Сергей Фудель - Записки о Литургии и Церкви
«Если кто не свят, тот пусть покается» — вот святейшая простота первохристианства, потерянная нами. Святость — это то, в чем должно быть наше стояние [113] перед Богом. Мы в наше холодное время не хотим святости, боимся ее, не понимаем ее, а она есть всего только устремленность любви к Богу, и именно в разрешении для каждого из нас и для всей Церкви вопроса о святости лежит будущее и нас и Церкви. Не на международных съездах решается судьба и будущее христианства, а только в подвиге покаяния каждого и всех, в их Голгофе и воскресении, в их святости. И это опять–таки больше всего открывается в литургии, которая, по слову одного западного епископа (кардинала Монтини), есть «школа святости».
Глава 12
В промежутке между первой и второй частью Херувимской священнослужители берут приготовленные во время проскомидии на жертвеннике Святые Дары и переносят их на престол. Это {священнодействие} именуется «Великим входом» и знаменует восхождение Иисуса Христа во Иерусалим. Переносятся Дары через амвон, чтобы вся Церковь участвовала в этих проводах Господа на Голгофу. «Вот, мы восходим во Иерусалим, — сказал Он, — и совершится все, написанное через пророков о Сыне Человеческом, ибо предадут Его язычникам и поругаются над Ним, и оскорбят Его, и оплюют Его, и будут бить, и убьют Его; и в третий день воскреснет» (Лк. 18, 31—33). Восходящего на смерть Господа священнослужители призывают «помянуть» в Царстве Его всю земную Его Церковь: и епископство православное, «вас, и всех православных христиан, да помянет Господь Бог во Царствии Своем…» Так разбойник, видя умирающего Господа, молился Ему: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое» (Лк. 23, 42)! Через покой и свет Херувимской песни у лее видна Голгофа и Христа, и Его Церкви. Так было и в земном странствии Господа. Было Его Преображение на горе Фавор — обнаружение Его божественной силы и славы, чтобы ученики Его, помня об этом на Голгофе, знали, что она, Голгофа, следствие не бессилия Его, а свободы и любви, что страдания Его — вольные. «На горе преобразился еси», — поется в праздник Преображения, — чтобы, когда «Тя узрят распинаема, страдание… уразумеют вольное, мирови же про–поведят, яко Ты еси воистинну Отчее сияние». Ставя священную чашу и дискос на престол, священник произносит: «Благообразный Иосиф с древа снем пречистое Твое Тело, плащаницею (полотном. — С.Ф.) чистою обвив, и благоуханьми, во гробе нове покрыв, положи». Сейчас в алтаре — точно снятие со креста и положение во гроб Тела Христова.
Поставив чашу и дискос на престол и окалив их, священник говорит и эти слова из 50–го псалма: «Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимския». По мысли некоторых святых, это есть молитва о созидании Церкви — Сиона Божия. После этого священник говорит диакону: «Помяни мя, брате и сослужителю». Диакон отвечает: «Да помянет Господь Бог священство твое во Царствии Своем» — и тут же добавляет уже о себе: «Помолися о мне, владыко святый». Священник говорит ему: «Дух Святый найдет на тя, и сила Вышняго осенит тя». Это слова ангела Пресвятой Деве во время Благовещения. Диакон отвечает: «Тойже Дух да содействует нам вся дни живота нашего» — и еще раз взывает в веянии божественного страха: «Помяни мя, владыко святый». И священник, благословляя его, говорит: «Да помянет тя Господь Бог во Царствии Своем».
Во время следующей затем просительной ектеньи священник молится: «Господи Боже Вседержителю… приими… моление… о наших гресех и о людских неведениих и сподоби нас обрести благодать пред Тобою, еже быти Тебе благоприятней жертве нашей и вселитися духу благодати Твоея благому в нас, и на предлежащих дарех сих (хлебе и вине. — С. Ф.), и на всех людех Твоих». Ведь уже приближается время совершения Таинства. Окончив ектенью, диакон говорит: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы…», а хор, заканчивая фразу, поет: «Отца и Сына и Святаго Духа, Троицу единосущную и нераздельную».
Мы должны возлюбить для того, чтобы единомысленно исповедовать веру. «Любовь есть источник веры», — говорил преп. Иоанн Лествичник. «Любовь есть корень, источник и матерь всего доброго», — говорил св. Иоанн Златоуст [114]. «Все труды и подвиги, которые начала и конца своего не имеют в любви с духом сокрушенным, тщетны и бесполезны», — пишет преп. Симеон Новый Богослов [115].
«Начала и конца»… Любовь есть не только завершение христианского пути, его венец, что подвижники называют «любовь совершенная», но и начало его — практическое начало каждого движения на нем, каждого шага и действия, молитвы и труда. В начале пути и любовь будет «начальная», но без даже самой малой любви этот путь не начнется или внутренне прервется. А многие люди и в ваше время этого не понимают, спокойно пребывая в своем «келейном» правиле — во внешне понимаемом религиозном труде. Они видят в этом суть монашества, в то время как, например, первый пункт древнего монашеского устава (преп. Макария Александрийского) читается так: «Воины Христовы так должны располагать шествие свое, чтобы во всем являть совершеннейшую любовь» [116].
Любовь — это первоисточное благо, а тем самым не–любовь — первоисточное зло. Не нарушение послушания или воздержания было исходной причиной грехопадения Адама. Это были явления уже производные. Адамово падение {состояло} в нарушении любви к Богу, пишет митр. Николай Кавасила. Для того и «Бог Слово… перешел в другую природу (вочеловечился), чтобы… человек возлюбил Бога» [117]. Не–любовь есть причина падения — первородный грех [118]. Любовь — цель Боговоплощения и спасения людей. Об этой цели пишет преп. Максим Исповедник: Христос перенес все искушения, начиная от искушения диаволом в пустыне и кончая Голгофой, — все для того, чтобы человек пошел дорогой любви, чтобы он принял любовь как «древо жизни». Христос, пишет святой, «до смерти по–человечески подвизавшись за заповедь любви и одержав совершенную над диаволом победу… Такова была цель у Господа, чтоб Отцу быть послушну даже до смерти… храня заповедь любви… Сию… победу Он нам подарил… лукавым демонам всегда противоборствовать посредством любви» [119].
Человеку в раю была дана возможность возлюбить, но он не возлюбил, так как для этого был нужен подвиг воли, «добродетель воли — любовь», а не возлюбив, не послушался и не воздержался от запрещенного древа. Его свободная воля не возжелала любви, так как любовь — это прежде всего смирение, забвение себя, а ему хотелось «быть как боги». И оказалось, что убедить эту свободную волю — выбить искру любви в окаменении человеческого сердца — это такое великое дело, что стало необходимым для совершения его сошествие Бога с неба, принятие Им человеческого тела и, что самое главное, принятие Им и человеческой воли, не сливающейся с Его волей Божественной. Эта воля и подвизалась по–человечески за заповедь любви и одержала «совершенную над диаволом победу». Эта воля и привела к Голгофе, так как знала, что только кровь Божия сможет открыть человеку любовь. «Ибо не на месте пребывая (на небе. — С.Ф.), призывает к себе раба, но Сам, низойдя, ищет его, и Богатый приходит в обиталище бедного, и… показывает любовь, и желает равной любви, и отвергающего не удаляется, и на оскорбление не гневается, и, будучи изгоняем, приседит дверям, и все делает, чтобы показать Себя любящим, и переносит мучения, и умирает» (Николай Кавасила) [120].
Священники в алтаре в эту минуту целуют сначала чашу, дискос и престол, а потом друг друга со словами: «Христос посреде нас!» — «И есть, и будет».
В древности это целование любви совершалось и всеми молящимися в храме, и каждый говорил другому: «Мир тебе». В истолковании 19–го правила Лаодикийского Собора, относящегося к данному месту литургии, Зонара пишет: «Ныне не бывает того, что относится к кающимся (о выходе их из храма перед началом литургии верных), и я не знаю, каким образом это прекратилось. Потом священники подавали мир епископам, т. е. целование; ибо целование есть знак любви, а за любовью следует мирствование. И священникам опять подавали мир миряне, чего ныне не бывает, ибо упразднилось, как и многое другое, совершавшееся в древности» [121]. Зонара жил в Византии в средние века, когда еще не смущались открыто обнаружить свое удивление и сожаление по поводу исчезновения древних обычаев. Вот еще одно свидетельство о древних литургиях (конца IV века) и вместе указание на то, как мы должны и сейчас воспринимать их. «Когда опять наступает время преподания и взаимного принятия мира, — говорит Иоанн Златоуст, — все равно друг друга лобзаем. При самом также совершении страшных Тайн священник молится за народ, а народ молится за священника, потому что слова «со духом твоим» означают… именно это. И молитвы благодарения также общие, потому что не один священник приносит благодарение, но и весь народ. Получив сперва ответ от народа и потом согласие, что «достойно и праведно» совершаемое, начинает священник благодарение… это сказано мною для того, чтобы каждый и из подначальных трезвился, чтобы мы знали, что все мы едино тело… и чтобы мы не все возлагали на одних священников, но и сами пеклись о всей Церкви, как о теле всем нам общем» [122].
