Станислав Сенькин - Покаяние Агасфера: афонские рассказы
— Вот только вы не забывайте, что родиной вашей великой демократии является наша Греция!
— Я и не забываю, мистер монах, поэтому я и здесь.
Да… Но Афон — страна маленькая и скоро все узнали, что я — болгарин. Какое‑то время я ещё пытался выдавать себя за американца болгарского происхождения, но вскоре и эта версия с треском провалилась, и отношение ко мне сразу поменялось: вулгарос есть вулгарос. Теперь меня встречают, примерно, так: «Опять этот Л ала объявился!»
Сегодня мне, видимо, придётся ночевать в вагончике, который стоит метрах в ста от дороги Дафни — Карьес. Я часто там ночую, если меня не пускают в монастыри. В Пантелеймоне, где я сегодня попросился на ночлег, оказалось, видите ли, много народу, хотя их огромный архондарик может вместить маленькую армию. В Ксиропотаме, куда я затем побрёл, архондаричный Савва напомнил мне, что я уже посещал их монастырь три недели назад и посоветовал прийти через неделю. Что ж, я не особенно переживал по поводу этих неудач, ведь неподалёку всегда есть пристанище для меня — пустующий вагончик садоводов.
Добравшись до него, я достал из сумки газаки [4] и вскипятил кружку чаю.
Но тут моё спокойствие было нарушено, — пришёл русский сиромаха Евгений, который с порога нагло заявил мне:
— Лала, ты должен уйти!
— Никуда я не пойду! — ответил я по-русски, который тоже неплохо знаю.
Евгений, тем временем, поставил свой грязный рюкзак на единственную койку.
— Ну, во — первых, Святая гора только для подвижников, таких, как я, а не для праздношатающихся бродяг, как ты, поэтому, как послушник Матери Божьей, я имею первенство в своих правах на этот вагончик.
Я возмутился:
— Ну, во — первых, Евгений, вагончик садоводов — ничейный, и я, между прочим, занял его первым и, по всем сиромашечьим правилам, я могу остаться здесь на ночлег.
— Если ты был бы сиромаха, Лала, тогда бы ты мог предъявлять претензии на вагон. Ну, а раз ты просто проходимец, я считаю — наш конфликт исчерпан.
Евгений сел на койку и стал снимать сапоги и портянки, распространяя вокруг соответствующие запахи. Я разозлился: что этот русский о себе возомнил?
— Это почему же — проходимец? А ты не проходимец?
— Я?! — Евгений вскочил и встал в угрожающую позу. — Лучше бы ты этого не говорил! Ты даже не православный! Давай-ка, иди отсюда, это моё законное место, я устал и хочу спать.
— Что значит — не православный? Это я не православный? Да это как раз я — настоящий подвижник. У меня нет своего дома, потому что мне пришлось его продать, чтобы не умереть с голоду, когда в Болгарии была нищета. Я бездомный, но не опускаюсь, слежу за собой… Наконец, не пью раки, как некоторые. — Я заметил, как при этих словах Евгений покраснел. — Работаю, пока греки меня терпят, к тому же не запускаю своё здоровье — занимаюсь спортом, да и духовно развиваюсь.
— Ах, духовно развиваешься? — Евгений снова сея на койку и радостно потёр руки. — Давай тогда заключим с тобой договор: если ответишь на самый простой с точки зрения веры вопрос, я уступлю тебе место, если — нет, тебе придётся уйти. Ну что, согласен? По — моему, честно. Если ты православный, как утверждаешь, то легко ответишь на него.
Я растерянно посмотрел на хитрую физиономию сиромахи.
— Послушай, я православный, но не знаток православия.
— Не знаток? — Евгений, уперев руки в бока и обдавая запахом узо, надвинулся на меня. — А кто говорил, что образованный, что знает четыре языка?
— Пять!
— Тем более! Чего ты боишься?
— Одно дело знать языки, математику, там, биологию, но я же мирской человек, а не монах, который только об этом и думает. Я не могу знать всё!
— Хорошо! — Евгений стал в нетерпении ходить из угла в угол. — Как ты меня достал, Лала! Я задам тебе вопрос, ответ на который знают все без исключения на Святой горе — каждый монах и даже каждый новоначальный послушник, не говоря уж о сиромахах. Ну что, Лала? Пойдёшь на такое условие?
— Говоришь, все знают? Ну, тогда я согласен. Только и у меня есть небольшое условие.
— Молодец, Лала. Какое?
Между тем, русский уже поставил на мой газаки воду для чая.
— Если я выиграю или, проиграв, найду ещё хотя бы одного человека, который не знает ответа на твой вопрос, ты всегда будешь уступать мне в подобных ситуациях.
Евгений улыбнулся и протянул мне руку.
— Конечно, Лала! А теперь назови‑ка мне имена четырёх евангелистов и можешь оставаться здесь на ночлег. А я уйду, клянусь Богом. Давай, богослов, я жду.
— Четырёх евангелистов? — Я покраснел, на лбу от волнения выступила испарина. — М — м-м… Л… Лука?
— Браво! — Евгений хлопнул в ладоши.
…Минут через десять, по прошествии которых я так и не смог вспомнить больше ни одного имени, Евгений стал выпроваживать меня из вагончика.
Что мне было делать! Не драться же с ним. Евгений не был сильней меня, но в дерзости, несомненно, превосходил. Да и сам я, честно сказать, трусоват, к тому же, я проиграл в споре. Перед уходом, я спросил торжествующего победителя:
— Ну, что, как договорились? Если я найду хотя бы одного монаха на Святой горе, который не знает имена четырёх евангелистов, могу я быть уверен, что у меня будет преимущественное право ночевать в этом вагончике?
— Конечно!
Евгений не без злорадства пожелал мне помощи Божьей в моих делах, которые, на данный момент, несомненно, были плохи, и громко захлопнул за мной дверь.
На гору уже спустилась ночь, было довольно холодно. Конечно, произошедшее со мной не так уж и страшно. Уже бывало, что я ночевал на голой земле, и сегодня меня беспокоило не это. А вдруг я, и в самом деле, настолько чужой здесь, на Святой горе? Ведь, действительно, в вопросах веры я не знаю и самого элементарного. Погружённый в такие скорбные раздумья, я вышел на главную дорогу, ведущую вверх, к Карьесу. Было темно, но для таких случаев у меня припасён хороший фонарик — без фонарика сиромахам на горе никак нельзя.
До афонской столицы путь непростой: сначала, рискуя наступить на змею и обливаясь потом, ты поднимаешься по горному серпантину, а затем начинается ещё более трудный спуск. Думаю, альпинисты меня поймут. Неожиданно я услышал звук двигателя, и, обернувшись, увидел свет фар направляющейся в сторону Карьеса автомашины. Я поднял большой палец правой руки вверх и стал ждать, не надеясь на успех, но машина всё‑таки остановилась. За рулем старого грузовичка был знакомый румын — рабочий из скита Колицу. Я, как мог, всё объяснил ему, и тот предложил доехать с ним до Колицу и переночевать в рабочем бараке. Его приятель отправился сегодня в Уранополи, и на ночь освободилось место. Я обрадовался столь неожиданному повороту событий и забрался на скрипучее, обшитое искусственной кожей, сиденье рядом с добрым водителем.
Колицу был маленьким румынским скитом, находившимся на территории Пантократора. Там жил известный святогорский старец, отец Дионисий, который в отличие от многих, ни разу не бранил меня и не выгонял на улицу, как собаку. Он был поистине духовным человеком.
Я подумал, раз всё так удачно сложилось, может быть спросить его, стоит ли мне и дальше оставаться на Святой горе? Ведь пришёл я сюда не ради подвига, а из‑за собственных житейских неурядиц. Здесь богатые монастыри и тёплый климат, — бродяжничать на Афоне гораздо легче, чем по Греции. И, быть может, всё это — большой грех. Пусть старец мне объяснит, ведь он мудрый человек.
Рабочие приняли меня радушно, накормили, налили стакан хорошего молдавского вина и уложили спать.
На следующее утро я подошёл к келейнику отца Дионисия и спросил, сможет ли старец принять меня сегодня? Молодой послушник, как и все келейники, минут пять упирался, но затем всё‑таки провёл меня к старцу.
— Здравствуй, дорогой Лала! — радостно приветствовал меня отец Дионисий. — Ну, как твоя жизнь, где подвизаешься?
Я в ответ рассказал старцу о своём конфликте с сиромахой Евгением и покаялся в том, что из четырёх евангелистов не знаю трёх.
— Наверняка, геронта, все на Афоне, даже албанские рабочие знают это. Стоит ли мне после такого позора оставаться на Святой горе?
— А сколько ты, Лала, уже здесь?
— Скоро семь лет.
— Семь лет? Это серьёзный срок — Отец Дионисий задумался. — Знаю я этого Евгения — хороший малый, только пьёт много.
— Это точно.
— Вот что я тебе скажу. Евгений часто приходит к нам в Колицу, просит у меня совета. В следующий раз как он появится, я ему накажу, чтобы он всегда уступал тебе место в том вагончике, потому что ты на горе уже семь лет, а он всего лишь три. По афонским законам ты старше его. И, конечно, раз Матерь Божья принимает тебя на этой земле уже семь лет, значит, это неспроста. Оставайся здесь и дальше.
— Мулцумеск [5], отец Дионисий, но… мы заключили с Евгением договор. Если найдётся на Святой горе человек, который, так же, как и я, не знает имён евангелистов, то я смогу ночевать в этом вагончике, когда захочу. А если не найду — он наше пари выиграл. Я человек честный.
