Алексей Карпюк - Вершалинский рай
Заметив, что говорит слишком отвлеченно, Осип пояснил:
— Возьму свою мать. В церкви разуверились. Когда в селе была «Громада», тоже бегали на ее сходки, планировали, что будут сеять на панских гектарах, пели с подругами старинные песни. Все это было им близко и интересно. Но когда это отпало, маму потянуло к романтике Альяша. Сегодня и их брат вынужден был везти в Грибово.
— Пожалуй, ты прав, — неохотно согласился отец. — Грибовщина — тупик, в который фашисты народ загнали!
— Еще какой тупик, и мы бессильны его преодолеть. Только это не значит, что мы должны с этим мириться. Николай, будешь на съезде в Вильно, расскажи обо всем. Прямо встань и выкладывай как есть! Может, какой-нибудь поэт, известный писатель заинтересуется грибовщинским явлением, как некогда Короленко мултанцами[15].
— А слыхали, Павел-то Бельский, что нам читал в кружке свои стишки, Альяшу теперь служит! — вспомнил Николай.
— Вот-вот! — подхватил Осип. — Кажется, развитые и те туда потянулись!.. Легче всего обругать и заклеймить людей. Сволочные паны, наступив людям на глотки, закрыли все пути духовным устремлениям, оставили только этот единственный. Так что же мы хотим от темного народа?
Глава II
Во Франции — стране Вольтера, энциклопедистов, первой революции и «Конкорда» — зарегистрировано более 60 000 знахарей и знахарок. Общую сумму их доходов министерство финансов определяет на один миллиард франков в год. Адреса их встретишь в абонементной книге городского телефона. Их гороскопы каждый день печатает центральная пресса. Перед ателье знахарок в Париже выстаивают десятки лимузинов богатых клиентов, а перед будками на бульварах вытягиваются длиннющие очереди граждан победнее…
ВСТРЕЧА ПАРНЕЙ С ЖЕНОЙ-МИРОНОСИЦЕЙ, АПОСТОЛОМ И ШИДЛОВСКИМ
Участникам съезда грозило всякое. Поэтому по решению партии делегатами могли быть только холостяки. Собранных денег до Вильно хватало лишь двум. Поезд шел туда кружной дорогой, через Белосток, и мужики прикинули, что садиться в Гродно будет дешевле — можно сэкономить еще на одного делегата. Обратную дорогу оплатят в Вильно, если, конечно, полиция не поставит на казенное довольствие.
— А бывший «громадовец» Шидловский Леон там с билетами нам поможет! — обрадовался такому маршруту Николай.
Как только обо всем договорились и люди разошлись, в нашей хате начались сборы. Отец одолжил шурину жилет с шелковой подкладкой и рыжие сапоги с твердыми голенищами, а мать пришила все пуговицы и выгладила брату праздничную рубашку. Сапоги были на два номера больше. Николай сделал толстую стельку из свежей соломы, хотел даже взять ее и про запас.
— Сдурел?! Такого добра в каждом селе сколько угодно! — образумил его отец.
Со свежими бритвенными порезами, залепленными бумажками, пришли готовые в дорогу Николаевы друзья из Мелешков — Цвелах и Крейза. Прифрантившиеся парни выпросили у отца еще саквояжик с медной ручкой, уложили в него хлеб, сало, галстуки, накрошили на лавке самосаду про запас и стали прощаться.
— Не суйся куда не надо, не то враз голова слетит! — Мама тревожно поцеловала своего брата.
— А-а, пустяки! — небрежно махнул тот рукой.
— Дети по нас плакать будут, что ли? — напомнил о себе муж Сахарихиной племянницы Ленька Цвелах.
— Лиза еще свечу поставит за тебя в грибовщинской церкви перед угодником Николаем! — заметил Крейза.
— На рожон лезть не нужно, — осадил их отец. — Настоящие герои и дело сделают, и живыми остаются!
Чтобы лишний раз не попадаться осведомителям или полиции на глаза, парни отправились в дорогу вечером. Мы с Володькой провожали их, как когда-то тетку Химку, до самого леса. Я тащил тяжелый саквояжик и прикидывал, когда вернется дядя Николай — с подарками, с незнакомыми запахами и новостями, — как мне тогда будут завидовать мальчишки!
2За ночь они отмахали пятьдесят километров и к утру были уже в Индуре. Знакомый пекарь, одноглазый Ицка покормил гостей теплыми булками и увел их в синагогу. Парни забрались за печь на какие-то маты, сняли пиджаки, сапоги, легли спать.
Целый день в синагоге молились. Старые евреи в черных ермолках, с длиннющими пейсами, полосатыми талесами на плечах, склонясь над талмудами в обшарпанных переплетах, монотонными голосами выводили каждый свое или хором повторяли за худым, крючконосым кантором один и тот же рефрен:
Ашрэй йошвей вэйсэхо, ойд злалухо сэло![16]
Усталым путешественникам это не мешало отсыпаться, а молящимся до трех незнакомцев не было никакого дела.
В сумерках страшевцы зашагали дальше. Пройти им оставалось двадцать пять километров. Ночь обещала быть тихой и теплой. Где-то позади тарахтела по булыжнику тяжело груженная телега, сверкал узкий серп молодой луны. Отдохнувшие парни шли споро, их точно зарядили энергией и верой в свои силы. Когда вблизи Бояр взошли на гору, самый младший из них, Крейза, радуясь своему сильному и звонкому голосу, затянул:
Эй, месячэ, месячку, выйдзі на гару,
То я з сваёй мі-іленькай яшчэ пастаю-у!..
Николай его перебил — запел, приплясывая:
Ой, жаль, сэрца рвецца, што дзяўчына не вернецца.
Во-озьмуць яе лю-дзі, мая не бу-удзе-е!..
и сейчас же спохватился:
— Холера, не накликать бы своей веселостью беды!.. Давайте помолчим, хлопцы!
Он попробовал отрепетировать на ходу свою будущую речь. Друзья ему стали помогать — в Грибовщине побывал каждый. Однако получалось не очень убедительно.
— А, ладно, — сам себя подбодрил Николай, — как-нибудь уж про Альяша расскажу! Размалюю его так, что люди за животы возьмутся!
В этот момент их догнала повозка.
— Подъедем, хлопцы? — с озорством закричал мелешковец. — Цепляйся без приглашения!
— А и верно! — оживился Николай и пригляделся: — О-о, Химка?! А это что за бородач с тобой?.. Майсак Петрук?! И куда это вы ночью?.. Наверно, полотно везете продавать?!
Его спутники уже были на возу и подавали Николаю руки.
3Шудяловский войт известил Альяша, что в Гродно собирается приехать президент, и посоветовал преподнести главе польского государства какой-нибудь подарок. Богомольцы задумались.
— Разве с версту холстины? — предложил Майсак.
— Го, нашел подарочек пану! — высмеяли Петрука. — Такие в шелках ходят!
— Передаст приютам, — не отступал Майсак. — Паны любят дарить не свое!
С Майсаком согласились. Только холста было мало. Сославшись на Библию, Давидюк авторитетно заявил:
— Богу богово, а кесарю кесарево. Надо еще денег добавить, истинно вам говорю!
Альяш сам набил холстинный мешочек кредитками, ссучил крепкую бечевку, зашил ею мешочек и передал Химке.
…Майсак правил парой лошадей, выделенных войтом, а Химка грела под собой деньги, опасаясь, что незваные пассажиры заинтересуются, на чем она сидит, как приклеенная. Хлопцам, однако, было не до того. Они уже спорили с Майсаком.
— Ты свою правду нашел? — отбивался от Цвелаха ездовой.
— Нашел! — уверенно подтвердил парень.
— И, говоришь, бога нет?
— Говорю!
— Конечно, откуда ты можешь знать, что есть бог? А вот я пережил много и говорю: бог есть! У тебя своя правда? И неси ее высоко и достойно, как нес Иисус! А я буду хранить свою! И не станем мешать друг другу!..
Николай, привалив саквояжик полотном, чтобы не выпал, дохнул молодым теплом Химке в лицо, спросил:
— А ты, родственница, по-настоящему пустила корни в Грибовщине, со всем смирилась?
— Ничего, Коля, — вздохнув, с нотками материнского покровительства ответила та, — кто дух свой смирит, тот сильнее того, кто города берет.
— Ха! Смиряй, смиряй, — сядут тебе на шею.
— На том свете, Колечка, все равны будем.
— И почему ты такая всегда скромная?
— Скромность — наша награда от господа. Это наше богатство.
— Опять заладила свое!
Николай хорошо знал Химку. Ему стало с ней скучно. Он прислушался к дискуссирующим.
— В твоей Библии говорится, что первыми людьми на земле были Адам и Ева, так? — наседал на Майсака уже Крейза.
— Ну, так, — неохотно отвечал старик.
— Так! Адамовы сыновья поженились и построили город, так?
— Пусть будет так.
— А ты не выкручивайся, не делай мне одолжения, говори прямо: да или нет?
— Ну, да.
— Так где же они взяли жен? Ведь, кроме них, никого еще и на свете не было! Почему так врет твоя Библия, а ты ей веришь?
— Почему, говоришь?.. А я и сам не знаю. Но когда я ем ячневую кашу и мне на зубы попадает остюг, я ведь из-за этого кашу не выбрасываю свиньям! В святом писании сказано: недоступное человеческому разуму понять нельзя!
