Джордж Макдональд - Фантастес. Волшебная повесть для мужчин и женщин.
Сначала я не увидел ничего особенного. Это был обыкновенный шкаф с полками справа и слева, на которых стояла кое–какая посуда; в одном углу притулилась метла, в другом лежал топор и другие инструменты, какие обычно бывают в домашнем хозяйстве. Было видно, что хозяева то и дело заглядывают сюда, то доставая нужную утварь, то ставя её на место. Но приглядевшись повнимательнее, я увидел, что на задней стенке полок нет, и пустота простирается глубоко внутрь, заканчиваясь то ли тускло мерцающей перегородкой, то ли занавесью размером чуть меньше дверного проёма, в котором я стоял. Ещё несколько мгновений я стоял, всматриваясь в это слабое свечение, и вдруг неожиданно понял, что передо мной. Меня охватила внезапная дрожь — так вздрагиваешь, когда вдруг осознаёшь, что рядом с тобой в комнате есть кто–то ещё, и уже довольно давно, хотя до сих пор ты был совершенно уверен, что сидишь в полном одиночестве. Мерцающая перегородка была кусочком ночного неба, виднеющегося в дальнем конце узкого, тёмного коридора (правда, куда вёл этот коридор и из чего он был сделан, сказать было трудно), и в далёкой синеве я разглядел слабое сияние двух–трёх звёздочек.
Но вдруг на далёком квадрате тёмного неба в дальнем конце прохода, словно стремительно вывернув из–за невидимого поворота после долгой и бурной погони, появилась чёрная фигура и, не сбавляя хода, понеслась вдоль коридора мне навстречу. Я вздрогнул и слегка отступил назад, но продолжал стоять у двери как прикованный, пристально вглядываясь в бегущего.
Приближался он быстро и неумолимо, хотя коридор оказался на удивление длинным. Судя по очертаниям, это был человек. Двигался он абсолютно бесшумно, но не скользил и не парил, а бежал на призрачных ногах.
Расстояние между нами сокращалось. Наконец, он словно вошёл в круг моего присутствия; я снова невольно отступил назад, чтобы пропустить его, но он ринулся прямо ко мне и, пройдя сквозь меня, исчез где–то в хижине. Я немедленно оглянулся. Сзади никого не было.
— Где он? — встревожившись спросил я у женщины, которая продолжала читать.
— Вот там, на полу, за вами, — сказала она, указывая рукой, но так и не поднимая глаз.
Я обернулся, ничего не увидел, но у меня возникло странное чувство, что сзади всё–таки кто–то есть. Я поглядел через плечо себе за спину: там, на полу лежала чёрная тень размером с взрослого мужчину. Она была настолько чёрной, что её было видно даже в тусклом пламени светильника, от которого она ничуть не становилась бледнее.
— Я же вам говорила, что лучше туда не заглядывать, — сказала женщина.
— Что это? — спросил я, чувствуя, как во мне поднимается страх.
— Это всего лишь ваша тень, — ответила она. — Она отыскала вас. Тени всё время рыщут по свету в поисках своих хозяев, только, по–моему, в вашем мире они называются как–то иначе. Теперь ваша тень нашла вас; так бывает почти с каждым, кто заглядывает в эту дверь, особенно если до этого повстречается в лесу… сами знаете с кем.
Тут она впервые подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза: во рту у неё блеснул ровный ряд длинных, сверкающе белых зубов, и я понял, что оказался в гостях у людоедки. Слова застряли у меня в горле, я развернулся и кинулся прочь, а по пятам за мной неотступно следовала тень.
— Да уж, подцепил себе спутничка, лучше не придумаешь! — досадливо проговорил я, выбравшись на солнечный свет и оглянувшись. Под яркими лучами тень казалась ещё чернее и маслянистее; потом я заметил, что она чуть бледнела лишь тогда, когда я заслонял от неё солнце. Я был настолько оглушён и потрясён внезапностью произошедшего, что сначала и представить себе не мог, на что обрекало меня постоянное общество столь странного компаньона, но уже тогда смутно предчувствовал, что моя нынешняя неприязнь к новообретённому товарищу скоро перерастёт в самое настоящее отвращение.
С этими тоскливыми мыслями я повернулся и безотрадно побрёл дальше.
Глава 9
Мы то лишь получаем, что даём,
Жива Природа с нашим бытиём:
Мы и фату, и саван ей дарим!
<…>
Сама душа должна явить в тот час
Сиянье, облак, пламенем палим,
Чтобы земля им облеклась —
И пусть раздастся, сладок и высок,
Самой душою порождённый глас,
Всех сладких звуков на земле исток.
Кольридж. Ода «Уныние»Где я был и что было со мной дальше до той минуты, пока я не попал в Волшебный дворец, я помню довольно смутно. Мой спутник затмил собой абсолютно всё. Как его присутствие сказывалось на мне и на всём, к чему я прикасался, судите сами. Взять хотя бы тот самый первый день. После двух–трёх часов унылых блужданий я, вконец измучившись, улёгся отдохнуть на чудесной полянке, сплошь усыпанной лесными цветами. Полежав какое–то время в тупом полузабытьи, я поднялся, чтобы идти дальше. На том месте, где лежал я, трава и цветы были примяты, но было видно, что скоро они оправятся, распрямятся и снова начнут радоваться ветру и солнцу. Однако на том месте, где только что покоилась тень, всё было иначе: поблекшая, увядшая трава, почерневшие и съёжившиеся цветы были безнадёжно мертвы, и уже никакая сила не могла воскресить их. Я содрогнулся и поспешил прочь, полный дурных предчувствий.
Прошло ещё несколько дней, и я начал страшиться, что мой мрачный компаньон куда сильнее и опаснее, чем я думал. Он уже не следовал за мною строго сзади, но начал перемещаться. До сих пор, когда мною овладевало неудержимое желание взглянуть на моего злого демона (а возникало оно внезапно и необъяснимо, то реже, то чаще, иногда даже поминутно), мне нужно было всего лишь обернуться и посмотреть через плечо; его зловещее присутствие невольно завораживало меня. Но однажды, поднявшись на пологий травянистый холм, с которого открывался чудесный вид (правда, что именно я видел, мне уже не вспомнить), я заметил, что тень перебежала вперёд и легла прямо передо мною. То, что я увидел дальше, огорчило и озадачило меня ещё больше. Тень начала светиться, испуская во все стороны лучи бледного полумрака. Они струились из неё, как из чёрного солнца, беспрерывно меняясь, становясь то длиннее, то короче; стоило такому лучу прикоснуться к земле или к траве, затмить собой кусочек моря или неба, как всё это становилось пустынным, безжизненным и томящим сердце. Тогда, на холме, один из лучей мрака начал вытягиваться всё сильнее и сильнее, пока не поразил в лицо светлое и великое солнце, а оно сморщилось и потемнело от удара. Я отвернулся и зашагал дальше. Тень снова отползла назад, и когда я повернул голову, чтобы взглянуть на неё, она уже втянула в себя копья мрака и, как собака, следовала за мной по пятам.
В другой раз из небольшого домика, мимо которого я проходил, выбежал дивный малыш–эльф с необыкновенными игрушками. В одной руке он держал чудодейственное стекло, куда заглядывают одарённые феями поэты, когда их начинает мучить монотонное однообразие; в другой — волшебную трубу, помогающую поэту создавать небывалые доселе формы красоты, сливая воедино те многоликие образы, что он вобрал себе в душу во время своих странствий.
Головку малыша окружало лучистое, радужное сияние, и я взирал на него с изумлённым восхищением. Вдруг из–за моей спины к нему подкралась тьма, тень накрыла его, и он мгновенно превратился в самого обычного мальчишку в неуклюжей соломенной шляпе с круглыми полями, через которые пробивались солнечные лучи. В руках у него были калейдоскоп и обыкновенная лупа. Я вздохнул и побрёл прочь.
Как–то вечером, когда лесные аллеи затопил могучий, молчаливый поток золота, льющегося с далёкого запада, по его волнам мне навстречу, точно так же, как в прошлый раз, выехал печальный рыцарь на гнедом скакуне. Однако теперь его доспехи уже не были сплошь покрыты багряным огнём.
Должно быть, крепкий нагрудник уже не раз отражал мощные удары меча и секиры; соскальзывая по его крепкой поверхности, они сбивали с неё ржавчину, и славная сталь с признательностью откликалась на благодатные удары, постепенно обретая былое сверкание. Благородное чело рыцаря казалось ещё выше, ибо суровые морщины почти разгладились, и печаль, всё ещё лежавшая на его лице, была похожа, скорее, на светлую грусть росистых июльских сумерек, чем на тоску холодного ноябрьского утра. Ему тоже довелось повстречаться с девой Ольхой, но он с головой кинулся в водоворот славных подвигов, и они уже почти смыли пятно его позора. Его не преследовала чёрная тень. Он не заходил в тёмную хижину, не открывал запретную дверь. «Интересно, заглянет он туда когда–нибудь или нет? — подумал я. — Должна ли его собственная тень НЕПРЕМЕННО отыскать его, или этого можно избежать?» Но ответов на эти вопросы у меня не было.
Мы не разлучались два дня, и я искренне полюбил его. Он несомненно догадывался о том, что со мной произошло; пару раз я замечал, что он с тревожным любопытством поглядывает на моего сумрачного спутника, который явно старался вести себя как можно незаметнее и подобострастно держался сзади. Но я не стал ничего объяснять, а рыцарь ни о чём не расспрашивал.
