Монахиня Нина - Солнце Правды. Современный взгляд на Апокалипсис святого Иоанна Богослова
«Есть один субъект действия, воплощённое Слово, одно есть действие» (17).
Таким образом, любые действия – по Божеству ли или по человечеству – совершались, согласно Севиру, именно Богом, т.е. в соответствии с Его Божественной природой. Но что значит человеческие действия, совершаемые Богом, как не одна только видимость? Ведь если «Я» Слова не стало «Я» человеческим, то Оно, во всяком случае, не страдало и не умирало, не сходило во ад и уж, конечно же, не воскресало, а только исполняло эту странную роль, хотя и поразительную но, спрашивается, какая нам от этого может быть радость и в чём спасение?
Однако же Севиру, видимо, не приходила в голову подобная мысль, когда он, отталкиваясь от единой природы субъекта действования, утверждал, вполне логично, и о единой энергии, приличествующей этой природе:
«То же самое мы говорим и о энергии, исповедуя её Божественной, различны же произведённые ею дела...» (18)
Действительно, единой Божественной природе может быть присуща только Божественная энергия и иной быть не может! Вот только не ясно, как бессмертное смогло умереть? Бог ведь умереть не может, в этом-то всё и дело. Только по воплощении Его и принятия на Себя нашей смертной плоти (т.е. иной природы) могла быть принесена Голгофская жертва!
Так умер Христос или нет? Воскрес ли Он из мертвых, смертию смерть поправ... или всё это было только в одном воображении Апостолов, – что следовало бы утверждать, если уж быть последовательным монофизитом. И Севир со всей определённостью именно к этому выводу и приводит, когда анафемствует всем святым Отцам, включая и чтимого им св. Кирилла Александрийского:
«Следует придать анафеме тех, кто определяет двумя природами единого Христа...» (19)
«Анафемствуем халкидонский собор, книгу предстоятеля римской Церкви Льва и тех, которые говорят или говорили, что один Господь наш Иисус Христос и после неизреченного и непостижимого соединения имеет два естества и соответствующие им два действия или свойства» (20).
Не потому ли и спохватился Юлиан Галикарнасский, который отличался сугубой последовательностью в своих монофизитских взглядах, что почувствовал скрытое противоречие, таящееся в их учении: оно в принципе не допускает мысли о тленности плоти с её обожённой природой. Поэтому он со всей страстностью вступил в полемику с Севиром, который со своей стороны не только не решался сделать этот, казалось бы, логичный вывод о нетленности воспринятой Господом плоти, но даже с яростью воспротивился. И это понятно почему: Севир хотя и допустил очевидную оплошность с идеей моноэнергетизма, однако же был, по-видимому, не столь поверхностен в своих суждениях, нежели его оппонент. Признанием нетленности воспринятой Господом плоти перечёркивалось буквально всё, что повествуемо было о Христе – не только в Евангелиях, но и все пророчества о Нём, ибо нетленное не алчет, не жаждет, не устаёт, не нуждается во сне, не страдает, не умирает и не воскресает, но пребывает как раз в том состоянии обожённой природы, о котором свидетельствовал Сам Господь: «...сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых... умереть уже не могут , ибо они равны Ангелам и суть сыны Божии, будучи сынами воскресения» (Лук. 20: 35–36).
Поэтому сам Севир далёк был от фанатизма крайнего монофизитства. Его занимала главная мысль, воспринятая от св. Кирилла, – о едином Лице воплотившегося Сына Божия, и, следовательно, всё, что не совершалось Им – по человечеству ли или по Божеству, – было Его собственным: Его действием, Его волей, Его хотением. Ну и конечно же вполне логичен казался Севиру вывод: коль скоро Ипостась Христа Божественна, то, следовательно, всё, что не совершалось Им, – всё было божественным, и места для человеческого в Нём просто не оставалось! Однако же не мог он и не помнить слов Самого Господа, что должно было Ему «много пострадать... и быть убиту, и в третий день воскреснуть...» (Лук. 9: 22), т.е. претерпеть всё то, что так не вязалось с Божественной Его природой. Значит, следовало всё же допустить мысль о двойственности Его природы и даже тленности воспринятой им плоти, однако безличностной, составившей в совокупности с Божественной некую единую сложную природу, которая и понадобилась-то Севиру только потому, что
«в том и другом естестве поклонимся единому Сыну» (23).
То есть эта мысль, почерпнутая им от мудрости св. Кирилла, всё-таки довлела в нём. Но поскольку он не имел чёткого суждения о лице как таковом и смешивал представление о нём с понятием о единой, Божественной по природе, Ипостаси, то именно поэтому он и искал выход в смешении двух природ, так чтобы само Лицо не раздвоилось. И естественно, он не мог себе представить, как это человеческая природа, лишённая своего лица, может желать, хотеть и действовать, ибо если даже и признавать за ней право на вожделения и самопроизвольные, импульсивные действия, всё же они всегда опосредованны в лице. То есть так именно он вряд ли рассуждал, но это было несомненно подоплёкой монофизитских его убеждений. Эту главную мысль как раз и выразил вышеупомянутый свящ., проф. Самуэль – человечество во Христе не имело лица, а следовательно, было призрачным. Признание же в человечестве своего собственного лица означало бы несторианство...
Ими совершенно не была усвоена мысль свв. Отцов об одном Лице, действующем в двух нераздельных и несливаемых природах: Слово у них хотя и облекалось плотию, но не стало ею, а значит, и всё, что свидетельствовали о Нём Апостолы, – всё было для них призрачно. В противовес этому св. Кирилл Александрийский, отвергая несторианство во всех его модификациях, подчёркивал, что Само Слово стало плотию, Его Лицо («Я – Бог») стало и Лицом человеческим («Я – человек»):
«Правое учение веры нисколько не поддерживается и тем, что некоторые считают за лучшее допустить соединение лиц. Ибо Писание не говорит, что Слово соединило с Собою лицо человека, но стало плотию» (22).
Тот вопрос, который так волновал Севира, – чтобы не поклониться в другом естестве иному Сыну, св. Кирилл уже давно решил со всей определённостью и ясностью:
«Итак, мы не сливаем естеств, и не проповедуем смешение Творца и твари, и с наименованием смешения не привносим слияние, но и исповедуем естество Бога Слова, и признаём сущность образа раба, и поклоняемся и тому и другому естеству, как единому Сыну» (23).
Следовательно, св. Кирилл не только не был сторонником идей о слиянии различных естеств в одном, но прямо отвергал это, как совершенно немыслимое. Вместе с тем он исповедует не слитное соединение двух естеств (одно приличествующее Богу Слова, а другое – образу раба) в едином Лице – «Я» Слова, так что должно поклоняться и тому и другому естеству как единому Сыну. Эта позиция его совершенно определённая, и не может быть других толкований.
Именно из этих исходя представлений, он мог со всей убеждённостью утверждать, что Пресвятая Дева Мария родила Бога во плоти и потому должна именоваться Богородицей. И в этом вся суть Боговоплощения: при рождении Ею Сына не родилось новое человеческое «я», ибо не от мужа обручника, а рождённое от Бога Отца прежде всех век Лицо Сына Божия усвоило Себе от чистых кровей Её плоть, соделав Своею, и из Её пречистого недра родился Бог во плоти:
«Кто не исповедует... Святую Деву Богородицею, т.к. Она по плоти родила Слово, сущее от Бога, ставшее плотию, да будет анафема» (24).
Важно хорошо понимать мысль, что даже и Его собственное человеческое естество не родилось от Нее Само по Себе, но именно в Её утробе произошло неизреченное соединение двух естеств – Божественного и человеческого в едином Лице Сына Божия. Так родилась сложная Ипостась Богочеловека Иисуса Христа, являющего в Себе совершенного Бога и совершенного Человека, нераздельно соединившихся в Нём. Это чудо соединения Божественной и человеческой сущностей в едином Лице Бога Слова, на все времена вечное и непреложное, совершилось в утробе Пречистой Девы Марии: «Слово Плоть бысть», «Бог Господь и явися нам».
Образ со’бытия в двух естествах – совершенный Бог и совершенный Человек в единой Ипостаси Богочеловека – свв. Отцы видят в подобии единения души и тела в человеке. Однако этот образ, разумеется, более сложен, поскольку в качестве того, что представляет в человеке тело, должно мыслить то, чем был в земной жизни Сын Человеческий, как Пророк и Помазанник Божий, а по воскресении, в прославленной плоти, являет Собой Царь мира и Первосвященник во веки по чину Мелхиседека; тогда как «душе» следует противопоставить бытие Самого Слова – II Лица Бога-Троицы. И подобно тому как душа и тело существуют не изолированно, сами по себе, но взаимопроникают и взаимодействуют и в едином лице самоосознают своё бытие как единую ипостась, так проникают одно в другое Божеское и человеческое естества и, взаимодействуя, обретают своё единство бытия и совершенный Бог, и совершенный Человек в единой Ипостаси Богочеловека Иисуса Христа, Сына Божия.
