Бхагаван Раджниш - Проблески золотого детства
Вы будете удивлены, узнав, что было время, когда Ганди намеревался стать христианином, потому что христиане больше служат бедным, чем последователи других религий. Но он скоро осознал, что их служба -это всего лишь прикрытие для настоящего дела, скрытою за ним. Настоящее дело — это обращение людей. Почему? Потому что они несут власть. Чем больше у вас людей, тем больше у нас власти. Если вы можете превратить весь мир в христиан, или в иудеев, или в индусов, тогда, конечно, у этих людей будет больше власти, чем у кого-то было до этого. Александры бледнеют по сравнению с этим. Это борьба за власть.
В то мгновение, как Ганди это увидел и я снова говорю, он был достаточно интеллигентен, чтобы увидеть это он отбросил свою мысль стать христианином. На самом деле, быть индуистом в Индии намного выгоднее, чем быть христианином. В Индии только один процент христиан, так какую же политическую власть ом мог иметь? Хорошо, что он остался индуистом, я имею в виду, для того, чтобы он был махатмой. По он был достаточно умен, чтобы управлять и даже влиять на христиан, таких как Эндрюс, джайнов, буддистов и мусульман, таких как «Пограничный Ганди».
Этот человек, который до сих пор жив, принадлежит особому племени пактунов, которые живут в пограничной провинции Индии. Пактуны - действительно прекрасные люди, а также опасные. Они мусульмане, и когда их лидер стал последователем Ганди, естественно, они пошли за ним. Мусульмане Индии никогда не простят «Пограничного Ганди», потому что они думают, что он предал их веру.
Меня не касается, выполнил ли он их надежды или предал их, я говорю, что сам Ганди сначала хотел стать джайном. Его первым гуру был джайн, Шримад Раджчандра, и индусам до сих пор больно от того, что он прикасался к ногам джайна.
Второй учитель Ганди — индусы будут еще больше обижены был Раскин. Именно великая книга Раскина «И продолжается…», изменила его жизнь. Книги могут творить чудеса. Вы могли не слышать об этой книге. Это маленький памфлет, Ганди собирался в путешествие, когда его друг дал ему это книгу, чтобы он почитал в пути, потому что она ему очень поправилась. Ганди взял ее, не собираясь читать, но когда было достаточно времени, он подумал: «Почему бы не заглянуть в эту книгу?» И она изменила его. Эта книга дала ему всю его философию.
Я против его философии, по книга великолепна. Ее философия ничего не стоит, но Ганди был собирателем мусора, он находил его даже в прекрасных местах. Есть такой тип людей, вы знаете, даже если вы приводите их в прекрасный сад, они неожиданно натыкаются на место, и показывают вам что-то, чего не должно быть. Это негативный подход. И есть тип людей, которые собирают только шипы — собиратели хлама, сами себя они называют собирателями искусства.
Если бы я прочитал .эту книгу, как сделал Ганди, я не пришел бы к такому выводу. Дело совсем не в книге, дело в человеке, который читает, выбирает и собирает. Его собрание будет совершенно отличаться, хотя мы могли посетить одно и то же место. Для меня его коллекция будет просто ничего не стоящей. Я не знаю, и никто не знает, что он будет думать о моей коллекции. Насколько я знаю, он был очень искренним человеком. Полому я не могу скапать, скажет ли он сказать так, как говорю я: «Все его собрание просто хлам». Возможно, скажет или, возможно, нет - вот, что я люблю в этом человеке. Он может оценить даже то, что чуждо ему и делает все возможное, чтобы оставаться открытым и воспринимать.
Он не был таким человеком, как Морарджи Десаи, который абсолютно закрыт. Я иногда удивляюсь, как он дышит, потому что для дыхания у вас должен быть открыт хотя бы нос. Но Махатма Ганди не был таким типом человека, как Морарджи Десаи. Я не согласен с ним, и, тем не менее, я знаю, что у него есть несколько маленьких особенностей, которые стоят миллионы.
Его простота… никто не мог писать так просто, и никто не мог прилагать столько усилий, чтобы быть таким простым в том, что написано. Па протяжении нескольких часов он пытался сделать предложение более простым, более передаваемым. Он уменьшал все настолько, насколько это возможно, и что бы он ни считал правдой, он старался прожить искренне. То, что это не было правдой - другое дело, но что он мог с этим поделать? Он думал, что это правда. Я плачу ему дань уважения за его искренность, и за то, что он жил так, какими бы ни были последствия. Он потерял свою жизнь из-за этой искренности.
С Махатмой Ганди Индия потеряла все свое прошлое, потому что до этого в Индии не было никого, кого бы застрелили или распяли. Так в этой стране не поступали. Не то, чтобы люди были очень терпимыми, просто они высоко себя ценили, и они не думали, что кто-то достоин распятия… они намного выше.
С Махатмой Ганди закончилась одна глава индийской истории и началась другая. Я плакал, не потому что его убили ведь все должны умереть, в этом нет ничего особенного. И лучше умереть так, как умер он, вместо того, чтобы умереть на больничной кровати — особенно в Индии. Это была чистая и прекрасная смерть. И я не защищаю убийцу, Натурама Годси. Он убийца, и о нем я не могу сказать: «Простите его, потому что не знал он, что творил». Он точно знал, что делает. Его нельзя простить. Не то, чтобы я злился на него, просто факты.
Позже мне пришлось объяснить все это своему отцу, после того, как я вернулся. И это заняло у меня много дней, потому что между мной и Махатмой Ганди отношения были действительно сложными. Обычно, вы или цените другого человека, или нет. Со мной все не так и не только с Махатмой Ганди.
Я действительно чужак. Я чувствую это каждое мгновение. Мне может нравится что-то определенное в человеке, но в то же самое время, в нем может быть то, что я ненавижу, и мне приходится принимать решение, потому что я не могу разделить человека на две части.
Я решил быть против Махатмы Ганди, не потому что в нем не было ничего, что я мог любить - такого было много, но было много больше того, что имело далеко идущие последствия для всего мира. Я должен был решить быть против этого человека, которого я мог любить, если - и это «если» почти непреодолимо если бы он не был против прогресса, против процветания, против науки, против технологии. На самом деле, он был против почти всего, за что был я: больше технологии и больше науки, больше богатства и изобилия.
Я не за бедность, как он, Я не за примитивность, как он. Но, тем не менее, когда бы я ни видел маленькое вкрапление красоты, я ценил это. А в этом человеке было несколько особенностей, которые достойны понимания.
У него была безграничная способность чувствовать пульс миллионов людей вместе. Пи один врач не может сделать этого; почувствовать пульс даже одного человека очень сложно, особенно такого человека, как я. Вы можете попытаться почувствовать мой пульс, вы потеряете свой, и если не пульс, то, по крайней мере, кошелек, что даже лучше!
У Ганди была способность знать пульс людей. Конечно, меня не интересуют эти люди, но это другое дело. Меня не интересуют тысячи вещей, это не означает, что тех, которые гениально работают, достигают каких-то глубин, не надо ценить. У Ганди была такая способность, и я ценю ее. Я хотел бы встретиться с ним сейчас, потому что мне тогда было всего десять лет, и все, что он мог получить от меня, были те три рупии. Теперь я мог бы дать ему весь рай — но этому не суждено случиться, по крайней мере, в этой жизни.
БЕСЕДА СОРОК ШЕСТАЯ
Хорошо. Я могу начать со второго дня моего пребывания в начальной школе. Сколько это может ждать? Второй день был моим настоящим поступлением в школу, потому что учителя Кантара выкинули, и все веселились. Почти все дети танцевали. Я не мог этому поверить, но они сказали мне: «Ты не знал учителя Кантара. Если он умрет, мы разнесем конфеты по всему городу и зажжем сотни свечей в наших домах». Меня принимали, как будто я совершил великий поступок.
На самом деле, мне было немного жаль учителя Кантара. Он был очень жестокий, но, в конце концов, он был также человеком, со всеми слабостями, свойственными человеку. Это была совсем не его вина, что у него был только один глаз и уродливое лицо. И я бы также хотел сказать то, что я никогда не говорил раньше, потому что я не думал, что кто-нибудь поверит в это… но я не ищу верующих, верите вы в это или нет.
Даже жестокость была не по его вине — я подчеркиваю, не по его вине — это было естественно для него. Так же, как у него был всего один глаз, у него была злость, и очень яростная злость. Он не мог вынести ничего, что было против него. Даже молчания детей было достаточно, чтобы спровоцировать его.
Он оглядывался и говорил: «Почему так тихо? Что происходит? Для того чтобы вы молчали, должна быть причина. Я проучу вас, чтобы такого больше никогда не было».
Все дети были изумлены. Они просто сидели тихо, чтобы не мешать ему. Но что он мог поделать? — даже это ему мешало. Ему требовалось лечение, и не только физическое, но и психологическое. Он был болен. Мне было очень жалко его, потому что я был, по крайней мере явно, причиной его увольнения.
