Священник Евгений Горячев - Совр.опыт оглашения, Крещения и воцерковления. Опыт Санкт-Петербургской епархии.
Итак, молиться важно, молиться нужно, но как? Учить молитвы — а зачем, разве я не могу сказать Богу все, что у меня на душе без посторонней помощи? — Законное возражение, вот только услышит ли Бог такую молитву? Помимо искренности в нашей молитве должен быть свой «богоприличный» предмет, своя достойная направленность; ведь Бог не колдун и не экстрасенс, который выполнит любое мое пожелание, вне зависимости от его нравственной окраски. Если, например, я молюсь о том, чтобы найти клад бриллиантов, или удачно ограбить банк, очевидно, что исполнить мою молитву может только богопротивник… Именно для того, чтобы в таком важном деле как беседа с Богом не было естественных для начинающих ошибок, Церковь предлагает в качестве первых уроков либо молитвы, данные самим Богом, либо составленные Его святыми. Впоследствии, когда душа устоится не только в искренности, но и в правильности молитвы, богообщение может сделаться вполне самостоятельным, т. е. помощь молитвослова станет второстепенной, хотя это не означает, что я уже никогда не буду обращаться к тем молитвам, с которых когда-то начинал. Обычно происходит практика чередования, когда по истечении определенного времени человек снова возвращается к общеупотребительному «утреннему» и «вечернему» правилу с тем, чтобы по-новому более глубоко его осмыслить и молитвенно реализовать.
Немаловажен вопрос и о продолжительности молитвы. Человек — существо молящееся, и нам необходимо это вспоминать, доказывать самим себе. Зачем, ведь Бог и так все знает? Да, Он знает мои нужды, но высказать их должен я сам. Молитва — есть упражнение в благодарности. Чтобы Господь услышал достаточно и одного «Господи, помилуй», но правильного; и вот за эту-то правильность приходится бороться, говоря «Господи, помилуй» до 40 раз; в надежде на то, что быть, может, хотя бы на сороковой молитве мое сердце растает, умягчиться в подлинной просьбе, в настоящей благодарности, и Господь откликнется на то, что мне действительно нужно.
А теперь давайте обратимся к самым главным, наиболее распространенным православным молитвам, которыми молится верующий человек дома и в Церкви.
Далее следует краткий обзор молитв «Отче наш», «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного», «Царю Небесный», «Богородице, Дево, радуйся» и «Символа веры». В этом плане данная часть беседы продолжит вероучительную линию первого оглашения. Заканчивается беседа молитвой «Угодниче Христов (имя рек) моли Милостивого Бога…» Здесь же выясняются сроки будущего тезоименитства оглашаемых с целью конкретного характера следующей встречи.
Оглашение третье: «ЖИЗНЬ»
— Сегодня мы будем говорить об образе христианской жизни, обращаясь к конкретным жизнеописаниям. Согласитесь, что эта тема очень важна. Ибо мало знать истину, мало знать и пути к ней, нужен достойный пример. Если христианство это один Христос, то стоит ли быть Его последователем? Если мне не на кого равняться, то, может быть, и не нужно стремиться к данной, хотя бы и очень возвышенной цели? Сомнения, к счастью, напрасные. История ближайших учеников Господа, а также уже почти двухтысячелетняя история православной святости говорит о том, что примеры есть и их очень много. Это святые, христианские праведники, чья жизнь отмечена особой благодатью и любовью Божией, как ответ на особое дерзновение и любовь человека. Но в начале о самой святости.
Святость — есть общая цель каждого верующего не в зависимости от его жизненного положения. И в Ветхом и в Новом завете Бог обращается к верующим с одним и тем же призывом: «Будьте святы, потому что Я свят» (Лев. 11:45) и «будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный» (Мф. 5:48). Вне этого идеала, вне высоты этой Богом поставленной планки нет веры-верности, нет верующего, нет Церкви, нет человека… Я сколь угодно долго и красноречиво могу рассуждать о величии святых, живших и живущих в человеческой истории, но если святость не мой идеал — я всего лишь внешний наблюдатель одной из сторон христианской жизни, фанатичный экскурсовод, путешествующий по миру мифической святыни.
Но что значит быть святым? «Святость это безгрешность» — вот первое, что приходит человеку на ум. Но тогда у большинства из нас никаких шансов. Даже воздерживаясь от греховных поступков, мы уязвляемся помыслами греха до самой смерти. Быть может, святые были свободны и от этого? Сейчас выясним. А пока давайте вспомним, некоторые особенности церковной службы. Надеюсь, что многие из вас, хотя и некрещеные, в храм все-таки заходили. Видели ли вы, как совершается каждение? Священник или дьякон окуривают ладаном иконостас и фрески храма с помощью специального богослужебного предмета — кадила. Тут все понятно. Этим благоуханием священнослужители воздают почести тем, кто этого действительно достоин: Богу и святым Его. Но вот духовное лицо отворачивается от икон и начинает кадить стоящих в храме людей, — и это уже непонятно, ибо все мы осознаем свое несовершенство. Что же происходит в действительности? Церковь, в лице своего служителя, указывает людям на то, что и они способны освятиться, а значит и они достойны прославления. Святость потенциально присуща каждому из нас, ибо все мы несем в себе «образ» создавшего нас Бога (Быт. 1:26), и именно эту «жемчужину» окуривает священнослужитель. Значит, возможность святости не удел избранных, а наша общая природа и вместе с тем задача. Бог заповедует не то, что могут единицы, а то, что по плечу всем. Но тогда почему же святых так немного, т. е. их много, конечно, но в сравнении с общим числом верующих, их присутствие в мире, действительно, как капля в море?
В житии одного русского святого, скончавшегося в начале века, есть ответ на оба поставленные вопроса. Его звали Николай, он был епископом и большую часть жизни провел в Японии, проповедуя православную веру. Когда он приехал в эту страну, православных там не было, а к концу его жизни, число обращенных и вошедших в Церковь японцев насчитывало тысячи. За этот грандиозный духовный подвиг Церковь канонизировала епископа Николая как равноапостольного, т. е. уравнявшегося в своем миссионерском служении с апостолами. Жизнь этого человека удивительна, как, впрочем, удивительна жизнь всякого святого. Но в данном случае она знаменательна еще и по другим причинам. Как правило, людям, живущим в иные эпохи, гораздо сложнее судить о нравственных изгибах человеческих судеб, если от прожитой жизни не осталось ничего, кроме сухой биографии. Иногда это относится и к святым. Нас изумляют подвиги св. Симеона Столпника и св. Серафима Саровского, мы недоумеваем и ужасаемся поступкам Алексия Человека Божия и Ксении Блаженной, но мы ничего не знаем о их личных переживаниях по этому поводу. Святые, как правило, оставляют поучения, но не оставляют дневников. И потому, что было у них на душе в момент нечеловеческих подвигов и величайших страданий, остается для нас тайной, покрытой мраком неизвестности. Не так с Николаем Японским. Почти всю свою жизнь он писал дневники, которые сохранились и дошли до нас в первозданном виде. Что же поражает в этих записях. Во-первых, то, что их писал человек согрешающий. Я, например, очень удивился, когда встретил на страницах дневника случаи явного осуждения, и это притом, что Христос осуждение запретил: «Не судите, да не судимы будите» (Мф. 7:1). Мне казалось, что святой должен быть свободен от подобных промахов, а он, напротив, пишет о своем собрате по алтарю следующее: «Боже, что за крест Ты послал мне! И за этим-то я ездил в Россию? Истратил два года лучшей жизни! Все четыре Академии дали пока вот только это сокровище, с которым я теперь мучаюсь, и от разговора с которым, я думал, в сегодняшний вечер, у меня голова поседеет… И это человек, бывший семь лет священником и прошедший академическую мудрость! — Хороши же у Православия священники и Академии…».[78] Следовательно, святость — не отсутствие греха, а умение в грехе раскаяться, умение возложить вину и ответственность на себя с тем, чтобы постараться исправиться. В этих-то попытках исправления и заключена тайна святости. Святой не тот, кто не падает, но тот, кто, упав (и, быть может, сильно), не меняет ни цели своего стремления, ни усердия к ее достижению. В другом месте св. Николай говорит об этом совершенно отчетливо: «Хоть бесплодны мои глупые тревоги, но не злонамеренны они, окромя моих разных человеческих грехов! Грехи — грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни — служение вере и Господу!»[79]
Таким образом, святость — не безгрешность, а неотступное всецелое решительное стремление к Богу, несмотря на свою греховность. Святость есть посвящение жизни и именно поэтому святых немного. Приведу вам пример из личного опыта. Как-то меня пригласили освятить молодежное кафе. Освящение — это молитвенное призывание благодати Божией на определенную человеческую деятельность. Покропив святой водой кабинет директора и складские помещения, я вышел в центральный зал и продолжил освящение, двигаясь вдоль стен кафе. За одним из столиков сидели молодые люди и с интересом наблюдали за мной. Когда я поравнялся с ними и спросил: «Верующие ли они?» — они ответили, что верующие. — «Значит можно вас покропить?» Знаете, что они мне ответили? — «Можно, только несильно». Ответ удивительно точный. Большая часть верующих людей не становится святыми только потому, что присутствие Бога в их жизни определяется как «несильное». Вера наполовину — есть обескрыленная, нереализованная святость…