Адин Штейнзальц - Статьи раввина на темы иудаизма
Я не собираюсь и не должен пытаться углубляться в теорию вещей. Почему еврейский мистицизм не пошел по тому же пути, что и другие? Почему мистицизм везде, где он встречается — от греческих мистерий до учений современных гуру, — в большинстве своем одинаково преступал законы, и почему в иудаизме он не делал этого? Конечно, все знают, что мы, евреи, странные люди, но не можем же мы быть настолько странными. Это кажется почти невозможным: как можно быть мистиком и тем не менее придерживаться мелких деталей? Таков, в основном, вопрос, стоящий перед евреями в этом смысле.
Не углубляясь в детали, скажу, что это берет свое начало в абсолютно другом теологическом понимании закона. Около двух тысяч лет назад Иосиф Флавий пытался объяснить греческой общественности образ жизни евреев, он обращался к образованным людям, которые не были евреями и ничего не знали об иудаизме. Между прочим, он даже недостаточно хорошо знал греческий язык, но он сделал все, что мог. Помимо других вещей, он пытался объяснить, какая система законодательства применяется евреями. Он говорит: мы, народ, — не аристократия, мы не демократия, мы не теократия, и он дает этому название. номократия, то есть власть закона. В определенном смысле верховным правителем страны является закон, а не царь и не какой-то орган управления. Был Храм, и были первосвященники, и было Б-гослужение, но все это подчинялось власти закона, и они — и царь, и администрация — не только не могли нарушать его, но и подчинялись ему. Закон здесь, насколько можно об этом говорить, идентичен Б-жественному началу, а не отличается от него. В то время как у других народов есть теократия, у евреев, видимо, закон стоит на том же месте, на котором у других народов стоит Б-г. Возможно, это очень странное представление. Оно рассматривалось часто и по-разному, но я думаю, что это, возможно, правильное определение, основанное на вере в то, что закон не просто имеет Б-жественное происхождение, но и сам по себе Б-жественен. Я скажу это на иврите: многие народы верят в то, что "Тора мин а-Шамаим", закон дан с Небес, но мы верим в Тору, которая сама по себе "Шамаим", что закон — сам по себе Небеса.
Это очень важное различие. Наша мистическая литература говорит: Тора, то есть закон, и Бог — одно и то же, "Тора и hа-Кадош-Барух-hy коль эхад". "Закон и Бог — одно и то же". Поэтому поиск Божественного начала не переходит границы закона, потому что закон — это не посредник, а в каком-то смысле он идентичен с Богом. Если сравнить это понятие с христианской догмой, то я бы сказал, что если христианство на том или ином уровне верит в воплощение Бога в человеке, то мы, евреи, верим в воплощение Бога в законе. Опять же, я не буду детально углубляться в этот вопрос, но имеется достаточно фактических доказательств того, что это заявление — не просто результат воображения, но что именно так сами евреи видят себя. И даже мистик стремился как можно ближе подойти к тому, что Божественное начало и закон не разделены, а идентичны. И поэтому мистик не выходил за пределы власти закона, но, скорее, работал в тесной связи с этой системой.
Позвольте мне вернуться к более общим вопросам. Поскольку мистицизм в любой форме предполагает постоянную ломку форм, он вполне хорошо сочетается и идет рука об руку с современностью. Конечно, это не является самой современностью в том виде, как я пытаюсь ее описать. Между этими двумя явлениями есть нечто общее, а именно ломка форм, ломка уверенности или веры в существование формы как самоценного и необходимого явления. В каком-то отношении можно провести границу, и она существует, и люди сталкиваются с ней, особенно в современности. С одной стороны, и это можно видеть вокруг нас, современность открывает путь всем формам мистицизма. Чем больше современности в этом смысле, тем больше возможностей для мистических теорий. Возьмем, например, то, что здесь называлось марксизмом (я думаю, что это правильное определение данного термина, потому что во всех других местах этому явлению давали множество различных имен). Была ли стоимость в своей основе системой, не допускавшей сомнения? На самом деле эта система с самого начала была построена на понятии так называемого научного социализма, научного для людей, которые принимали для себя этот штамп. Научным было нечто определенное. Это, кстати, доказывает, что люди, принимавшие штампы, не были хорошими учеными, потому что если бы они были учеными, то они бы не верили настолько в то, что "научный" означает "определенный", "ясный", нечто, результаты чего вам известны от начала до конца. Это между прочим. Но в основе своей это была форма, это была несовременная форма, и несмотря на то, что она в других отношениях работала на модернизацию, сама по себе форма эта была несовременной. Когда эта форма ломается, как это свойственно всем формам, будь то по верным или неверным причинам, то в результате у людей появляется возможность поиска за пределами того, что воспринимается как закон, за существующими стенами, поиска чего-то, что отвечает на вопрос: что же за стеной? Что находится за пределами того, что мы видим? Чтобы это стало возможным не для исключительного человека и не для верующего, необходимо отклонение мысли, потому что, если я простой человек, то я знаю, что стена — это стена, и что нельзя пройти через стену, а можно ее обойти. Итак, есть, к примеру, наука (и я в общем-то люблю науку), и наука говорит вам, что эти твердые вещи сделаны не на 90 %, не на 99 %, а на более высокий процент из пустого пространства, в котором имеется своего рода ядро, вокруг которого движутся электроны. Наука идет и дальше, и она говорит вам, что существование электронов — на самом деле мы пользуемся ими, как символами, электроны во многих смыслах намного более символичны, чем реальны во многих смыслах. это статистическая вероятность чего-то происходящего. Вы все более и более пользуетесь физическими терминами, например, поле — это прекрасное слово, но оно настолько туманно… Потому что само понятие волны или поля — это прекрасная идея, с ней можно работать математически, но, к счастью, вам не надо объяснять ее другими способами. Я знаю, что были времена, и, возможно, они еще продолжаются для некоторых людей, когда люди пытались понять: что же такое электромагнитные волны? Давайте просто зададим себе вопрос, который может задать каждый ребенок: волны чего это? То есть я знаю о водяных волнах, поэтому я знаю, что такое волна в море. А что такое электромагнитная волна? Волна чего? Затем появилась теория эфира, то есть чего-то, что создает волны. Затем, вернувшись назад, не сумев создать реальной модели эфира, мы все еще держимся за понятие о том, что волны существуют. И мы подошли к очень интересному моменту, когда можно сказать: мне все равно, из чего состоят эти волны, если я могу рассматривать их с точки зрения механики волн и математики волн. Мне все равно, есть ли эти волны или же они не существуют, если я могу оперировать с ними. Мне все равно, что это за волны и существуют ли они.
Когда наука говорит на таком языке, когда наука со времен Резерфорда или Нильса Бора начала задавать себе вопросы и стала во многих отношениях намного более передовой, то я могу сказать, что сегодня ученый не верит ни во что, кроме, может быть, какой-то математики, если он вообще во что-то верит, и у него есть определенная склонность к мистике. Это не значит, что он следует этой склонности. Кстати, ученый не обязательно становится мистиком. В чем-то, и здесь я процитирую слова своего друга-физика: если ученый хочет уйти в мистицизм, то в основном это происходит из-за глубокого человеческого стремления к какому-то закону. В сегодняшнее время намного труднее придерживаться какой бы то ни было формы, формального чувства стабильности, говорить о стабильных формах или постоянных формах. Поэтому вы выбираете другую форму, то есть мистицизм, которая сама по себе борется с этими формами и с существующим истэблишментом. Но необходимо помнить, что в этих рамках действует то же самое явление. В каком-то отношении мистицизм еще труднее отделить от современности в этом смысле, потому что мистицизм в основном представляет собой тенденцию к поиску другим, странным путем чего-то превыше сомнения и превыше вопросов.
Видите ли, мистик всегда идет странными путями, через туман и неопределенность, пока не найдет Б-га. Это странный путь, и он говорит: здесь я остановлюсь. К счастью, современный человек может пойти так далеко и даже найти Б-га, и затем он спросит: а что на Твоей другой стороне? Поэтому он никогда не станет настоящим мистиком, потому что, даже когда он увидит Б-га, он захочет узнать, что же на другой стороне вещей. Это не исследование и даже не поиск истины, но это вечное сомнение и недоверие, в котором и состоит то, что мы сейчас определяем как современность, и поэтому современность идет рука об руку с мистицизмом, пока в определенный момент им не приходится расставаться, и тогда каждый из них уходит в свою область.
