Нил Синайский - Творения
«Должно ли теперь, — сказал я, — вести речь о Промысле? Да и кто в состоянии постигать суды Божий, чтобы при таком разнообразии событий доказать правдивость Божия Домостроительства? Всякий человеческий рассудок, если внимательно входит в такое исследование, теряется, препобеждаемый трудностью уразумения, не находя благовидной причины, какую можно было бы приложить к событиям. Ибо и древле бывало много подобного, и козни людей лукавых достигали своего конца, а правосудие пока молчало, не наказывая дерзких и медля отмщением, потому что исследование всего этого, без сомнения, предоставляется времени Суда. Почему Авеля, благочестие которого засвидетельствовано Богом, позавидовав, убил Каин и тем опечалил родителей, никогда еще не видевших мертвеца и совершенно не знавших опытно смерти, разгневал Бога тем, что отважился на сие первое убийство, в новой твари уменьшил едва начавший размножаться род, не пожалел брата, с которым разделял общее и рождение, и воспитание, не захотел иметь утешения в уединении, будучи должен жить один на такой широте земли, потому что людей было немного и не утешали они друг друга своею многочисленностию? Почему беззаконная Иезавель велела побить камнями Навуфея, не уступавшего ей во владение виноградника? Почему от одного меча Доикова пало триста шестьдесят три иерея? И еще в Иерусалиме овладевшими им врагами избито бесчисленное множество праведных и предано на съедение зверям и птицам, о которых Песнопевец, оплакивая их, сказал: «Положиша трупия раб Твоих брашно птицам небесным, плоти преподобных Твоих зверем земным: пролияша кровь их яко воду окрест Иерусалима, и не бе погребаяй» (Пс. 78, 2–3).
Почему умирали лики Пророков и Апостолов, по злоумышлению беззаконных претренные пилою, усеченные мечом, побитые камнями, когда не только не сделали ничего достойного смерти, но еще были всегда благодетелями умертвивших? Не буду говорить о невинном возрасте младенцев, из которых одни при фараоне потопляемы были в речной воде, присужденные на сию смерть из опасения, чтобы не умножилось юношество, а другие при Ироде, чтобы не воспитан был втайне подозреваемый им царь, жалким образом убиты мечом, прежде, нежели вкусили сладостей жизни, испытав болезни смертные.
И при всем этом безмолвствовал Судия, невозбранно попустив своевольствовать дерзости убийц, потому что день Суда назначил для них пределом воздаяния за содеянное и до тех пор оказывает долготерпение, и преступление законов, и ответственность за это соблюдая до оного времени. Но касаться сих учений, как сказал я предварительно, не соответствует ни настоящему времени, ни моим силам. Много нужно времени и искусный потребен язык, чтобы согласить это с правдою Божиею.
Но что теперь побуждает сказать меня горе мое, то скажу: может быть, и для меня будет это легче, когда облегчится несколько нестерпимое мое мучение, потому что не могу перенести воспоминания о том, что видел на самом деле. Не знаю, как перенес я это, когда изведал на самом опыте, потому что всячески избегаю болезненного о сем воспоминания. Готов я досадовать на глаза мои, которые стали виновниками преследующих меня образов, будучи принужден постоянно видеть их перед собою; непрестанно ощущаю уязвляющее меня горе, — ночью в сновидениях, а днем в помыслах, причиняющих жестокую скорбь, потому что, когда и сплю, не имею беспечального сна, как многие после дневных забот во время сна находят успокоение; и тогда смущает меня представление совершившегося, в ясных призраках показывает только что убитого и еще трепещущего, как бы новым горем обновляя прежнюю скорбь.
Но для последовательности, дающей удобство слову, нужно сперва описать житие святых в этих местах и сказать о жизни нападших варваров, чтобы целый состав истории имел связную стройность и не было опущено ничего такого, о чем необходимо знать любознательным, потому что умолченное огорчает ревнующих о приобретении сведений, равно как неудача в достижении того, что было желательно, всегда оскорбляет, пока познанное не удовлетворит желанию».
Сказание третье. Нравы и религия аравитян; также добродетели и труды святых пустынников, подвизающихся при горе Синайской«Итак, упомянутый выше народ обитает в пустыне, простирающейся от Аравии до Египта между Чермным морем и рекою Иорданом, не занимаясь никогда ни искусством, ни торговлею, ни земледелием, но в одном мече находя способ к пропитанию. Варвары сии, питаясь мясом, проводят жизнь, или охотясь за пустынными животными, или грабя встречающихся на дорогах, где устраивают им засады, чем случится удовлетворяют необходимой потребности. Когда же бывает недостаток в том и другом и совершенное оскудение в необходимом для жизни, тогда употребляют в пищу вьючных животных (а это одногорбые верблюды) и ведут жизнь зверскую, питаясь почти сырым мясом. Ибо, когда для целого родства или для живущих в одной куще закапают верблюда, тогда, в легком жару на огне смягчив жесткость мяса, чтобы без большего только усилия уступало оно терзающим зубам, едят оное, так сказать, как псы.
Не зная Бога, ни умом познаваемого, ни рукотворенного, поклоняются они утренней звезде, при восхождении ее приносят в жертву лучшее из добыч, когда после разбойнического набега бывает у них что–нибудь годное для заколения. Но стараются наипаче приносить в жертву детей, отличающихся красотою и цветущим возрастом, совершая сии жертвенные приношения пред утром на сложенных в кучу камнях.
Сие–то, друзья мои, крайне меня мучит и смущает; боюсь, чтобы и сын, имея вид приятный и привлекательный, сим беззаконным не оказался, по их мнению, пригодным для сего обычного им нечестия и тело чистой души не было принесено в жертву за нечистых убийственным демонам, став искупительным и очистительным, как думают они, приношением за них, приобыкших не щадить таковых человеческих жертв. Ибо не знают они жалости к умерщвляемым детям, хотя бы те стали умолять их жалобным голосом.
А когда нет на жертву детей, белого цветом и не имеющего недостатка верблюда заставив преклонить колена и протянувшись все длинною цепью, троекратно обходят вокруг лежащего животного. Шествие же сие и песнь, сложенную ими в честь звезды, предначинает кто–либо или из царствующих, или из жрецов, почтенных по престарелому возрасту. Он–то после третьего обхождения, когда народ не кончит еще песни и в устах всех слышны заключительные слова песнопения, извлекши меч, сильно поражает верблюда в шею и первый с поспешностью отведывает крови; так подходят и прочие: одни отрезают ножами по малой части от дара даже с волосами, другие отсекают и похищают, какой случится, кусок мяса, иные же простираются до внутренностей и утробы, ничего из жертвы не оставляя не употребленным в пищу, чтобы ничего не могло увидеть восшедшее солнце, потому что не отказываются ни от костей, ни от мозгов, препобеждая жесткость постоянством и твердость старательностию. Таков–то у варваров закон жизни и богослужения. Так живя в пустыне, переходят они с места на место, располагаются станом там, где есть привольный корм скоту и где можно найти обильную воду.
Но немногие места в этой пустыне, где телесной потребности можно удовлетворить обилием воды, избрали для себя проходящие иноческую жизнь; и одни построили себе хижины, другие живут, поселясь в подземельях и пещерах. Немногие из них, зная приготовление пищи из хлебных зерен, бесплодие этой пустыни прилежанием могут принудить к произращению жита, малым заступом возделывая небольшое количество тощей земли: сколько нужно, чтобы прожить со скудостью. Многие же, возлюбив наскоро уготовляемую и безыскусственную трапезу, употребляют в пищу дикорастущие овощи и древесные плоды и навсегда распростились с хлопотами поваров и хлебопеков, чтобы, потратив много времени на услужение телу, не стать нерадивыми к занятию чем–либо более необходимым, но чистым умом трезвенно служить Богу, не обременяя помысла упоением плоти и запахом варений не льстя сластолюбию чрева.
А ныне так усилилось ненасытное сластолюбие, что и зрение, и обоняние, и вкус заставляет служить прихоти смешиванием соков в различные по запаху, цвету и качеству составы, уразноображивающие то, что служит к воспламенению сластолюбия. Для людей лакомых недостаточно разности во вкусе и различия в запахе съестных припасов, если не будет раздражать позыва к пожеланию пищи разнообразие в цвете варений, чтобы прежде вкушения услаждалось зрение желтым, белым или водянисто–черным цветом. А чтобы услаждалось также и обоняние, надобно примешивать к варениям самые благоуханные благовония, и, чтобы вкушаемое приятно еще было гортани, для услаждения ее должны быть смешиваемы вещи разных качеств: сладкое и пряное нужно срастворять с горьким и соленым. Но надобно и зрение не лишать наслаждения. Для этого желтяк, сарачинское пшено, шафран, молоко из орехов и другие многие различно окрашивающие вещества живописными смесями приправляют цвет кушанья, чтобы этот господин — чрево — по всему признавал тщательность приуготовления, поверив сказанным чувствам как опытным судиям, умеющим хорошо оценить ощущаемое ими.
