Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина
До конца наших религиозных дней мы должны помнить часто цитируемую молитву Майстера Экхарта: «Боже, избавь меня от Бога».
Хотя в Библии встречи с Богом возможны, а наши разговоры о Боге могут быть исполнены смысла, Библия также утверждает, что нам никогда не постичь сущность Бога и не охватить разумом Его существование. Любая предпринятая попытка будет отрицанием верховности Бога, а наши встречи с Богом и разговоры о Нем — идолопоклонством.
Однако в индуизме предпочтение отдано иному толкованию слова «идол» (мурти, буквально «форма»). Индуисты воспринимают многочисленных идолов как мириады аспектов единственной реальности, так что ни один из них сам по себе не может быть всеобъемлющим или ограничивающим целое. Вот почему индуисты утверждают, что следует произносить «нети, нети» («не то, не это») прежде, чем сказать что–либо о божественном. Таким образом, формы — всего лишь многочисленные окна в единственную реальность. Вот почему в буддизме нет концепции Бога и божеств, зато есть «абсолют» или «абсолютная реальность» — благодаря этому удается избежать искушения исказить представления о Боге или даже использовать их для какой–либо цели. Дзец–бумисты готовы даже сжечь все священные писания и убить Будду, чтобы не поддаться искушению. Для индуистов и буддистов человеческая концепция Бога полезна только потому, что необходима. Этой «мудростью смирения» не следует пренебрегать и монотеистам, вера которых основана на конкретной истории о действиях Бога и откровении человечеству. Мы уже не раз наблюдали это: стоит кому–либо заявить об исключительном постижении Бога, это оборачивается бедой. Так бывает, даже когда Бога описывают как чистую благодать, ничего, кроме любви, или как распятого Христа в случае с бесценными учениями христианства. Реформатор Жан Кальвин говорил, что «человеческому сердцу свойственно творить кумиров».
Все мы были идолопоклонниками в своих религиях. Все использовали Бога, чтобы приобрести земли, власть и влияние, и называли это ревностным служением.
Спасение наших религий
Когда мы ощущаем в жизни пустоту, когда содержательная пустота, наполняющая наше существование, гнетет нас, мы спешим заговорить о Боге. Забывая, что в своих речах о Боге мы говорим не о Нем самом, а только о наших представлениях о Боге, мы торопливо заполняем эту пустоту религией. А если бы вместо того чтобы отводить себе роль людей, способных объяснить Бога остальным, мы воспринимали нашу жизнь как пустоту, в которой говорит Бог?
Поскольку религия — способ, с помощью которого мы приближаемся к тайне жизни и справляемся с неопределенностями человеческого опыта, отказ от религии как центра жизни — мучительный опыт. Вот почему нам необходимо вновь и вновь напоминать, что религия — не жемчужина, а раковина, которая ее содержит.
В таком случае — вперед, чтобы наша религия стала чем–то меньшим.
И, следовательно, большим.
Когда мы освобождаем нашу религию от обременительной обязанности быть нашим Богом, мы придаем ей силы. Она начинает служить нам и окружающему миру.
Религии, которые будут значимыми в будущем, помогут своим приверженцам жить в конфликте с собственной религиозностью, повторяя: «Моя религия — свидетельство жемчужины и сообщество, созданное вокруг нее, но ни в коем случае не сама жемчужина». В христианстве способность не придавать религии особого значения была бы самым решительным из возможных шагов к реальности Царства Божьего, куда приглашал людей Иисус. Основатели наших религий редко защищали их, если вообще защищали. Они имели отношение к чему–то большему.
И все–таки без религии то, что мы узнали о жизни, имеющей характер вечной, не передавалось бы из поколение в поколение. Вспомните о колесе, огне, письменности, и представьте себе, что перед каждым новым поколением стояла бы задача изобретать все это заново. Каждая религия — сокровищница рассказов о победе и поражении, славе и позоре, указаний на проверенные пути, ведущие к жизни и ведущие к смерти, о сообществах, которые научились избавляться от скверны и хранить то, что этого достойно. Без религии мы барахтались бы в пучине собственных смыслов, изолированные друг от друга, от нашего прошлого и от будущего.
Многие говорят: «Я люблю духовность, но ненавижу религию». Это различие так же притягательно, как и труднодостижимо. Духовность без религии способна быть пугающе непритязательной. Чтобы изменить мир, следует изменить себя, а человек, который не желает принимать во внимание духовность других — иными словами, религию, — едва ли может надеяться на перемены. Можно ли сказать: «Я люблю знания, но ненавижу учебу»? Разве не учеба заставляет нас жаждать знаний? Разве не религия побуждает нас стремиться к жизни, имеющей характер вечной?
Зачем нужен Бог
Поклоняться не–божеству — значит мириться с ограниченностью сознания, будь это не–божество машиной, работой, семьей, иудаизмом, христианством, исламом, любой религией, любым делом, любым злом или благом — чем угодно. С другой стороны, поклоняться Богу — значит пускаться в путешествие по реальности, совершать рациональный уход из иллюзорного поля, которое создают вокруг себя наши идолы, постоянно стремиться к границам того, что нам известно. Поклонение Богу означает осведомленность, осознанность, почтительное отношене к дару жизни, возможность смотреть в перспективу за пределами самовыражения и избранных нами религий. Поклоняясь Богу, мы устремляем взгляд дальше, спасаемся от зацикленности на самих себе и на собственной жизни.
Религия в своем лучшем проявлении не удовлетворяет нас, а усиливает ощущение отсутствия Бога и тем самым обостряет наше томление. Царь Давид, наблюдая за своей душой, восклицал: «Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной»[58]. Поклонение Богу начинается с ощущения отсутствия нашего Возлюбленного. Псалмопевец называет Бога «мой Бог» и тут же горюет об отсутствии Бога, которого называет «своим». Бог уже «его», потому Давид и ощущает отсутствие. Все наши восхваления начинаются с неудовлетворенности, а сама неудовлетворенность — признак присутствия Бога, ибо нам не для чего желать Бога, кроме как для Его присутствия.
Это означает, что наше желание, обращенное к Богу, не может вместить наша религия.
Двумя стихами далее Давид поет, как пел бы суфий: «Милость Твоя лучше, нежели жизнь»[59].
Это одно из самых ярких утверждений священных писаний: однажды услышав его, остаться равнодушным невозможно. На привычный нам образ мышления оно продолжает воздействовать до тех пор, пока мы либо не прогоним эту мысль, либо не приведем все остальные в соответствие с ней. Как может Бог быть лучше жизни? Это утверждение подразумевает, что даже наша жизнь может оказаться не–божеством, которому мы поклоняемся. Простая жизнь, даже самая насыщенная и плодотворная, сама по себе еще не стоит того, чтобы ради нее жить! Жить стоит только ради любви. Например, Иисус верил, жил, а потом доказал эту истину на кресте: любовь лучше, нежели жизнь.
Роберт, один из друзей моего детства родом из Германии, занялся скалолазанием. Долгие месяцы он усердно тренировался, покупал снаряжение, овладевал жаргоном. Затем ушел в недельный поход, кульминацией которого стало восхождение по высокой отвесной стене горного пика, которое продолжалось от рассвета до сумерек. После этого Роберт страстно уверял: «Мне так хотелось добраться до вершины, попасть туда, где никто не бывал и посмотреть на долину сверху!» Ради этого никаких усилий не было жаль.
В тот день ой добился своего. Он достиг вершины. Я спросил, каково это было — наконец подняться на нее. Он объяснил:
— Я зацепился за край правой рукой, затем левой, потом подтянулся, поднял голову — и увидел! Прямо перед собой! Автобус! Из него высаживались японские туристы, они фотографировали меня, широко и по–доброму улыбались, кивали головами, а затем снова сели в автобус и укатили. Вот что происходит с не–божествами. Сначала ради них меняешь всю жизнь, а когда наконец достигаешь вершины, оказывается, что там ничего нет — кроме полного автобуса туристов, восхищенных твоим героизмом.
Может быть, стоило бы добраться до места, которое «лучше, нежели жизнь»? Разве это восхождение, пусть даже незавершенное, не было бы приятнее любого другого, которое благополучно закончилось?
Вера в Бога спасает нас от веры в не–божества. Вот почему христианству присущ атеизм — атеизм того рода, который ставит под сомнение все наши представления о Боге и всю нашу преданность религии (эта мысль будет развита в седьмой главе).
И это одна из причин, по которой нам нужна не только собственная религия, но и чужие. Другие религии способны бросить вызов (или, по крайней мере, открыть нам глаза) идолам, которых мы создали, так как эти религии расширяют границы познания. Они выдвигают каверзные вопросы, которые мы не желаем задавать, делают предположения, которые мы не стремимся признавать или рассматривать, порождают важные аргументы против нас, в которые мы предпочитаем не вдаваться, и разоблачают вредные обычаи, от которых мы не хотим отказываться. Туда, где мы создали вакуум в познаниях и ценим религию ради нее самой, посредством чужих религий, посредством чужаков входит Бог. Когда мы позволяем им приблизиться и принимаем их, как соседей, они помогают нам увидеть присутствие Бога, благодать и заботу, которые мы сами разглядеть не в силах.
