Лео Яковлев - Суфии: Восхождение к истине
Как-то ночью меня охватило какое-то странное беспокойство. Меня измучила бессонница, сжатие (кабдх) объяло меня. Что-то препятствовало мне отправлять обычные молитвы ( тахаджуд ), и какие бы моления я ни возносил, я не мог ощутить в себе ни малейшего расширения ( бяст ). Так я провел всю ночь. Это состояние не прошло и днем.
После утренних молитв я вышел из дома, прошелся немного, пытаясь утишить в себе это беспокойство, но всё было напрасно. Мне пришло в голову, что если я отправлюсь на кладбище или в приют для душевнобольных и поразмыслю о мертвых или о болящих, сердцу моему станет легче, а участливость и соприкосновение с теми, кто действительно страдает, воспрепятствуют моему ощущению себя таковым. Мое сердце выбрало приют для душевнобольных.
Как только я добрался туда, мое сердце испытало расширение, и грудь моя исполнилась радости. Я размышлял о различных недомоганиях болящих, и когда уже уходил, мне случилось проходить мимо двери одной из комнат больных. Мой взгляд упал на молодую служанку, чья свежая и неувядающая красота казалась примечательной. Она была одета в простую, но чистую одежду, от которой исходил приятный аромат. Ее руки и ноги были закованы в цепи. Она посмотрела на меня, глаза ее наполнились слезами, и она произнесла такие стихи:
Я не изменница, не воровка, За мной нет вины, я не совершала преступлений. Радостно ли тебе видеть мои руки Скованными за спиной?
Моя печень объята пламенем, Обжигающим внутренности. И всё же я приношу, о Возлюбленный, Строгий обет, верную присягу Тебе.
Хоть ты разрываешь меня на куски, Никогда я не стану уклоняться от лицезрения Тебя.
Я спросил у смотрителя, кто эта девушка и отчего ее заковали в цепи. Мне сказали, что это рабыня, потерявшая рассудок. Она помещена сюда по настоянию своего хозяина. Когда она услышала, что сказал о ней смотритель, она захлебнулась в слезах. А затем произнесла такие стихи:
Люди, я не безумна, я опьянена. Мое сердце — всецелое осознавание и ясность. Мой единственный грех, мой единственный проступок — Не стыдясь, отдаваться Ему, Быть обесчещенной, восхuщенной любовью к Другу. Тропку к Нему я никогда не оставлю.
Что для вас добродетель, для меня — испорченность. Что для вас порча, для меня — благоденствие. Любой, кто любит Владыку Владык, Кто избрал для себя лишь Его — чистый, без греха.
Мои глаза наполнились слезами, а ее слова растрогали сердце. — Ваши слезы текут оттого, что вы познали божественные атрибуты, — сказала Тохфа. — Что было бы, если бы вы действительно реализовали Его так, как того требует истинное духовное познание?
Затем она впала в транс и в течение часа была без сознания, впав в оцепенение. Когда она пришла в себя, слабый вздох вырвался из глубины ее сердца, и она произнесла такие стихи:
Я наслаждаюсь одеянием единения, В которое Ты обрядил меня. Ты — мой Владыка, Владыка истинный, над всеми. Случайные желания заполонили мое сердце, Однако все побуждения устремляются к Тебе В то мгновение, когда я прозреваю Тебя.
Если першит в горле, его прополаскивают водой, А если ты поперхнулась водой? Сердце мое зрит грехи и ошибки мои — и скорбит, Тогда как стесненная телом душа захлестнута болью.
Мой разум пресыщен неистовым жажданием, Тело мое пышет жаром, А в сокровенных уголках сердца Сокрыта Твоя любовь.
Сколь часто я спасалась бегством, Возвращаясь к Тебе, Моля Тебя о прощении, О Наставник, о Владыка, Ты, который ведает, Что скрыто во мне.
У людей — их мир и их вера, Я же поглощена призыванием Тебя, Ибо Ты — моя вера и мир мой.
Я домогалась Тебя с такой непреклонностью, И вот теперь я — предмет ненависти и зависти. Хотя с тех пор, как Ты стал моим Владыкой, Я владычествую над всеми. — О сестра, — сказал я, услышав это, — как ты распознала меня?
Она ответила: — С тех пор как я свела знакомство с Ним, нет ничего, что незнакомо мне.
Тогда я сказал: — Я слышу, ты ведешь речь о любви, но кто он?
В ответ она призналась: — Я люблю Того, кто сделал меня осознающей Его щедроты, чье благоволение наложило на меня обязательства, кто близок сердцам, кто откликается нуждающимся. — Кто привел тебя сюда? — спросил я.
Она ответила: — Завистливые люди, сговорившиеся друг с другом.
Затем она вскрикнула так громко, что я подумал, что она умирает, и упала без чувств.
Когда сознание вернулось к ней, она стала напевать стихи:
Мое сердце, опьяненное тонким вином Возбуждения и любовного чувства, Снова жаждет своего любимого. Стенай! Будь свободна в своих слезах, в своем плаче. В день отъединенности Много слез у тех, чья погибель — одно добро. Столь много глаз Бог побуждает стенать со страхом, Озабоченно обращенных к Нему, Затем меняющихся и утешающихся. Этот раб, который грешит неумышленно, Но плачет, раскаиваясь, — Всё еще раб. Пусть он в смятении и поражен ужасом — В его сердце сияет алмазный светоч.
После этого я попросил управителя приюта, чтобы он разрешил ей уйти, и предложил ей проводить ее, куда она пожелает. — Куда же я пойду? — удивилась она. — Мне некуда идти. Тот, кто является избранником моего сердца, отдал меня в рабство другому Своему рабу. Я могу уйти лишь с дозволения моего хозяина, иначе придется воздержаться от этого. — О Боже! — воскликнул я, — да в ней ума поболее, чем у меня.
И тут в приюте появился хозяин Тохфы, он зашел справиться о том, как она себя чувствует. Ему сообщили, что она во время беседы с шейхом Сакати пришла в себя. Его это порадовало, и он с церемонной вежливостью приветствовал меня. — Ранее следовало бы поприветствовать эту девушку, — укорил я его. — Почему вы заточили ее сюда? — Она обезумела, — ответил он, — отказывается от пищи, питья и сна. Я потратил всё свое состояние — 20.000 дирхемов — чтобы приобрести ее. Я возлагал на нее определенные надежды, полагая, что она принесет мне доход, соразмерный той цене, которую я уплатил за ее таланты. — А что она умеет? — спросил я. — Она певица и играет на музыкальных инструментах. — И как долго длится ее болезнь? — Уже год, как на нее это нашло.
Я спросил, каковы внешние проявления ее болезни. Он сказал: — Как-то она тихонько напевала такие стихи, аккомпанируя себе на лютне:
Твоя хитрость и уловки Сто раз похитили мое сердце. Как суровы все твои клятвы. Хоть мне и приходилось сопровождать других, Никогда я не порывала нашей дружбы. Безумное желание единения с Тобой Сжигает меня, а моя грудь кипит страстью.
Ты невзначай напитал меня. Отчего же теперь, Любимый, Ты оставил меня среди людей? Отчего сперва Ты пекся обо мне, А потом сделал Свою рабыню Пленницей сотворенных существ?
Ответь же мне, кто или что я, и отчего С такой медленной мукой Ты влечешь меня к Себе? Это мирское прозябание без Тебя — Просто исправительный дом, А жизнь с Тобою, даже в аду — Сад наслаждений.
Дротики скорбей изранили мое сердце. Ты заковал меня в кандалы уныния. Сколько еще стрел Ты пустишь в мою душу? Доколе оставаться мне в цепях? Сбей цепи, оковы и кандалы, А затем — сбей узы оков сердца !
Хозяин Тохфы продолжил: — И вот, напевая эти стихи, она взяла свою лютню и бросила оземь, залившись слезами. Присутствующие решили, что она влюбилась и обезумела от любви. — О ком ты льешь слезы и кто он, тот, которого ты любишь? — спросили мы. Горестно, хриплым голосом она стала причитать:
Реальность говорила со мной, Воззвав ко мне изнутри, Однако моя ответная мольба Была уже во мне. Покинутую и отчужденную, Он вновь призвал меня к близости. Смиренно повиновалась я Его призывам, Подтверждая местопребывание Призывающего.
И еще я страшилась своих прежних грехов, оставаясь тихой и пригасшей, Покуда страх не преобразовался в счастье. — У нас сложилось впечатление, что она больна, — заключил свой рассказ хозяин Тохфы. — Я выплачу вам деньги. которые вы потратили на нее, — сказал шейх Сакати, выслушав эту историю, — и даже больше, если пожелаете. Хозяин Тохфы удивился. — О дервиш, ты же факир, нищий. Откуда у тебя такие деньги?
Я попросил его не судить опрометчиво и дать мне время собрать наличные деньги. Проливая реки слез, я покинул приют. Клянусь Богом, что у меня в тот момент не было и дирхема. Всю ночь напролет я не смыкал глаз, униженно и смиренно склоняясь перед Господом с мольбою: — О Господи, Ты знаешь мое внутреннее и видишь мое внешнее. Уповаю лишь на Твою милость и щедроты. Не оставь же меня ныне!
И тут раздался стук в дверь. Я спросил, кто там. — Друг, — ответил незнакомый голос. Я открыл дверь — там стоял чужеземец со свечой в руке, сопровождаемый четырьмя рабами. — О мастер, одарите нас дозволением войти, — произнес он, — я должен кое-что передать вам. — Входите смело, — сказал я, и они вошли. Я спросил, как его имя. — Ахмад Мосни, — сказал он. — Что привело вас сюда? — Внутренний голос ( хатеф ) приказал мне отдать эти пять кошелей с золотом Сари Сакати и ободрить его, чтобы он мог выкупить Тохфу, ибо мы желаем выказать ему наше особое благоволение.
