Адин Штайнзальц - Библейские образы
Рут не только остается со свекровью — женщиной из другого народа, но и присоединяется к ее вере и обычаям, хотя это не сулит ей никаких преимуществ в обозримом будущем. Тем не менее Рут настояла на своем намерении сопровождать Наоми до конца. Конец был в некотором смысле даже счастливым — не только лично для Рут, но и для целой цепи последующих поколений, но ведь сначала ей не было известно об этом. Поступки Рут, обусловившие возникновение этой цепи, были свободными и добровольными, и она не ожидала за них воздаяния.
В те времена женщина, вступая в брак с мужчиной из другого народа, должна была принять его веру, обычаи, жизненные ценности. Можно полагать, что в браке с сыном Наоми Рут в некоторой степени подверглась влиянию иудаизма. Однако это была семья, оторвавшаяся от своих корней, покинувшая родину и перебравшаяся в другую страну. Это был не просто переезд из одной местности в другую. Он вел к утрате связи с еврейским образом жизни и, в какой-то мере, к утрате прежних духовных ценностей. Значение такой эмиграции впечатляюще выражено в словах правнука Рут, Давида, вынужденного бежать из Эрец Исраэль: «Меня изгнали ныне от приобщения к уделу Б-га, говоря: ступай, служи чужим богам» (Шмуэль I, 26:19). Уход из Страны Израиля означал, как позднее было сказано в Талмуде, «благопристойное идолопоклонство».
Тем не менее семья Наоми, очевидно, сохранила наследие памяти, остатки еврейских традиций. Ее духовный мир, хотя наверняка менее совершенный и полный, чем на родине, в Иудее, все же оказал большое влияние на Рут, во всяком случае, видимо, достаточное, чтобы побудить ее вернуться со свекровью к ее народу. Сделав это, Рут чувствовала, что нашла свое место. Слова «твой народ — мой народ, и твой Б-г — мой Б-г» (Рут 1:16) раскрывают глубокую и подлинно духовную связь Рут с еврейским народом.
Взаимоотношения Рут и Наоми тоже были не только личными, — они были более глубокими и близкими. Из века в век отношения между свекровью и невесткой основывались на подчинении женщины матери своего мужа. Пророки говорили даже, что бунт невестки против свекрови есть показатель упадка нравов. Мишна[15] отмечает, что женщины вообще, и в частности свекровь и невестка, по природе своей антагонистичны. Отношения Рут и Наоми выходили не только за рамки обычаев своего времени, но и за рамки семейных связей и личных отношений. Боаз выразил это, сказав, что Рут заслуживает воздаяния за то, что пришла искать пристанища под сенью Шхины (Рут 2:12). Приход Рут в Бейт-Лехем был для нее решающим шагом, лишенным каких бы то ни было практических соображений. Это было сделано из чувства духовной принадлежности к народу Израиля.
И Боаз уже при первой встрече с Рут понял это, увидев в ней то, чего не видели другие. Для других Рут была прежде всего чужеземкой и уже только поэтому вызывала подозрительность и недоброжелательство. Даже родственник мужа Рут, которому было предложено взять ее в жены по обычаю левирата, отказался от этого под предлогом, что не хочет нанести ущерб своему делу, имея в виду, что не хочет связываться с чем-то сомнительным. Однако Боаз, один из уважаемых людей в Бейт-Лехеме, который был, по мнению комментаторов, судьей в колене Иеуды, считал иначе. Рут действительно была неимущей и чужестранкой, но он понял и оценил по достоинству ее искреннее стремление найти защиту под сенью Шхины. Поэтому даже до того, как он мог думать о личной связи с Рут, Боаз старался ободрить и поддержать ее, приблизить к своему миру.
Таким образом, отношение к Рут родственника мужа и Боаза символизирует два разных подхода к прозелитам: с одной стороны — подозрительность и неприятие, с другой — чувство симпатии и стремление приобщить новичка к духовным ценностям еврейского народа. Это разное отношение тонко обрисовано в Книге Рут. В мидраше оно выражено в следующей притче. У одного скотовода было большое стадо овец. В отару затесался олень. Скотовод велел пастухам проявить по отношению к этому животному особую заботу. Пастухам было непонятно, почему хозяин такой большой отары заботится об этом олене, и они спросили его об этом. Тот ответил им: «Мои овцы знают только одно стадо, а перед этим оленем весь мир, и он может выбирать. Он выбрал мое стадо, и поэтому я должен проявить о нем особую заботу.»
Еврейский закон, Галаха, требует чтобы мы благожелательно принимали прозелита в нашу среду, поскольку у него были возможности иного выбора, но он выбрал нас. За это он заслуживает уважения и заботливого отношения к себе.
Описание того, как Рут «вернулась домой», — это духовная одиссея: порывая старые родственные связи, преодолевая равнодушие, а то и враждебность нового окружения, Рут находит свое место в народе Израиля.
Так проросло древнее зерно святости, возродилась искра, которая тлела, будучи скрытой, на протяжении многих веков.
15
Шмуэль
Шмуэль I, гл. 1–16, 28:3–25
РЕЛИГИОЗНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ
Шмуэль — один из великих пророков, деятельностью которого определяется важный перелом в истории еврейского народа. Свидетельством исторической роли Шмуэля может служить то, что две книги Танаха носят его имя, хотя лишь первая часть книги Шмуэль I имеет к нему прямое отношение. В остальных главах этой книги описываются в основном отношения между Шаулем и Давидом, а книга Шмуэль II уже целиком посвящена деятельности Давида.
В Псалмах (Теилим) есть слова: «Моше и Аарон между священниками Его и Шмуэль между призывающими имя Его» (Теилим 99:6). Это высказывание привело комментаторов к заключению, что Шмуэль был равен по своему значению Моше и Аарону. В других местах Танаха, однако, есть лишь едва уловимые намеки на значительность Шмуэля.
В начале книги Шмуэль I весьма поэтично рассказывается об обстоятельствах его рождения, о его отце Элькане и матери Хане, о священнике Эли и о мальчике Шмуэле, слышавшем голос Всевышнего. Но это мало что дает для понимания образа взрослого Шмуэля, вызывая лишь ассоциации между личностью пророка и общепризнанного вождя народа и образом мальчика в священнической мантии, сшитой ему матерью[16].
Чтобы надлежащим образом представить себе силу и значение личности Шмуэля, необходимо читать между строк библейского текста и постараться понять его в исторической перспективе.
Шмуэль завершил один период в истории народа и положил начало (хотя и не совсем по своему желанию) новой эпохе. Он был последним из судей и ввел правление царей израильских, помазав на царство первого из них, Шауля. Шмуэль стал, таким образом, промежуточным звеном между периодом разобщенности колен Израиля, которая характеризовала эпоху судей, и более организованным их состоянием, которое стало определяться, когда Шауль, а затем Давид были помазаны Шмуэлем на царство. Шмуэль способствовал сплочению еврейского народа в единое политическое целое, передав власть царям и положив конец институту судей. Правда, он сделал это неохотно, Всевышний принудил его к этому (Шмуэль I, гл. 8). Но этот исторический акт еще не характеризует полностью личность Шмуэля. Он не только совершил действие, необходимость которого назрела, но и заложил основы многолетней стабильности религиозной жизни народа. В дальнейшем комментаторы придавали деятельности Шмуэля гораздо большее значение, чем тому факту, что он установил царствование дома Давида.
Чтобы лучше понять значение деятельности Шмуэля, необходимо хотя бы кратко рассмотреть социально-политическую обстановку того времени. Согласно Книге Шофтим, одна из причин политической нестабильности того периода состояла в том, что «в те дни не было царя у Израиля» (Шофтим 18:1, 19:1, 21:25). Иными словами, общественно-политическая структура была нестабильна и характеризовалась непрочностью национальных связей, укреплявшихся лишь в исключительных обстоятельствах, таких, как война против общего врага или острые конфликты внутри какого-либо из колен. Во времена правления судей организационно-политическая структура национального бытия была столь ненадежна, что народ нередко подвергался серьезной опасности, и его положение зависело от того, появится ли в нужный момент лидер, который мог бы временно объединить все колена под знаменем общего дела. Центральной власти, которая установила бы и поддерживала закон и порядок, не было. С установлением царства ситуация изменилась. И хотя, как всегда при установлении новых общественно-политических порядков, возникли другие проблемы, стабильность как гражданской, так и религиозной жизни была действительно достигнута.
В эпоху судей народ то забывал Всевышнего, то возвращался к Нему; за периодом кризиса следовал период некоторого подъема и стабильности. Судьи были не только военными руководителями и вождями народа в дни мира, но в некоторой степени и религиозными авторитетами. Почти все они выступали от имени Б-га или, по меньшей мере, претендовали на то, что действуют от Его имени. Почти каждый из судей делал какое-либо заявление такого рода — от Эуда, который «пришел сказать слово Г-спода» (Шофтим, 3:15–31), до Гидона с его кличем «За Б-га и за Гидона!» (Шофтим 7:18).
