Георгий Мандзаридис - Обожение человека
Заключенный в сердце ум, как верховный правитель, устанавливает законы для всех сил души. Так, воздержание вырабатывается установлением допустимых предметов и пределов для чувственного восприятия, любовь возрастает через правильное устремление страстных сил души, трезвение обретается через очищение ума и изгнание из него всего препятствующего обращению его к Богу[261].
Наиболее благоприятные условия для внутреннего сосредоточения и самопознания предоставляет человеку отшельничество[262]. Вдали от суеты монах с помощью Божией отрешается от страстной привязанности к внешнему миру, преодолевает рассеяние ума и обретает духовное равновесие. Заключившись всецело внутри себя, он познает себя и ожидает вселения в сердце Бога и преображения своего естества.
ГЛАВА IV. МИСТИЧЕСКИЙ ОПЫТ ОБОЖЕНИЯ
Человек может уже в этой жизни реально испытать обожение. Григорий Палама, как и другие византийские мистические богословы, связывает этот опыт с практикой непрестанной молитвы, цель которой — постоянное общение с Богом и видение нетварного света. Этот свет не сотворен, он — не символ божественной славы, но нетварная, исходящая из Божией сущности естественная энергия, которая, являясь человеку и соединяясь с ним, служит самым верным свидетельством его обожения и высшей формой богопознания.
Молитва
В творении «О молитве и чистоте сердца» Палама пишет о двух путях соединения человека с Богом: первый — через приобщение божественным добродетелям и второй — через молитву[263]. В первом случае это соединение лишь подготавливается, но в действительности не достигается. Подлинное соединение происходит лишь в молитве[264].
В греческом языке имеется два слова со значением «молитва»: εύχρη и προσευχή. Ευχή не всегда означает молитву в полном смысле слова. По замечанию Оригена, слово еи%г) указывает на обещание или клятву человека Богу[265]. Палама, говоря о молитве в гомилии о мытаре и фарисее, четко различает значения двух слов: щоа–ev^n — прошение или благодарение Бога, а еад — обет Богу[266]. Но в других местах, в том числе и в первой главе творения «О молитве и чистоте сердца», святитель Григорий не проводит этого различия и использует слово вместо щосгеихЬ–Если не знать основания, на котором строится учение Григория Паламы, можно неправильно понять то, что он говорит о способе соединения человека с Богом в вышеупомянутом творении, находящемся к тому же под явным влиянием Евагрия. Правильно утверждение, что добродетель способствует богоуподоблению и подготавливает верующего к соединению с Богом, но, говоря о том, что молитва осуществляет это соединение, необходимо сделать некоторые пояснения. Как уже отмечалось выше, соединение человека с Богом и обожение — не результат человеческой деятельности, а дар божественной благодати. Благодать таинственным образом обоживает человека, а добродетель лишь делает его способным к восприятию обожения[267]. Молитва как вид человеческой деятельности является добродетелью и не способна сама по себе соединить человека с Богом или обожить его.
Тем не менее Григорий Палама смело называет молитву «обоживающей» добродетелью, конечно, имея в виду, что она является не причиной, но средством приготовления к обожению. Памятование о Боге через непрестанную молитву может быть даже названо вселением Бога в человека, «как дающее способность к восприятию и через непрестанную молитву ходатайствующее об этом вселении»[268]. Подобно глазной мази, содействующей восприятию чувственного света телесными очами, молитва способствует восприятию божественной благодати человеком[269].
Учитывая это объяснение, нетрудно правильно понять то, что Григорий Палама говорит о соединении человека с Богом в сочинении «О молитве и чистоте сердца». Утверждая в этом творении, что соединение с Богом совершается силой молитвы, он относит ее не к личным силам человека, а считает высшей добродетелью, которая наилучшим образом подготавливает человека к восприятию возрождающего действия божественной благодати.
Молитва — не магический способ принуждения Бога, а духовное средство, которым человек поднимается до Всевышнего: «Таково именно свойство молитвы: она возвышает человека от земли на небо и, восходя выше всего наднебесного, всякого имени, и высоты, и достоинства, представляет его Самому сущему над всем Богу»[270].
По замечанию святителя Дионисия Ареопаги- та, человек в лодке, тянущий за веревку, привязанную к камню, не притягивает к себе камень, но сам приближается к нему на лодке; также и молящийся не притягивает к себе Бога, — ведь Бог везде, — но духовно поднимается к Нему[271]. Именно через молитву человек устремляет свой ум в нужном направлении; отвергнув все плотские и страстные желания, он поднимается в область божественной благодати[272]. Под действием греха человек забывает Бога и удаляется от Него, а благодаря молитве он вспоминает Бога и приближается к Нему. Отвержение человеком греха и желание приблизиться к Богу находит свое высшее духовное выражение в молитве. Поэтому в жизни христианина, и особенно подвижника, молитва — главное, особое и самое высокое духовное проявление, противоположное пути греха в той мере, насколько она является возвышением и возвращением к Богу.
Заповедь творить непрестанную молитву (1 Фес. 5, 17. Еф. 6, 18. Лк. 18,1—7) всегда была в центре внимания святых отцов. По замечанию И. Ошэра, ни один из православных богословов не считал это повеление преувеличением; различные мнения высказывались лишь о понимании непрестанной молитвы[273]. И это естественно, ибо всем понятно, что не только мирянам, но и оставившим мир с его заботами приходится удовлетворять естественные потребности, что делает невозможным творение непрестанной молитвы как особый род деятельности.
Ориген, первым коснувшийся этой проблемы в сочинении «О молитве», говорит, что непрестанная молитва — это сочетание молитвы в обычном смысле слова со всей жизнью верующего. Вся жизнь святого — одна большая молитва, часть которой — молитва в собственном смысле слова, которую следует совершать по меньшей мере трижды в день[274]. Позиция Оригена оказала большое влияние на богословов. Однако, несмотря на это, многие святые отцы хотели придерживаться вышеуказанной заповеди буквально. Кроме тех, кто старался молиться чаще, были и сторонники непрерывного чтения молитвы. Святитель Василий Великий говорит: «Время для молитвы — вся жизнь человека»[275]. Согласно другим монашеским традициям, молящиеся только в определенное время дня не молятся вообще. Монахи не имеют ограничений в молитве: «Хорошо славить Бога в любое время»[276].
Среди еретиков строго придерживались непрестанной молитвы мессалиане, или евхиты. Отвергнув церковные обряды и таинства, они утверждали, что верно следуют завещанию апостола Павла: «Непрестанно молитесь» (1 Фес. 5, 17), считая молитву единственным средством избавления человека от злых духов, обитающих в нем[277].
В исихастских спорах представители обеих сторон выступали за необходимость непрестанной молитвы, но понимали ее по–разному. Варлаам утверждал, что, привыкнув молиться, человек молится постоянно. Навык к молитве, по его мнению, — это осознание невозможности творить что‑либо без воли Божией[278]. Таким образом, человек, знающий, что он может сделать что‑либо лишь в том случае, если Бог этого захочет, постоянно молится.
Придавая непрестанной молитве пассивный и по существу умозрительный характер, Варлаам вызвал полемический отклик Григория Паламы. Если непрестанная молитва — то, о чем говорит Варлаам, тогда может молиться даже никогда не молящийся диавол, ибо и он должен понимать, что ему невозможно что‑либо сделать, если не позволит Бог[279]. Этот пример — намеренное преувеличение со стороны Григория Паламы, сделанное с целью подчеркнуть активную и практическую природу молитвы.
Вера в то, что без Бога мы ничего не можем сделать, — не молитва, а лишь приближение к ней. Молитва — активное выражение всего существа человека, который, возгоревшись божественной любовью, оставляет все, чтобы найти Бога[280]. Поэтому, по словам Григория Паламы, непрестанная молитва — постоянное и живое общение человека с Богом, возможное при приобретении человеком дара молитвы. Этот дар дается Богом тем, которые постоянны в молитве и при этом ведут подвижническую жизнь, и этот дар сохраняется в них неизменно, то сам собою увлекая ум к соединению с Богом, то отзываясь и вторя молитве устремленного к Богу ума[281]. Таким образом, непрестанная молитва рассматривается не как один из видов духовной деятельности человека, а как плод синергии человека и божественного дара, таинственно действующего в человеке.
