Эрнест Ренан - Апостол Павел
В особенности Иаков, прозванный справедливым или "братом Господним" был одним из самых старательных блюстителей Закона. По словам некоторых преданий, весьма, правда, сомнительных, это был даже аскет, соблюдавший все виды назирейского воздержания и остававшийся безбрачным; он, будто бы, не пил никаких опьяняющих напитков, воздерживался от мяса, никогда не стриг волос, не позволял себе натираний и ванн, никогда не носил ни сандалий, ни шерстяной одежды, а одевался в простое полотно. Как мы видим, ничто не могло больше расходиться со взглядами Иисуса, который, по крайней мере со смерти Иоанна Крестителя, объявил всякие подобного рода фокусы совершенно бесцельными.
Воздержание, уже раньше охотно применявшееся некоторыми отпрысками еврейства, входило в моду и становилось отличительной чертой той фракции церкви, которая позднее должна была примкнуть к некоему, якобы, Эбиону. Коренные евреи не сочувствовали воздержанию); но прозелиты, особенно женщины, очень склонны были к нему). Иаков не выходил из храма. Он, говорят, долгие часы проводил там в одиночестве, в молитве, так что натер себе на коленях мозоли, как у верблюда. В городе верили, что он проводит там время, каясь за народ, подобно Иеремии, оплакивая грехи нации и стараясь отклонить грозившее ей возмездие. Ему достаточно было поднять руки к небу, чтобы совершить чудо. Его прозвали справедливым, а также Облиам, что значит "оплот народа", ибо думали, что это по молитвам его гнев небесный не разносит всего. Евреи, как утверждают, почитали его почти также, как и христиане. Если этот странный человек в самом деле был братом Иисуса, то он, несомненно, был одним из тех враждебных ему братьев, которые хотели задержать его, и, может быть, именно на такие воспоминания Павел, рассерженный узостью его ума, и намеками, восклицая об этих столпах Иерусалимской церкви: "Чем они были некогда, мне неважно: Бог не взирает на лицо человека". Иуда, брат Иакова, по-видимому, во всем был одинакового мнения с последним.
В общем Иерусалимская церковь мало-помалу все более и более удалялась от духа Иисусова. Свинцовая тяжесть еврейства увлекала ее. Иерусалим был для новой веры средой нездоровой, которая в конце концов убила бы ее. В этом столице еврейства очень трудно было перестать быть евреем. Поэтому-то новые люди, как апостол Павел, чуть ли не систематически старались не жить там. Оказавшись теперь в необходимости пойти на совещание со своими старейшинами, под страхом отделения от первоначальной церкви, они попали в очень неловкое положение, и дело, которое могло жить только при условии полного согласия и самоотречения, подвергалось серьезной опасности.
Свидание в самом деле было очень натянутое и неловкое. Рассказ Павла и Варнавы об их апостольских странствиях был сперва выслушан благосклонно; ибо все, даже наиболее еврействующие, были того мнения, что обращения язычников есть великое знамение Мессии. Весьма живой интерес вызвала также личность человека, о котором столько спорили, и который повел секту по таким новым путям. Восхваляли Бога за то, что он из гонителя сделал апостола. Но когда речь дошла до обрезания и обязательности соблюдения Закона, разногласие разразилось во всей своей силе. Фарисейская партия выставила свои требования самым непреклонным образом. Партия эмансипации возражала с торжествующей силой. Она приводила несколько случаев, когда на необрезанных нисходил Дух Святой. Если Бог не делает различия между язычниками и евреями, но? как смеют люди делать это за Него? Как можно считать нечистым то, что очистил Бог? Зачем налагать на неофитов бремя, которого не мог снести и народ Израилев? Спасение идет от Иисуса, а не от Закона. В подтверждение этого положения Павел и Варнава рассказывали, какие чудеса сотворил Бог для обращения язычников. Но фарисеи с не меньшей энергией возражали на это, что Закон не отменен, что нельзя перестать быть евреем, что обязанности еврея все-таки остаются неизменными. Они отказывались входить в сношения с Титом, потому что он был необрезанный; они открыто называли Павла неверным и врагом Закона. Замечательнее всего в истории возникновения христианства то, что этот глубокий раскол, коренной, касавшийся пункта чрезвычайной важности, не породил в Церкви полной схизмы, которая была бы для нее гибелью. Неукротимость и неумеренность Павла могла здесь показаться в опасном виде; но его практический здравый смысл, мудрость и верность суждения все спасли. Обе партии показали себя живыми, энергичными, почти грубыми по отношению друг к другу; никто не отказался от своего мнения, вопрос не был разрешен и все остались объединенными в общем деле. Узы более высокого порядка, общая любовь всех их к Иисусу, память о нем, которой все они жили, оказались сильнее несогласий во взглядах. Самое основное разногласие, какое когда-либо открывалось в церкви, не привело к проклятиям. Великий урок, которому будущие века не сумели последовать!
Павел понял, что в многочисленных и страстных собраниях он никогда не будет иметь успеха, что в них победа всегда останется за людьми узкими, что еврейство в Иерусалиме слишком сильно, чтобы от него можно было ожидать принципиальных уступок. Он посетил, в отдельности, каждое из значительных лиц, в частности - Петра, Иакова и Иоанна. Петр, подобно всем людям, живущим главным образом возвышенным чувством, к партийным вопросам относился безразлично. Всякие споры огорчали его; ему хотелось бы единения, согласия, мира. Его робкому, ограниченному уму трудно было отойти от еврейства; он предпочел бы, чтобы новообращенные принимали обрезание, но он видел всю невозможность подобного разрешения вопроса. Люди очень добрые всегда нерешительны; иногда они даже склонны отчасти к притворству; им хочется всех удовлетворить, им кажется, что никакой принципиальный вопрос не стоит того, чтобы ему приносилось в жертву былого мира, и они позволяют себе говорить и обещать различным партиям противоположные вещи. Петр иногда грешил этим маленьким проступком. С Павлом - он стоял за необрезанных; с правоверными евреями - он был сторонником обрезания. Петр не мог не чувствовать влечения к Павлу, душа которого была такая великая, открытая, полная Нового огня, который принес на землю Иисус. Они любили друг друга, и когда эти властители будущего были вместе, они делили между собой весь мир.
Вероятно, именно в конце одного из таких разговоров, Павел, с обычной своей образностью речи и остроумием, и сказал Петру: "Нам можно согласиться: тебе - Евангелие обрезания, мне - Евангелие крайней плоти". Позднее Павел повторял это, как известного рода правильный договор, принятый всеми апостолами. Вряд ли Петр и Павел посмели повторить иначе, как наедине, фразу, которая в высшей степени оскорбила бы Иакова и, может быть, и Иоанна. Но эта фраза была сказана. Широкие горизонты, так несхожие с иерусалимскими, сильно поразили восторженного Петра, Павел произвел на него глубочайшее впечатление и всецело завоевал его. До тех пор Петр мало путешествовал; его пастырские странствия, по-видимому, не выходили из пределов Палестины. Ему должно было быть приблизительно 50 лет. Пылкость путешественника Павла, рассказы его о своих апостольских странствиях, его виды на будущее, которые он сообщал Петру, зажигали и в последнем такой же пыл. Именно, с этих пор мы начинаем наблюдать, как Петр отлучается из Иерусалима и, в свою очередь, начинает вести кочевую жизнь апостола.
Иаков, со своей праведностью такого сомнительного качества, был корифеем еврействующей партии. Благодаря ему совершились почти все случаи обращения фарисеев; требования этой партии были для него непреложными. По всем видимостям, он не сделал никаких уступок в области принципиальной догматики; но скоро стало выясняться умеренное мнение, на котором можно было бы придти к соглашению. Обращение язычников объявлено было допустимым; признано было, что бесполезно тревожить их требованиями обрезания, что надо только удержать несколько правил, касающихся нравственности, отмена которых слишком возмутила бы евреев. Для успокоения фарисеев замечали, что существованию закона ничто не угрожает, что у Моисея с незапамятных времен было и всегда будет кому читать книги его в синагогах. Обращенные евреи, таким образом, продолжали быть подчиненными Закону в полном его объеме, и исключение касалось только обращенных язычников. При этом на практике старались избежать неудовольствия тех, чьи взгляды были более узки. Весьма вероятно, что именно умеренные, авторы изложенного, довольно противоречивого, компромисса, и посоветовали Павлу склонить Тита согласиться на обрезание. В самом деле, Тит стал одним из главных затруднительных пунктов положения. Обращенные иерусалимские фарисеи, правда, мирились с мыслью, что там, далеко от них, в Антиохии или в глубине Малой Азии, были необрезанные христиане. Но видеть их в Иерусалиме, быть в необходимости сноситься с ними, явно нарушая этим тот Закон, к которому они были привязаны всей силой души, - на это они не соглашались.
