Николай Благовещенский - Среди богомольцев
В каждом штатном монастыре множество наёмной прислуги из окрестных мирян, на обязанности которой лежат все чёрные работы монастырские. Если же работа скорого требует окончания, а рабочих рук не хватает, то бедняки-монахи выходят из своих келий на общие послушание и вместе с работниками таскают кули и бревна. К каждому проэстосу, тоже в виде послушания, назначается для прислуги несколько беднейших и смиреннейших братий, которые часто с радостью принимают эту должность, потому что пользуются даровым столом и даже иногда барскими подарками, как и вообще дворовая прислуга.
Впрочем, кто не хочет нести тягостей послушания, тот может от них откупиться; поэтому монахи, располагающие средствами, или нанимают, вместо себя, каждый раз какого-нибудь келиота, или вносят в монастырскую кассу определенное число пиастров и таким образом навсегда избавляются от обязанности участвовать в братских послушаниях.
Каждый монах получает из общих запасов монастырских: печеный хлеб, оливковое масло, вино и крупу, и из этого материала готовит себе кушанье в своей келье, прибавляя разные приправы уже на свой собственный счет, так же, как это делается и в скитах афонских. Поэтому-то здание братской трапезы в штатных монастырях обыкновенно запущено и оставляется без присмотра: полы грязные, столы опрокинуты, кроме нескольких столов, на которых совершают свой ежедневный обед наёмные работники и гости. Общий стол для всей братии и проэстосов бывает только два или три раза в год, и то более для формы, потому что сходятся обедать, большею частью уже пообедавши дома. К этим дням проэстосы обыкновенно припасают несколько провинившихся братий, и за трапезой в виде наказания, ставят их перед образом с огромными тяжёлыми четками, которые они сообща перебирают. Братие конечно с любопытством поглядывает на это редкое для неё зрелище и назидается.
Таков склад и устройство штатных монастырей на Афоне. Очевидно, что здесь главную роль играют деньги, господствует деспотизм богатства над бедностью, и бедняку подчас приходится очень плохо, особенно если, по простоте душевной, он не умеет хитрить и обзаводиться богатыми покровителями. На долю его выпадает много искушений, только эти искушение опять-таки особого рода. Житель штатного монастыря, пожалуй, не увидит никаких видений, не будет томиться искушением чрева, то есть, голодом, но за то его зависть загрызет, измучат думы об улучшении своего состояния. В киновиях, при общем равенстве и неимении собственности, подобных искушений быть не может, но здесь бедняк всегда видит перед собой богатого, может сличить обед собственный с обедом соседа и позавидовать. Притом бедняк, если только в нем ещё не совсем угасло чувство самоуважения, с трудом может выносить то обидное презрение, с каким смотрит на него богатый. Будь он умница, будь он даже сановник какой, но если он не имеет капитала, ему ходу не дадут: его будут выгонять на разные послушания, придираться к его поведению, чтобы заставить протянуть чётки в трапезе и т. п. Бедняку остается или вечными поклонами заискивать покровительства, или терпеливо переносить все придирки. В одном из штатных монастырей живёт бывший епископ Селеврийский, сосланный на Афон патриархом, за его неуменье управлять епархией [36]. Почтенный старец не накопил себе в мире богатства, и должен поэтому испытывать на Афоне все неудобства своей нищеты. Ему отдают монахи положенный церковным уставом почет только, когда он служить обедню, а остальное время он и в церкви стоит вместе с беднейшею братиею, и на него никто не обращает внимания. Помещение отвели ему сырое, холодное, грязное, мебель у него убогая, посуда битая, в среди такой неприглядной обстановки, с вечной нуждой перебивается со дня на день добрый пастырь, всеми забытый и всеми презираемый за то, что не умел нажиться на таком хлебном месте. Изредка проэстосы приглашают его на свои пиры, но там над ним подшучивают, угощают его с высокомерием, будто благодеяние делают, и бедный старик не знает, как держать ему себя на этих обедах. За то однажды я был свидетелем встречи, какую учинили монахи сборщику, возвратившемуся из России с капиталами. Все монастырские власти, при колокольном звоне, вышли встречать его за ворота, потом торжественно ввели его в церковь и тут же предложили ему жезл эпитропский.
Не смотря на такое корыстолюбие и, по-видимому, немонашеские помыслы братии, в штатных монастырях иногда встречаются отшельники, замечательные строгостью жизни и религиозным самоотвержением. Между прочим, в Ивере мне пришлось видеть знаменитого здесь старца Григория, на которого весь Афон смотрит, как на святителя. Он имел трех учеников, которые пострадали за веру Христову в Константинополе и греческою церковью причислены к числу местных святых, под именем новых мучеников. Об этих мучениках я слышал на Афоне множество рассказов, и сущность их вкратце передаю здесь [37]. В бытность свою в Солуне, о. Григорий встретил четырёх юношей, увлеченных в малолетстве в магометанство, но потом снова обратившихся ко Христу. Строгий старец сошелся с ними, испытал степень их веры, и стал проповедовать им общее на востоке поверье, что они только мученичеством могут загладить пред Богом свой прежний грех, и что иначе им нет спасенья. Видя нерешительность молодых людей, старец взял их с собою на Афон и решился, во чтобы то ни стало, приготовить их к мученичеству. Здесь, в глубоком подземелье, устроил он четыре отдельные кельи и посадил туда юношей на строгий пост. Шесть недель провели они в этих кельях, дни и ночи размышляя о смерти и читая покаянные молитвы; старец сам поучал их, испытывал их терпение и настраивал их мысли к мученичеству. Наконец затворники, убедившись в необходимости смерти, изъявили твердую решимость пострадать за Христа. Обрадованный старец отправился вместе с ними в Константинополь и разными происками доставил им доступ к султану. Юноши предстали пред светлые очи повели теля правоверных и, движимые ревностью к православию, начали проклинать Магомета и топтать ногами Коран его. Султан, конечно, оскорбился и приказал заключить их в тюрьму, а потом казнить смертью. Григорий и в тюрьме не оставлял их, опасаясь, чтобы их решимость не поколебалась. В день казни один из юношей отказался от православия, а трем остальным срубили головы. Старец купил тела их, с почестями перевез на Афон, и похоронил близь своей кельи в скиту Иоанна Предтечи. Через три года их кости были вырыты из могил, раздроблены на части и разделены между монастырями, где и составляют до сих пор предмет общего поклонения.
***
В штатных монастырях нет той мёртвой неподвижности и замкнутости, какая бывает в киновиях; здесь больше жизни и движенья. Перед воротами монастырскими, на площадке, здесь обыкновенно устраивается большая беседка, для вечерних отдыхов и прохлаждение братии. К этой беседке иногда приезжают карейские купцы с товарами и, развесив по перилам разноцветные материи, начинают торг. Монахи по этому случаю целый день толпятся около беседки. Имущая братие запасается обновами, а неимущая просто глазеет на товары, замечая, кто и что себе покупает, и это потом служит предметом долгих разговоров. По праздникам окрестности штатных монастырей особенно оживляются и принимают слишком мирской оттенок. Мирские работники, пользуясь отдыхом, собираются где-нибудь на лужайке и громко распевают песни, или, под звуки доморощенной балалайки, пускаются в плясовую, на потеху братии, наблюдающей за ходом праздника.
В Иверском монастыре я был свидетелем обряда, совершаемого там в праздник крещения. В этот день монахи с крестным ходом выносят к морю икону Богоматери, в память её чудесного плавания [38], и совершают там литию, во всё время шествие бьют в била и клепала и трезвонят в колокола, а работники, рассыпавшись по прибрежью, приветствуют икону ружейными выстрелами. На берегу один из служащих иеромонахов подходит к самому морю и бросает в волны его небольшой металлический крест. Работники только этого и ждут: вслед за крестом, крича и толкаясь, они тоже бросаются в воду отыскивать этот крест, имея в виду, что нашедшему монастырь даёт в награду 20 пиастров (1 рубль серебром). По окончании литии, процессия тем же порядком отправляется обратно к монастырю, а работники иной раз до позднего вечера купаются в море, пока наконец кто-нибудь из них не отыщет креста. Волны сшибают их с ног и разбрасывают в разные стороны, зимний холод пронизывает их до костей, но удальцы упорно бьются с этими препятствиями. Тут за рубль серебра идёт риск, может быть, на целую жизнь, а монахи в это время спокойно расхаживают по прибрежью и подсмеиваются над неловкостью удальцов. За год до этого, говорят, одному из работников посчастливилось найти крест очень скоро, но другие тут же бросились отнимать у него находку, и в этой схватке утопили счастливца. За то теперь, если кто найдёт крест, то уже не объявляет товарищам о своей находке, а торопится скорее вылезть из воды и добежать до проэстосов… Откуда появился на Афоне этот странный обычай – неизвестно.
