Святитель Димитрий Ростовский - Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Том XII. Декабрь
– Не только не пиши никому посланий, но даже и не говори о чем-либо из светских наук. Соблюдай молчание с рассуждением, ибо ты знаешь, что не только наши философы учат молчанию, но и Пифагор завещал ученикам своим долговременное молчание, и не думай, что безвременно говорить хорошее есть благо. Послушай Давида, сказавшего: «…молчал даже о добром»[183]. Какую же он от сего получил пользу – послушай: «Воспламенилось сердце мое во мне»[184], – воспламенилось огнем божественной любви, который возжегся в пророке размышлением о Боге.
Все сие наставление старца ушли в сердце Иоанна, как семя на добрую землю, и давши росток, укоренилось, ибо Иоанн, живя долгое время при богодухновенном том старце, внимательно исполнял все наставления его и слушал приказания его, повинуясь ему нелицемерно, без прекословия и всякого ропота; даже в мыслях никогда не противился он велениям старца. Вот что начертал он в сердце своем, как на скрижалях[185]: «Всякую заповедь отца, по учению апостольскому, должно исполнять без гнева и сомнения»[186]. Да и какая будет польза находящемуся в послушании иметь в руках дела, а в устах ропот, исполнять приказание, а языком или умом прекословить, и когда такой человек будет совершенным? Никогда. Напрасно такие люди трудятся и думают, что живут добродетельно; соединяя послушание с ропотом, они носят в глубине своей змия.
Блаженный же Иоанн, как истинный послушник, во всех заповеданных ему службах являлся безропотным.
Однажды старец, желая испытать послушание и смирение Иоанна, собрал много корзин, плетение которых составляло их занятие, и сказал Иоанну:
– Я слышал, чадо, что в Дамаске корзины продаются дороже, чем в Палестине, у нас же не хватает в келиях многого самого необходимого, как ты и сам видишь. Итак, возьми эти корзины, пойди скорее в Дамаск и продай их там. Но смотри, не продавай их дешевле назначенной цены.
И назначил старец цену корзинам гораздо выше, чем они стоят. Истинный послушник ни словом, ни в уме не прекословил, не сказал, что те корзины не стоят назначенной цены и что дорога очень дальняя; не помыслил даже того, что ему стыдно идти в тот город, где его все знают и где он был раньше всем известен по своей власти; ничего подобного не сказал он и не помыслил, являя себя подражателем покорному до смерти Владыке Христу.
Сказав: «Благослови, отче!» и приняв благословение от своего отца духовного, Иоанн тотчас взял на плечи корзины и поспешил к Дамаску. Одетый в разорванные одежды, ходил Иоанн по городу и продавал на рынке свои корзины. Желающие купить те корзины спрашивали, почем они продаются, и, узнав высокую их цену, бранились и смеялись, оскорбляли и укоряли Иоанна. Знакомые блаженного не узнавали его, потому что он, некогда носивший златотканые одежды, был одет в рубище нищих, лицо его изменилось от поста, щеки высохли и красота увяла. Но один гражданин, который некогда был у Иоанна слугою, вглядевшись внимательно в лицо его, узнал святого и удивился его нищенскому виду. Сжалившись и вздохнув от сердца, подошел он к Иоанну, как к незнакомому человеку, и дал ему за все корзины цену, назначенную святым, – не потому, что он нуждался в корзинах, а из сожаления к такому человеку, который от великой славы и богатства пришел, ради Бога, в такое смирение и нищету. Взяв плату за корзины, Иоанн возвратился к пославшему его, как бы некий победитель с войны, низвергший на землю послушанием и смирением врага диавола, а с ним и гордость с суетною славою.
По прошествии некоторого времени умер один инок той лавры. Родной брат его, оставшись одиноким после умершего, неутешно плакал по нем. Иоанн много и долго утешал его, но не мог утешить безгранично огорченного и опечаленного брата. Он со слезами начал просить Иоанна, чтобы тот для утешения и ослабления его печали написал для него какую-нибудь умилительную надгробную песнь. Иоанн отказывался, боясь нарушить заповедь старца, который приказал ему ничего не делать без своего повеления. Но сетующий брат не переставал молить Иоанна, говоря:
– Почему ты не смилуешься над моей скорбной душой и не подашь мне хотя бы малого лекарства в моей великой сердечной болезни? Если бы ты был врач телесный и случилась со мною какая-нибудь телесная болезнь, и я просил бы тебя полечить меня, неужели бы, имея возможность врачевать, ты отверг бы меня, и я умер бы от той болезни? Не дал ли бы ты ответа Богу за меня, потому что мог мне помочь и отказался? Теперь же я больше страдаю от сердечной болезни и ищу от тебя самой малой помощи, ты же пренебрегаешь мною. А если я умру от печали, то не дашь ли ты за меня большего ответа Богу? Если ты боишься приказаний старца, то я так скрою у себя написанное тобой, что твой старец не узнает и не услышит об этом.
Иоанн наконец склонился на такие речи и написал следующие надгробные тропари:
– «Каю житейскую сладость», «Вся суета человеческая», «Человецы, что всуе мятемся» и прочие, которые и до сего времени поются в церкви при отпевании умерших[187].
Однажды, когда старец ушел куда-то из келии, Иоанн, сидя в ней, пел составленные им тропари. Через некоторое время старец возвратился и, приближаясь к келии, услыхал пение Иоанна. Тотчас он поспешно вошел в келию и стал с гневом говорить ему:
– Что так скоро забыл ты свои обещания и вместо того, чтобы плакать, радуешься и веселишься, напевая себе какие-то песни?
Преподобный Иоанн Дамаскин. Миниатюра. Ирмолог нотный. Россия. XVIII в. Москва. Российская государственная библиотека
Иоанн рассказал причину своего пения и, объясняя, что он был вынужден слезами брата написать песни, стал просить у старца прощения, павши ниц на землю. Однако старец, неумолимый, как твердый камень, тотчас отлучил блаженного от своего сожительства и выгнал из келии. Изгнанный Иоанн вспомнил изгнание Адама из рая, случившееся за непослушание, и горько плакал перед келией старца, как некогда Адам перед раем. После сего пошел он к другим отцам, которых признавал совершенными в добродетели, и молил их, чтобы они пошли к старцу и упросили его простить ему согрешение. Они пошли и молили старца, чтобы он простил своего ученика и принял в свою келию, но тот остался непреклонным к их просьбам. Один из отцов сказал ему:
– Наложи на согрешившего епитимию[188], но не отлучай от сожительства с тобою.
Старец сказал:
– Вот какую епитимию налагаю я на него, если он хочет получить прощение за свое непослушание: пусть он очистит своими руками проходы всех келий и вымоет все смрадные места в лавре.
Отцы устыдились таких слов и в смущении ушли, дивясь жестокому и непреклонному нраву старца. Встретив их и по обычаю поклонившись, Иоанн спросил, что сказал им отец. Поведав о жестокости старца, они не осмелились сказать про то, что ему назначил старец для испытания, им совестно было передавать о таких повелениях старца. Но Иоанн неотступно просил их сказать, что назначил ему отец, и, узнав, возрадовался сверх их ожидания, принимая с охотою назначенное ему дело, хотя оно и возбуждало стыд. Тотчас приготовив сосуды и орудие для чистки, начал он с усердием исполнять повеление, касаясь нечистот теми руками, которые прежде умащал разными ароматами, и оскверняя нечистотами ту десницу, которая чудесно была исцелена Пречистою Богородицею. О, глубокое смирение чудного мужа и истинного послушника! Умилился старец, увидав такое смирение Иоанна, и, придя к нему, обнял его и целовал голову, плечи и руки его, говоря:
– О, какого страдальца о Христе сделал я! Вот истинный сын блаженного послушания!
Иоанн же, стыдясь слов старца, пал ниц перед ним, как перед Богом, и, не превозносясь похвальными речами отца, но еще больше смиряясь, молил, чтобы он простил прегрешение его. Взяв Иоанна за руку, старец ввел его в свою келию. Иоанн так обрадовался сему, как будто ему возвратили рай, и жил он со старцем в прежнем согласии.
Спустя немного времени, Владычица мира, Пречистая и Преблагословенная Дева в ночном видении явилась старцу и сказала:
– Зачем ты заградил источник, могущий источать сладкую и изобильную воду, – воду, которая лучше истекшей из камня в пустыне[189], воду, которую желал пить Давид[190], воду, которую обещал Христос самарянке[191]? Не препятствуй источнику течь: изобильно потечет он и всю вселенную протечет и напоит, покроет моря ересей и претворит их в чудную сладость. Пусть жаждущие стремятся к сей воде, и те, которые не имеют серебра чистой жизни, пусть продадут свои пристрастия и подражанием добродетели Иоанна пусть приобретут у нее чистоту в догматах и в делах. Он возьмет гусли пророков, псалтирь Давида, воспоет новые песни Господу Богу и превзойдет Моисея и песни Мариами[192]. Ничто в сравнении с ним бесполезные песни Орфея[193], о которых повествуется в баснях; он воспоет духовную небесную песнь и будет подражать херувимским песнопениям. Все церкви
