возрастает как растение. Под этим они подразумевают вполне определенную вещь: хотя письменный текст зафиксирован и конечен, ему с древнейших времен сопутствовала устная традиция; через эту традицию продолжают развиваться восприятие и истолкование письменного текста.
Ю.Л. М-да…
Д.Д. Ты о чем?
Ю.Л. Может, это, как вы говорите, и влияние моих коллег-филологов… Но мне кажется — вопреки, кстати, утверждениям иных современных литературных критиков, — что интерпретация все же не столь значима, как сам текст.
Д.Д. Хорошо, позволь мне дать тебе российский ответ на твою дилемму. В Тбилиси я просто сказал бы, что это наши традиции, и этого было бы достаточно. Ведь там, даже если что-то делалось или понималось определенным образом, никому и в голову не пришло бы что-то менять. Но в современной России вопрос лучше ставить иначе: чему служит Тора? Это путь жизни, путь служения Б-гу. И наши традиции восприятия Торы неотделимы от нашего образа жизни, и всегда были такими. Знаешь, есть поговорка: «Если не сломано, не чини». Это верно и для евреев: наши традиции — то, что составляет путь Торы. Они составляют основу нашей жизни и сердца.
Ю.Л. Но и грузинский, и российский ответы обходят главную тему: что есть истина? А вдруг я представлю вам свое объяснение — основанное на археологических данных, на знании древневавилонского языка или просто на здравом смысле, — которое более естественно, логично, чем предложенное мудрецами?
Д.Д. Ты так и не понял. Твой вопрос напоминает известную историю из Талмуда о рабби Элиэзере и круглой печи. Знаешь ее?
Ю.Л. Нет.
Д.Д. Так послушай. Однажды у наших мудрецов возник горячий спор о форме печи, которая отвечала бы законам чистоты (эти законы, между прочим, бывают крайне сложны и порождают интеллектуальные споры). Рабби Элиэзер, великий ученый, заявил, что определенной формы печь приемлема с точки зрения законов чистоты, но другие мудрецы с ним не согласились. В подобных дискуссиях действовал принцип, что побеждает точка зрения большинства, и этот принцип основан на стихе из Торы. Но Элиэзер энергично отстаивал свою точку зрения, приводя все более многочисленные и более убедительные аргументы, чем его оппоненты. Наконец, выйдя из себя, он воскликнул: «Если Алаха такая, как я сказал, пусть это подтвердит рожковое дерево». Тут же дерево оказалось вырвано с корнем и отброшено в сторону. Но это не убедило большинство. Тогда Элиэзер сказал: «Если Алаха такая, как я сказал, то пусть ручей это подтвердит». В тот же миг ручей потек в противоположную сторону. Потом накренились стены здания, угрожая обрушением, но мудрецы оставались непреклонны. Наконец, с неба раздался Б-жественный голос: «Что вы спорите с рабби Элиэзером, по мнению которого всегда устанавливается Алаха?» Но на это рабби Йеошуа ответил стихом из самой Торы: «Не на небе она (т. е. Тора)». Он имел в виду, что Тора, однажды дарованная с небес, теперь находится в руках наших мудрецов и наших традиций.
Ю.Л. А что произошло потом?
Д.Д. Что произошло? Решает большинство, вот что. В Талмуде рассказано: пророк Элияу впоследствии открылся рабби Натану и тот спросил его, а что думает Всевышний обо всем этом. По словам Элияу, Б-г сказал: «Мои сыны победили Меня». На самом деле эта история преподает нам урок, повествуя об авторитете наших мудрецов. Традиции, которые они унаследовали, и все, что уточняли и формулировали, составляют Устную Тору. Стих, процитированный рабби Йеошуа, «не на небе она» — весьма красноречив и недвусмысленно контрастирует с концепцией, о которой мы говорили вначале: Тора мин а-шамаим. Да, изначально Тора — Б-жественного происхождения и имеет потенциально безграничный смысл. Но она дана нашему народу, чтобы ее соблюдали. Смысл ее приходилось прояснять: поэтому истолкования Торы передавались от поколения к поколению, становясь все более подробными и конкретными. Так что выражение «не на небе Тора» определяет отношение устной традиции к письменному тексту: его значение, так сказать, уже не «повисает в воздухе».
ГНЕЗДО ПТИЦЫ
Ю.Л. Иными словами, мудрецы большинством голосов могут отменить правильное толкование — даже если это толкование подтверждается чудесами!
Д.Д. Смотри-ка, твой взгляд изменился… Только что единственная «правильная» интерпретация вызывала у тебя протест — теперь же тебя беспокоит, что «правильная» интерпретация в данном конкретном случае не возобладала над другими.
Ю.Л. Меня беспокоит не это — именно в этом смысле здесь все в порядке. Но мне хотелось бы вернуться к тому, о чем мы говорили раньше, — к концепциям, фундаментальным для иудаизма. К тому, как Б-г действует в этом мире, — к концепциям наказания, воздаяния и прочему.
Д.Д. И в чем же вопрос?
Ю.Л. Не знаю… Скажите: наверное, трудно в наши дни рассуждать о таких материях?
Д.Д. По-моему, это было трудно всегда. То же самое касается и иудаизма времен Талмуда, и даже библейского периода. И все же мы стойко держимся своей веры по определенной причине: ведь в конечном счете мы не приспосабливаем Б-га к нашему видению внешнего мира, а формируем свое миропонимание в соответствии с Б-жественным видением. И эта идея лежит в основе всего.
