Архимандрит Савва (Мажуко) - Апельсиновые святые. Записки православного оптимиста
Большинство архиереев – это люди, никогда не жившие в монастырях. В этом тоже нет ничего страшного. Монашество только-только начало возрождаться, а епископы нужны прямо сейчас. Но проблема в том, что именно эти епископы определяют жизнь подчиненных им обителей. Кроме того, появилась странная, на мой взгляд, практика поставлять епархиальных архиереев священноархимандритами монастырей. Если человек никогда не был послушником, лишь понаслышке знает о том, как живет монашеская община, и, несмотря на это, берется управлять жизнью монастыря, ни к чему хорошему это не приведет. Какова власть епископа в монастыре? Он может поменять настоятеля монастыря, не объясняя причины. Просто не понравился или захотелось сделать подарок своему приятелю – поставить его главой доходной обители. Епископ может поставить своего казначея или бухгалтера, и все средства будут проходить через людей, посторонних братству, и братия ничего не смогут сделать: ведь канонически настоятель у них – вот этот епископ, и они все полностью в его власти. Архиерей может при желании поменять устав монастыря по своему вкусу, и братия ничего не сможет возразить, поскольку любое возражение епископу есть бунт. Он может в любой момент отправить кого-то из братии или на приходское служение, или на послушание в архиерейский дом, другими словами, вырвать человека из братства. А монахи и, особенно, монахини очень удобны – это бесплатная рабочая сила, которая всегда под рукой, в полной зависимости, и эта зависимость еще и идеологически обоснована обетом послушания. Целый монастырь может быть превращен в обслуживающий персонал епархиального управления, и такие факты есть.
Несколько примеров. В одной епархии умирает уважаемый протоиерей. Вдова с горя решается принять постриг, но она не может быть простой монахиней, это ей не к лицу, и владыка, друживший с покойным, назначает ее игуменьей местной обители. Можете себе представить, какой стала жизнь сестер, когда ими стала управлять дама, ни дня не жившая в монастыре, и управлять со вкусом, ломая все уставы и традиции? Многие сестры вынуждены были просто сбежать из обители, не вынося унижений, побоев, оскорблений и прочих аскетических опытов и экспериментов. Жаловаться ведь некому – владыка давний друг матушки, и, кроме того, она постоянно снабжает его пухлыми «конвертиками», а для многих это решающий аргумент.
В другом монастыре епископ, недовольный размерами гонораров за архиерейские службы, поставил свою казначею, а потом и вовсе светского человека, разрешив ему, мирянину, не спрашивая мнения игуменьи и сестер, построить для себя шикарный дом прямо на территории обители, а настоятельницу, пытавшуюся протестовать (очень цивилизованными средствами, надо сказать), просто выбросил на улицу. Подобных примеров масса, и, к сожалению, такие истории заканчиваются иногда разорением монастыря и рассеянием общины.
Епископу принадлежит все имущество монастыря. Он может взять что хочет из ризницы, библиотеки, музея, и вы ничего не можете сделать, потому что у монастыря нет абсолютно никакого канонического иммунитета от власти епархиального архиерея.
И как, скажите, тут созидать, выстраивать преемственность, крепить братскую жизнь, когда все благополучие монастыря держится только на личной порядочности конкретного владыки, а она или есть, или ее нет, и, памятуя, что архиереи смертны и их часто переводят, вы знаете, что каждая такая перемена подобна русской рулетке – повезет или не повезет? Сейчас у вас хороший епископ, добрый и понимающий, но сколько продлится его служение, не может знать никто, и кто придет ему на смену – самодур или молитвенник – еще неизвестно, что хуже. Единственное канонически приемлемое средство для братии в ситуациях конфликта с властью – «умолять владыку», но по своему опыту знаю, насколько это малоэффективно.
Архиепископ (Антоний Волынский). 1917. Худ. Михаил Нестеров
Дело все в том, что наша Церковь давно уже пребывает в состоянии правового кризиса, канонического коллапса. Юридический паралич наблюдается во многих сферах нашей церковной жизни. Применительно же к нашему случаю надо сказать, что на данный момент нет такого закона, которому бы подчинялись сами архиереи, перед которым бы держали ответ. Ссылка на то, что есть Синод, церковный суд, «Книга правил», в конце концов, не работает, и это хорошо известно людям, имеющим отношение к работе церковных структур и епархиального управления прежде всего. Мне самому приходилось по поручению епископа «сканировать» «Книгу правил», чтобы найти подходящий канон для обоснования прещения священнослужителю. Эти тексты очень важные ориентиры церковной жизни, памятники старины, но мы уже не можем жить по закону, сформулированному в раннем Средневековье. Язык не тот, проблематика не та, жизнь другая. Сегодня произвол архиереев сдерживает только страх перед патриархом, а самодурство настоятелей – страх перед архиереем. Всё держится на страхе! Подумайте только! Но ведь мы же живем в XXI веке, неужели мы не можем научиться разрешать эти проблемы в правовом поле, неужели нет воли к каноническому творчеству, к воспитанию вкуса к правовой культуре? Нет. Действительно нет. Тут заколдованный круг: инициаторами такой канонической работы могут выступить лишь епископы, а им это, видимо, не очень нужно. Нам бы следовало учредить отдельный научно-исследовательский институт канонического права, чтобы Синод или синодальная комиссия ставили перед ним задачи по разработке современных канонических проблем, формированию свода современного канонического права. Но пока этого института нет, что можно сделать для монашества? По моему глубокому убеждению, нашим монастырям необходим правовой иммунитет от власти епархиального епископа. Пусть бы у монахов был свой епископ, лучше группа епископов, свой монашеский синод, который бы представлял интересы монашества перед патриархом и Синодом. Одним словом, все монастыри постепенно должны получить ставропигию. Может быть, это приведет к созданию своеобразных «монашеских епархий», то есть группы монастырей, объединенных вокруг одной благоустроенной обители со своим уставом, что, вероятно, впоследствии могло бы развиться в некое подобие орденской системы. Здесь есть свои риски и соблазны, но делать в этом направлении что-то надо уже сейчас, потому что, если быть предельно честным, современное русское монашество – в руинах, и требуется кропотливая работа нескольких поколений, чтобы из этих руин воздвигнуть что-то достойное памяти наших предшественников.
Письма Диотимы
Как известно, Герцена разбудили декабристы. Безвременно разбуженный пытливо осмотрелся и принялся будить разночинцев, которых было много, и никто не брался предсказать, какое количество спящего народу растолкает неистово-сознательная молодежь. У нас, православной молодежи девяностых, были свои будильники и вдохновители, герцены и декабристы. В церкви мы были дикарями, но наши глаза еще не растеряли своего огня, а сердце умело пылко и взволнованно биться от неожиданных встреч и таинственных известий. Россия тогда была перед Вторым пришествием, а молитва в церковных руинах вдохновляла больше кафедрального великолепия. Потом появился Кураев, лекции Осипова, из громокипящего кубка Москвы доходили неясные слухи то об открывшемся богословском институте, то о необычайно содержательном журнале или посмертных вещаниях старцев. Из столицы к нам в провинцию спешили пыльные курьеры или, как их тогда называли, «книжники» – вестники церковных издательств, и мы жадно набрасывались на обрывки столичного великолепия, на разрозненные номера журналов, на отдельные тома книг. Москву я чувствовал руками – они просто обрывались от бесчисленных сумок, чреватых книгами, и так после каждой поездки. И я, и мои новые церковные товарищи, большинство из них, из тех, кто сейчас преподает, пишет книги, возглавляет архиерейские кафедры и монастыри, прошли один путь, отправной точкой которого было иподиаконство – послушание прислуживать епископу во время богослужения. Среди нас были школьники, студенты, иногда молодые ученые. Просто – прибившаяся к церкви молодежь. Ничего серьезного и отрадного. Я встретил только одного человека, который на эту молодежь смотрел с вдохновляющей надеждой, взглядом, ободряющим к жизни и творчеству. Марина Андреевна Журинская. Человек, умевший правильно будить. Вы спросите, и вполне справедливо: как же она «будила», многие тогда и имени ее не знали? Имени не знали, это верно. Но ее легендарный журнал «Альфа и Омега» читался всеми моими приятелями, читался порой жестоко и безжалостно, его зачитывали, копировали, забывали вернуть. Как-то Марина Андреевна призналась, что издает этот журнал для иподиаконов, которые потом станут епископами, священниками и богословами, и то, что они вычитывали в ее журнале, прорастет, хотят они того или нет. Так далеко она смотрела, разглядев в нас, в мальчишках, будущий лик и голос Церкви. Тогда я не обратил внимания на эти слова (как много слов, на которые я не обращал тогда внимания!) и лишь теперь понимаю, как мало людей, способных так смотреть и так видеть.
