Екатерина Каликинская - Святитель Лука: факты, документы, воспоминания
И все же органы решили, что его «в благоприятный момент при наличии надлежащего повода необходимо подвергнуть изоляции». Это не удалось. Ежедневными проповедями владыка по-прежнему собирал большое количество прихожан. Так, в воскресенье, 23 сентября 1951 года в Алуштинскую церковь пришли сто пятьдесят человек помолиться и услышать его проповедь на Воздвижение Креста Господня. Он снова один стоял за слово Божие против безбожной власти в одичавшей, разоренной в духовном смысле стране.
7 июля 1954 года было подготовлено постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения». Началась крупномасштабная атеистическая пропаганда, в результате которой двери храмов были закрыты. А полуслепой архиепископ продолжал служить в заполненном до отказа кафедральном соборе и проповедовать: «Не бойся, малое стадо! Малое стадо Христово непобедимо, оно ничего не боится, потому что всегда хранит великие слова: Созижду Церковь Мою и врата ада не одолеют ее…» Эта проповедь была мгновенно размножена и дошла до каждого верующего Крыма. Так архиепископ Лука отреагировал на антирелигиозную пропаганду, а при встрече с уполномоченным сказал: «Мне многие говорят, что после пропаганды посещаемость церквей увеличилась».
В 1956 году после сообщения о закрытии Киево-Печерской Лавры владыка в своей проповеди сказал: «Трудно нам нынешним христианам стоять и держаться против буйных ветров безбожия. Но мы устоим».
Свидетельство о смерти архиепископа Луки
Даже после смерти святителя Луки его слова иногда оказывали влияние на всю жизнь человека, подвигая сделать жизненный выбор, они поражали даже неверующих людей. Вот что рассказал в своих воспоминаниях его внучатый племянник Юрий Николаевич Сидоркин: «В 1963 году я служил в армии и уже дослужился до ефрейтора. Как-то раз во время занятий хозяйственными работами на узле связи во время перекура разговорился я со старшиной одного из взводов нашей роты Семеном Хивренко. Вдруг он и говорит: “А ты знал архиепископа Луку, который жил в Симферополе?” И он мне рассказал, что Лука был профессором медицины и что когда его спрашивали, как же он – ученый и верит в Бога, “которого никто не видит”, то Лука отвечал: “А вы свою мать любите?”– “Ну да, конечно. А при чем тут Бог и мать?” – “А при том, – продолжал Лука, – что я не раз во время операции вскрывал и сердце, и мозг, – и нигде любви не видел”. Этот рассказ Семена Хивренко затронул во мне чувства ни с чем не сравнимые. Я, конечно, прекрасно знал этот дедушкин пример, это удивительное сравнение. Он много раз при мне повторял этот образ, иногда немного по-разному. Я сам использовал в жизни не раз эти его слова, но тут было другое. Я был поражен, как этот образ глубоко воспринял Семен – простой сверхсрочник, старшина, как мне казалось, простой и бесхитростный малый. Вот сила Слова, сила Веры! Дедушки уже несколько лет нет на свете, но он как бы испускает особое духовное сияние, реально действующее на людей. В тот момент меня переполнило чувство просветленной радости. Однако я ничего не сказал Семену, что это мой дедушка и что прожил я с ним большую часть своей жизни. Почему? Наверное, не хотелось нарушать таинство моего открытия и силу воздействия дедушкиного слова. Хотя была тут и другая сторона. Все же Хивренко был старшиной взвода нашей роты, и мое “признание” могло выглядеть как желание иметь через старшину какие-то поблажки по службе. Мне показалось, что я могу его поставить в несколько неловкое положение. И все же, несмотря на этот случай, я через несколько лет после окончания службы был поражен, узнав, что Семен Хивренко стал дьяконом, а потом священником. Встретил однажды уже отца Семена. Обнялись и расцеловались как старые армейские товарищи. Вот теперь я уже не таился и рассказал, вспомнив тот давний разговор, что не чужой мне был Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий.
Похороны архиепископа Луки, 1961 г.
С грустью думаю о слишком ранней кончине отца Семена. Как много он сделал и как много мог бы еще сделать! Хочется еще рассказать об отце Семене. Для меня все, что с ним связано, – пример подлинно чудесного духовного воздействия архиепископа Луки. Так вот, случай, что называется. Отец Семен еще не был отцом Семеном, а был доблестным старшиной комендантской роты штаба корпуса (я уже в то время не служил). И приходит в штаб генерал Язов, да-да тот самый – ГКЧП и прочее в будущем. Сообщают ему как-то, что есть, мол, старшина в комендантской роте и – о ужас! – видели его в церкви. Вызывает Язов Хивренко и держит речь: “Я, старшина, закончил два института и говорю тебе: Бога нет! Так что кончай это”. А старшина ему в ответ: “А у вас есть мать, товарищ генерал? Верит она в Бога?” Осерчал генерал, дал распоряжение проревизовать склады, за которые отвечал Хивренко, найти недостачу и старшину посадить. Встречает через какое-то время Язов старшину, удивился: “Как, ты еще не сидишь?” Не смогли отыскать ревизоры недостачи у старшины. А судьба распорядилась сидеть не старшине, а самому генералу Язову за ГКЧП. И был уже тогда старшина отцом Семеном. Видно, запал он в память генералу и даже в семье генеральской его знали. Получает отец Семен письмо от жены Язова. Слезно просит она молиться за несчастного генерала. Вот такая история».
Когда владыки Луки не стало, многие тайные и явные его почитатели хлынули в Симферополь, чтобы отдать последний долг великому подвижнику и целителю. Его секретарь Евгения Павловна Лейкфельд рассказывала: «Улицу заполнили женщины в белых платочках. Медленно, шаг за шагом шли они впереди машины с телом владыки… Три ряда протянутых рук как будто вели эту машину. И до самого кладбища посыпали путь розами, и неустанно звучало над толпой белых платочков: “Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас”. Что бы ни говорили этой толпе, как ни пытались заставить ее замолчать, ответ был один: “Мы хороним нашего архиепископа”».
Похороны архиепископа Луки
Святитель Лука-узник тюрем и лагерей
Более двадцати лет – с 1921 по 1945 год – будущий святитель, епископ Лука подвергался гонениям советской власти, считавшей его своим опаснейшим врагом. Он претерпел много мучений, оскорблений, пыток бессонницей и холодным карцером, побоев и унижений за веру Христову. И, как истинный подвижник, показал на своем крестном пути непоколебимость, величие и большую силу духа.
Мы знаем из «Архипелага ГУЛАГ» А.И. Солженицына, из рассказов Варлама Шаламова, «Погружения во тьму» Олега Волкова и многих других книг, в том числе и строго документальных, появившихся в последние три десятилетия, как работала машина ГПУ, какие предъявлялись обвинения, какие использовались методы дознания и устрашения, какие были условия содержания политзаключенных. Все это прошел и епископ Лука, впервые арестованный 10 июня 1923 года.
Заключенный В.Ф. Войно-Ясенецкий
Казалось, он был таким же «преступником», как и многие невинные люди, попавшие в жернова карательной машины. Чем отличался он от других? Он был готов к тому, что с ним происходило. Из воспоминаний людей того времени видно, что почти всегда их застигали врасплох, всегда были вопросы «за что», «может быть, это ошибка», «должны разобраться»… И хотя многие и держали чемоданчик на случай ареста, все же надеялись, что такая участь их обойдет. Так, Сергей Сергеевич Юдин, главный хирург НИИ им. Н.В. Склифосовского, проезжая на автомобиле мимо здания на Лубянке, всегда крестился и говорил: «Господи, пронеси». Епископ Лука как будто ждал ареста – ведь он прекрасно понимал, какой выбрал путь, приняв священство, а потом и епископство в стране, где веру выжигали каленым железом.
Будущий святитель был человеком бесстрашным, обладал огромной силой воли и хладнокровием. Врач Л.В. Ошанин, работавший с ним в Ташкенте, описывал такой эпизод из его жизни еще до ареста. Латыш Цируль, начальник городской милиции, которому Войно-Ясенецкий точно совместил кости после перелома бедра (без рентгеновского аппарата), подарил доктору браунинг с двумя обоймами, чтобы защищаться в случае необходимости во время ночных визитов к пациентам. Валентин Феликсович попросил доктора Ошанина, недавно вернувшегося с фронта, посмотреть, заряжен ли браунинг. «Войно сидел напротив меня, шага за полтора. Сразу позади его затылка была толстая стена. Потряс браунинг. Патрона не было. Не знаю, почему я не проверил пальцем, нет ли в стволе коварного седьмого патрона. “Ну вот, браунинг пуст, можете убедиться…” Я поднял ствол браунинга примерно на пять-шесть сантиметров выше головы Войно – и нажал на спуск. Бац… Пуля рикошетировала от стены, с визгом пролетела мимо затылка… сидел совершенно невозмутимо… сгреб обратно браунинг, обоймы и патроны и встал. “Зачем Вы говорите, что знаете это оружие; никогда не следует говорить, что Вы знаете, если Вы что-нибудь знаете понаслышке”, – только и сказал он».
