С. Верховской - Бог и человек
Молитва христианина должна быть столь же постоянна, как молитва Христа (I Фес., V, 17). «Если сердце наше не осуждает нас, мы имеем дерзновение к Богу и чего не попросим получим от Него». И сердце наше не осуждает нас, когда мы любим не на словах, но делом и истиною и веруем во Христа, Сына Божия, когда мы «просим по воле Его». Тогда Он Сам пребывает в нас и дает нам Духа Своего (I Но., III, 18–24, V, 14). Таким образом любовь и вера являются условиями молитвы, которая должна соответствовать воле Божией. Такая молитва всегда услышана, ибо она уже в сущности богочеловеческая молитва. Просить во имя Христово не значит также просто прибегать к Его заступничеству, но просить о том, что угодно Ему и сообразно Его Духу. Дерзновение христианской молитвы основано на том, что христианин живет жизнью Христовой. Христос — наш Первосвященник, но такой, Который «во всем уподобился братьям, чтобы быть милостивым и верным Первосвященником перед Богом, для умилостивления за грехи народа, ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь» (Евр., II, 17–18, IV, 14–16)… «Господь близко; не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания перед Богом, и мир Божий, превышающий всякий ум, соблюдет сердца и помышления ваши во Христе Иисусе» (Фил., IV, 5–7)… Господь близок даже в страданиях и смерти, которые Сам претерпел… Молитва не есть особое или исключительное состояние христианина; она неотлучна от всей его жизни в ту же меру, в какую христианин неотделим от Христа и Св. Духа. Христианская жизнь есть, вообще, общая жизнь с Богом; решительно все ее содержание, кроме греха, должно быть принесено нами Богу; все должно совершаться нами как бы в личном присутствии Божием и с Его участием. Поэтому молитва не может не связывать нас с Богом всегда и во всем.
Молитва Господня обнимает все стороны жизни, но первые три прошения ее с особой силой говорят о нашем единении с Богом. Имя Божие святится, когда Бог открывается нам в нем и освящает нас, т. е. когда Дух Божий почиет на нашем духе. Царство Божие приходит, когда воцаряется в нас Христос, когда Он становится нашим Господом и Богом. Воля Божия совершается в нас, когда она становится нашей волей… Самое обращение к Богу, как к Отцу, означает, что молитва эта должна быть молитвой детей Бо–жиих, т. е. тех, кто имеет в себе образ Сына Божия и начало Божественной жизни.
Знание» Мы видели, что по мере приближения к Богу, знание и любовь совпадают: мы познаем Бога любя и в Его любви. Когда Христос говорит, что Он знает Своих «овец» так же, как «овцы» (т. е. верные Ему христиане) знают Его, то это то же, как если бы Он сказал, что между Ним и верующими существует совершенная любовь (Ио., X, 1–16, 24–30). Любовь, единение, взаимное понимание — одно и то же. «Раб не знает, что делает господин его, но Я назвал вас друзьями, потому что сказал Вам все, что слышал от Отца Моего» (Ио., XV, 15)… «Да будет с вами благодать, милость и мир от Бога Отца и от Господа Иисуса Христа, Сына Отчего, в истине и любви» (II Ио., 3; ср. II Тим., I, 13) Любящий пребывает в свете, ненавидящий — во тьме (I Ио., II, 9–11)… Христос предсказывает, что в последние времена «охладеет любовь» и вместе с тем «многие лжепророки восстанут и прельстят многих» (Мт., XXIV, 8–13)… Любить Бога должно всем умом и всем разумением (Мр., XII, 30, 33). Любовь без знания — слепа; она есть устремление сердца к неведомому и в неведении; такая любовь не может достичь единения с любимым. Бог непостижим более всего сущего, то тот не любит Бога, как должно, кто не обращен к Нему всеми силами своего духа, в том числе и разумом. Нельзя любить Свет во тьме, как бы ослепителен ни был Сам Свет. Любящий Бога будет стремиться познать Его сколько возможно для нас. Полюбить можно по одному озарению, но сама любовь умножает знание, соединяя с любимым.
Подобно этому началом знания может быть любознательность, и любовь к истине уже спасительна (II Фес., И, 10). Если мы принимаем истину и хотим жить в ней, она ведет нас к добру и возбуждает в нас любовь ко всему благому. Но возможно сознательно отделять знание от любви и тогда — «знание надме–вает, а любовь назидает» (I Кор., VIII, 1). Подлинная любовь всегда несет в себе начало мудрости, но знание, оторванное от любви, становится источником гордыни и самодовольства и знание, укорененное в гордости, неизбежно поверхностно: только любовь обнимает глубину всего сущего; гордость судит обо всем извне и при том враждебно или свысока. Но если даже «я имею пророчества и знаю все тайны и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто» (I Кор., X III, 2). Потому что человек сам по себе, в сущности, почти ничто. Бытие наше фантастично и пусто, когда мы отделены от Бога и людей. Без любви нам нечем жить; одно знание только растравляет нас: действительность предстоит нам, как нечто чуждое нам, хотя бы мы могли и «горы переставлять» (что современная наука делает без всякой веры). Знание открывает возможность любви, но если мы отвергаем эту возможность, мы совершаем как бы духовное убийство: отрекающийся от живого отрекается от жизни. Жизнь усвояется не знанием, а любовью, потому животворит любовь, а не знание, хотя совершенная любовь есть и знание… Знание истины может быть мертвым, но послушание истине есть путь любви (I Пет., I, 22). Принимающий учение Христово созидается в нового человека, который живет в мире с Богом, и людьми (Еф., II, 14–18). Цель христианской проповеди есть любовь (I Тим., I, 5), хотя верно и то, что сама любовь должна быть понята (Еф., III, 19).
Знание вырастает из веры. Чистое знание превосходит веру, потому что оно есть непосредственное созерцание и общение. Веруя, мы еще не видим или видим «как бы сквозь стекло» (I Кор., XIII, 9–12; Ио., XX, 19); мы еще «устранены от Господа, ибо ходим верою, а не видением» (И Кор., V, 6–7). Однако, в Св. Писании нет резкого противопоставления веры и знания: сама вера постепенно превращается в знание, по–сколько она приводит нас к подлинно христианской жизни, в опыте которой мы постепенно познаем то, во что первоначально только веруем.
Знание обязывает. Оно ведет к праведности и в любви достигает своего совершенства. Тот, кто отпадает от познания Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа в прежние грехи, подобен «вымытой свинье, которая идет валяться в грязь» (И Пет., II, 20–22). Особому наказанию подлежат те, кто знают, но не живут соответственно знанию (Лк., XII, 47–48). «Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете» (Ио., XIII, 17). Не только любовь, но и вообще праведность есть путь богопознания: «что мы познали Его, узнаем из того, что соблюдаем заповеди Его» (Ио., II, 3). Грешники не знают Бога (I Кор., XV, 34). Познание истины освобождает нас от зла (Ио., VIII, 32). «Не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божия» (Еф., V, 17), ибо исполнение воли Божией и есть путь праведности. Познавший волю Божию знает уже нечто о Боге.
«Ходящий во тьме не знает, куда идет. Пока Свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света» (Ио., XI, 35–36). Вся жизнь человечества должна быть бо–гопознанием и вечная жизнь есть знание Бога и Христа (Де., XVII, 16–34; Но., XVII, 3). Знание должно возрастать. Христианин должен «преобразоваться обновлением ума», чтобы познавать волю Божию (Рим., XI, 2). «Вникай в себя и в учение; занимайся сим постоянно, ибо так поступая себя спасешь и слушающих тебя», пишет ап. Павел Тимофею (I Тим., IV, 16). «На зло будьте младенцами, а по уму — совершеннолетними!» (I Кор., XIV, 20). Ап. Павел неоднократно противопоставляет, говоря о познании, «молоко» и «твердую пищу» (I Кор., III, 1–4; Евр., V, 11–VI, 3): во Христе можно быть и младенцем и взрослым, но если мы слишком долго пребываем в младенчестве, то по нашей вине — из–за нашей плотянности, из–за того, что мы «несведущи в слове правды» и не умеем различать добра и зла. Следовательно, умственное возрастание соединяется с нравственным, а также с нашим одухотворением. «Умственный аппарат» или «техника мысли» может развиваться помимо религиознонравственной жизни, но даже «умный» в мирском смысле человек не в состоянии понять духовного, тем более, Божественного бытия, не имея нравственного опыта и не будучи в состоянии подняться над мирскими оценками. Зло не в мире, как таковом, но в установившихся среди грешных людей ложных взглядах и критериях. Коринфяне, например, считали, что каждый апостол должен иметь свою «партию», по–сколько апостолы формально независимы друг от друга; им, очевидно, было трудно возвыситься до идеи свободного единства в служении Богу… Знание христианина возрастает всю его жизнь, но в будущем мире открывается для него такая возможность духовного созерцания, которая лишь изредка и в ограниченной мере дается в этой жизни.
Ап. Павел различает «плотское знание», естественный ум, и ум, просвещенный Духом Божиим (Рим,,VI,14–У1И, 16). «Плотские помышления» есть область человеческой мысли, связанная с мирской жизнью; эти «помышления» проникнуты земными страстями, плотскими интересами, греховностью мира сего; они «суть смерть», так как все земное кончается смертью; они всегда враждебны Богу, ибо противополагают греховно–плотское Богу. Этот плотский разум есть земной разум, утверждающий себя против Бога. Он неспособен понять внутреннего смысла событий, неспособен постичь Писания (I Кор., X, 1–12; II Кор., III).
