Джон Ричардсон (Джаядев дас) - Никогда не говори, что умрешь
Мне дали горшок чёрной, жидкой смолы и палку с паклей на конце, и добавили: «Хорошенько делай свою работу». На палке было совсем мало пакли. Это приспособление больше напоминало голову лысого человека с беспорядочно торчащими волосами возле одного единственного уха.
И парень начал работать... Потом я понял, что они поспорили на меня.
Они стояли на причале и еле сдерживали смех, наблюдая за каждой моей попыткой засмолить лодку, за которой следовало презренное поражение. Смола, ни на чём не задерживаясь, лилась вниз по палке и капала на лицо и руки. Но самое ужасное то, что она лилась прямо в рукав. За час на мне не осталось ни одного живого места, где бы не было холодной, жидкой, липкой массы. Было совершенно невозможно полить ею лодку и отодрать её от меня. Можно себе только вообразить, что один маленький Ричардсон делает то, что многие годы будет защищать лодку от самой ненастной погоды.
Но им всё-таки пришлось раскошелиться. И мне дали смолу и нормальное приспособление. Вместо моллюсков — паклю. А в конце недели — большой «от ворот поворот».
Ясное дело, увольнение в пятницу меня вовсе не удивило. Я обрёл свободу. Смола держалась на мне ещё несколько недель. Но я всё-таки освободился от её оскорбительной власти после каждодневных горячих «замачиваний» в тополевой ванне.
Потеря работы стала моей нормой. Так я накапливал жизненный опыт. Я не был мечтой работодателя, но мысли, как стать профессиональным музыкантом, не покидали меня. Всё-таки деньги для меня всегда имели особое значение. Ни ваше окружение, ни вы, ничего не можете без них поделать. Этот урок я выучил слишком рано. И если вы не можете зарабатывать деньги музыкой, значит, вам нужно делать что-то другое в каком-то другом месте. Мои родители, как вы уже знаете, всегда были скованы из-за недостатка наличности. Когда я был подростком, отец популярно объяснил мне, что если в пятницу я уйду из школы, то в понедельник выйду на свою первую работу.
В августе 1963 г., в пятницу, я покинул родную школу и сразу пошёл к дантисту. Мои зубы были в плачевном состоянии. Мне нужно было их вылечить. Я знал, что мне не дадут свободного времени, пока я не выполню работу, и в пятницу, сразу после школы, направился к дантисту, и за один приём он вылечил мне зубы. Я просидел у него больше четырех часов. Чтобы уложиться за раз, он сделал мне одиннадцать уколов, и всё равно было очень больно. Когда я вернулся домой, стояла темень. Папа спал. Услышав, как я крадусь в свою спальню, он проснулся. Отец позвал меня в свою затемнённую комнату. Он мог видеть только мой силуэт.
— Где ты был?
— У дантиста.
— Врёшь. Голова и лицо распухли. Ты подрался.
Позже, когда я увидел своё отражение в ванной, я понял, почему он так сказал. Моя голова приняла форму мяча. Я ужаснулся и почувствовал к себе больше чем просто жалость. Моей мамы, насколько я помню, с нами не было, так как она находилась в психиатрической клинике из-за нервного срыва, случившегося скорей всего из-за отца. Хуже стало, когда анальгетик начал рассасываться, и весь остаток ночи я буквально выл от боли. Несколько лет спустя дантисту господину Ходивала запретили практиковать, зарегистрировав случайную смерть одного из его пациентов по причине чрезмерно большого количества обезболивающего. Скорей всего мне очень повезло. Вообще-то, так и есть... Никогда не говори, что умрёшь.
Глава 5
Не так много времени прошло, когда из любителя я стал превращаться в профессионального музыканта, подрабатывая от случая к случаю в разных пабах и перебиваясь временными заказами. Мне исполнилось 24, когда я практически полностью сформировался. В 1970-х мои доходы начали свой значительный рост. В 1972 г., когда мне исполнилось 25 лет, я начал принимать участие как барабанщик в сессиях по нечётным числам. Группа Smile[11], в которой я играл, располагалась в высококлассной резиденции Уотфорда. Нас заказывали для двух сессий: поп-сессии в субботу вечером и сессии для бальных танцев в среду. Группа состояла из девяти музыкантов: 4 человека на медных духовых инструментах, клавишник, гитарист, бас-гитарист, барабанщик и вокалист.
По субботам всё складывалось хорошо — диджей брал первую часть на себя, а вторую часть — «Смайл». Мы играли для 2 000 детей самого неугомонного возраста, напоминающих вечно вертящуюся Лондонскую Палладу.
Совершенно по-другому дело обстояло по средам. Было скучно, так как нам нужно было играть эту ужасную танцевальную музыку для полдюжины кичливых пар. Пока я покорно ехал по автостраде на сессию в моей надёжной «Шкоде», слова песни Дона Маклина[12] напрочь застряли в моих ушах.
«Я не могу быть частью самодовольного общества. Пары танцуют, безо всякого увлечения. Музыка играет, и всем приходиться танцевать. Я откланиваюсь и ухожу, так как мне нужен ещё один шанс».
В отличие от Дона, мы не могли откланяться только из-за того, что нам нужен был ещё один шанс. Нам нужны были деньги. Некоторые из вас могут поинтересоваться, почему я терпеть не могу танцевальную музыку. В конце концов, ещё совсем недавно целая нация сходила с ума от шоу «Знаменитости приходят танцевать». Что не так с этой музыкой? Ладно, отвечу. В то время бальные танцы были ничем иным, как демонстрацией ловкости и творческого потенциала. И это зрелище было очень нудным и скучным.
Мы были там для «тинг-тинга-тинг-тингин», не думая о романтике, а играли, играли, играли для нарцистического удовольствия нескольких пар, скользящих по добротному полу, способному выдержать тысячу или более настоящих танцоров. Проскальзывая мимо руководителя джаз-бэнда, с негодованием они выкрикивали: «Джефф! Слишком медленно!» или «Джефф! Слишком быстро!» И продолжали дальше кружиться, как и надлежало в состоянии мечтательного высокомерия. Иногда они врезались в другую пару, находящуюся в таком же забвении. Тогда они стояли, как замороженные и ждали, ждали, и ещё немножко ждали, стоя в той же позе, пока одна из пар не сдавалась и с неохотой отступала.
Потом мы узнали, что такой странный ритуал появился от того, что первая пара, которая идёт на уступки, выглядит неловко, и поэтому никто не хотел отступать первым.
Алан, вокалист и гитарист из «Рубеттс», какое-то время играл в подобном бэнде, и тоже стал очевидцем этого странного и всё же очень забавного явления. Всё своё время я убивал на разглядывание полуосвещённого зеркально круглого танцевального пола ради того, чтобы заработать на очередной «провал». Во время перерыва, я топил свою печаль в значительном количестве алкоголя. «Смайл» стала группой, где я научился пить как настоящий мужчина.
* * *К тому же они баловались лёгкими наркотиками, к чему у меня совершенно не было интереса. На живых концертах я травился лагером, а водка и тоники были моими привилегированными напитками на сессиях.
В один из таких вечеров, сам территориальный управляющий явился на наш концерт. Мы ненавидели свою работу, от чего весьма удивились его визиту. Вот так сюрприз! Мы не могли себе позволить бледно выглядеть в его глазах. О его визите нам сообщила девушка за барной стойкой, с которой мы уже успели подружиться. Она сказала, что управляющий будет сидеть рядом с менеджером прямо над сценой в шикарной ложе (в специально обустроенном над сценой месте, справа). Джефф недвусмысленно дал нам понять, что играть следует хорошо и действовать в соответствии с обстоятельствами, формально говоря, в хорошо отлаженной манере. Нам надлежит быть при бабочках и в смокингах, а не (глядя на меня) в футболках и слаксах. Первую часть нашего выступления ложа пустовала, и пока мы поворачивались на вращающейся сцене, направляясь на перерыв, решили, что скорей всего он не придёт, и вернулись к своему обычному занятию за кулисами — сквернословию, рассказыванию пошлых анекдотов, обильному распитию пива и сигаретным затяжкам. Я демонстративно скинул с себя смокинг и бабочку и бросил их в угол. Так мы и сидели без дела, до начала второй части, на расставленных по кругу стульях и прожигали время, как обычные алкаши.
Поскольку косяк уже пошёл по кругу, вдруг я сделал то, чего до сих пор никогда не делал. Обычно, когда очередь доходила до меня, я всегда передавал его дальше, не реагируя на уговоры парней «сделать затяжечку». По какой-то страной причине, наверное, расслабившись от того, что территориальный управляющий не придёт, беспечно попивая пиво, я сделал мощную затяжку, а потом вторую. И как только дело дошло до четвёртой пинты:
«Пять минут! — позвал Джефф. — Время, парни!» — добавил он, надевая свою стильную куртку руководителя группы.
«Так точно, Джефф», — сказал я, пятясь назад с таким видом, как будто имел право выйти на сцену без смокинга и смешной бабочки. Скажу по правде, тот спуск на сцену, вниз по лестнице с двумя пролётами, стал для меня самой трудной задачей, которую мне когда-либо приходилось выполнять. И то, мне кажется, я не до конца точен в описаниях. Вообразите себе, что ноги, так послушно выполнявшие любую мою команду в течение 25 лет, внезапно начинают действовать самостоятельно, как им вздумается, и идут в своём собственном направлении, даже не предупредив! Это самый настоящий шок! Дело плохо. Попытка объяснить им, что до настоящего момента они были моими послушными слугами, не срабатывает. Мои ноги-черви вращались, как им хотелось, во всех не нужных мне направлениях. Однако на этой стадии сила тяжести всё ещё оставалась на моей стороне, чтобы хоть как-то дотащить меня до сцены. Пока мои руки ещё не затронул этот беспредел, они тайно сговариваются и с ними.
