Луи Клод де Сен-Мартен - О заблуждениях и истине
В подобие сему видим, что при окончании музыкального какого-нибудь сочинения обыкновенно делается беспорядочное ударение, трель, между нотами совершенного строя и секундою, или септимою разнящего строя, означаемого басом, который держит обыкновенно главную оного ноту, дабы потом все привести к совершенному строю, или к единице.
Еще же должо увидеть и то, что понеже после сего музыкального падения непременно должно опять вступить в совершенный строй, который все смиряет и приводит в стройность; но нельзя сомневаться, что и после переворота стихий Начала, бывшие с ними в сражении, должны обрести прежнее свое спокойствие, из чего, ежели отнести сие к человеку, должны мы познать, сколько может истинное познание Музыки предохранить его от страха смерти, потому что сия смерть есть ничто иное, как трель, которая оканчивает расстроенное его состояние, и приводит к его четырем согласиям.
Я довольно сказал ко вразумлению моих читателе; их дело расширить те границы, которые я себе предписал. И так могу надеяться, что не почтут они разногласий за погрешности в Музыке; потому что от них она получает величайшую свою красоту; но только за указателей царствующей во всех вещах противуположность.
Внятно также им будет, что и в той гармонии, которой Музыка чувственная есть токмо начертание, должно быть такой же противуположности разногласий с согласиями; но что они не только не суть недостаток в ней, но пища и жизнь ее, и что разумение видит в них не иное что, как действие многи способностей различных, которые более поддерживают друг друга, нежели сражаются, и от соединения которых раодится множество содействий всегда новых и выразительных.
Сие есть токмо весьма краткое извлечение из всех тех примечаний, которые мог бы я сделать в сем роде о Музыке, и из отношений, находящихся между ею и важными истинами; но довольно и того, что сказано, чтобы дать увидеть причину вещей, и научить людей не разделять разных своих познаний; ибо мы показываем им, что все оные познания суть ничто иное, как разные ветви одного дерева, и что везде видно одинакое напечатление.
О диапазоне
Должно ли теперь сказать, в какой темноте находится еще наука музыкальная? Мы можем начать сие, вопрося музыкантов, какое у них есть правило, по которому они берут тон; то есть, какое их а-ми-ля, или их Диапозон; и когда нет его у них, а принуждены сделать его себе, то могут ли думать, что имеют что-нибудь основательное в сем роде? Когда же нет у них постоянного Диапозона, то все числительные отношения, которые можно выводить из подделанного их Диапозона, к соответственым им тонам несправедливы, и правила, которые дают нам музыканты за интинные в принятых ими числах, могут состоять и в иных числах, смотря, как а-ми-ля больше, или меньше будет низко; чего ради большая часть их мнений о числительной силе, приписуемой ими разным тонам, сомнительны.
Я говорю здесь о тех, которые хотели разменять разные тоны по числу сотрясений струны, или иных звонких тел; ибо к сему непременно требуется Диапозон постоянный, дабы опыт был верен: следственно, надобно иметь звонкие тела точно одинакие, чтобы справедливо судить о их действиях; но как обоих сих средств не дано человеку, поколику Вещество есть относительное, то явствует, что все то, что поставит он на таком основании, подверженно будет многим погрешностям.
Основы гармонии
И так не в Веществе должно было искать Начал гармонии; ибо как Вещество, по вышеупомянутым доводам, не есть непреложно, то ничему не может быть начальным основанием; но в Натре вещей, где все посятонно и всегда одинаково, и надобно только иметь глаза, чтоб усмотреть истину. Наконец, человек увидел бы, что нет для него иного правила, как то, которое заключаеся в двойственном отношении октавы, или в сем славном двойственном содержании, которое начертано на всех Существах, и из которого и тройственное содержание произошло; чрез что паки явилось бы ему двойное действие Натуры, и сия третья Причина, поставленная везде над двумя прочими.
О музыке художественной
Здесь я остановлю мои примечания о недостаточестве тех Законов, которые воображение человеческое ввело в музыку; ибо все, что мог бы я далее сказать, относится к сей же первой погрешности, а она довольно ощутительна, и нет нужды далее простираться. Напомяну только изобретателям, чтоб они подумали хорошенько о свойстве наших чувств, и заметили бы, что чувство слышания, равно как и прочие, способно к навыку; что следственно могли они обмануться от простосердечия, и сделать себе из случайных вещей правила и положения, которые время только показывало им истинными и правильным.
Остается мне рассмотреть, какое употребление делает человек из сей Музыки, которая есть почти всеобщее его упражнение, и заметить, подумал ли он когда о истинном ее употреблении.
Кроме бесчисленных красот, которые быть в ней могут, есть в ней точный Закон, то есть сия строгая мера, от которой нельзя ей отступить. Одно сие не доказывает ли, что она имеет Начало истинное, и что рука, направляющая ее, выше власти чувств; понеже сии не имеют ничего постоянного?
Но ежели она придержится таковых начал, то без сомнения не должна иметь иного путеводителя, кроме их, и всегда иного путеводителя, кроме их, и всегда должна быть соединена с своим источником. Источник же ее, как мы видели, есть сей язык первый и всеобщий, который означает и представляет вещи в точности: то нельзя сомневаться, чтоб музыка не была истинная мера вещей, так как Писание и слово выражают значение оных.
И так в соединении только с сим обильным и неизменяемым началом Музыка может сохранить преимущества происхождения своего, и отправлять надлежащее свое дело; тогда-то она живописала бы сходные картины, и тогда все способности слушающих ее были бы совершено удовлетворены. Словом, сим-то средством Музыка произвела бы чудеса, которые ей сродны, и которые приписываемы ей были во всех временах.
Следственно, отделив ее от источника и приискивая ей дела в чувствованиях вымышленных, или в неосновательных идеях, лишили ее люди первой ее подпоры, и отняли у нее все средства показать себя во всем блеске.
Какие же впечатления, какое действие происходит она, находясь в руках человеческих? Какие идеи, какие чувства изображает нам? Выключая сочинителя, многие ли из слушающих могут разуметь, что изображает принятая ныне Музыка? Да и сам сочинитель, когда воображение его утихло, не теряет ли из памяти того смысла, который начертал сам, и который хотел изобразить?
И так, самое безобразное и недостаточное употребление делают люди из сего Художества; и сие от того единственно, что, не вникнув в Начало, не старались подкреплять Художеств друг другом, и вздумали, что можно делать списки, не имея пред собою подлинника.
Я не осуждаю моих подобных за то, что они в бесчисленных пособиях художественной Музыки ищут себе приятностей и отдохновения, ниже отнимаю у них те отрады, которые может им сие художество доставить. Знаю, что она может иногда подать средство оживить в себе многие из тех потемнелых идей, которые, когда бы чище были, долженствовали бы быть единственною пищею, и которые одни могли бы им пособить сыскать точку своей твердости. Но для сего обязаны они всегда возвышать свое разумение над тем, что чувства дают разуметь; потому что стихия человека не в чувствах. Обязаны они верить, что как ни совершенны музыкальные их произведения, но есть еще другие иного чину гораздо правильнее; что по мере только большего, или меньшего сходства с сими, подделанная музыка привлекает нас, и производит в нас больше, или меньше приятные движения.
О мере
Когда я указал на точность меры, которою музыка связана, не потерял я из виду и всеобщности сего Закона; напротив, я намерен обратиться опять к ней, чтобы показать, что оный Закон не токмо объемлет все, но купно везде имеет явственные отличительные знаки. И сие все сходствует с вышесказаым видели мы, что мера имеет свое место в способностях умственных человека, и состоит в числе Законов, которыми он управляется: из чего можно было рассудить, что как сии умные способности суть подобие способостей высшего начала, от которого человек все имеет; то и сему Началу надобно иметь сою меру и свои частные Законы.
И так, когда высшие вещи имеют меру, то не удивительно, что нижние и чувственые вещи, ими сотворенные, подвержены ей, и что следствено находим в сей мере строгого прдводителя Музыки.
Но ежели хоть мало размыслим о свойстве сей чувственной меры, тотчас увидим разность ее с тою, которая учреждает вещи иного чину.
В музыке видим меру всегда равную; сделанное единожды движение продолжается и, повторяемо бывает в одинаком виде и в одинаком количестве времени; все в ней кажется нам так порядочно и так точно, что нельзя не почувствовать Закона сей меры и не признать надобности ее. Сим равная мера столь тесно сопряжена с чувственными вещами, что люди употребляют ее во всех произведениях своих, которые требуют продолжения действивя; мы видим, что сей Закон есть для них как бы подпора, на которую они охотно опираются; видим,что они употребляют ее и в самых суровых трудах, и потому можем судить, сколь велико преимущество и польза сей сильной помощи; потому что она облегчает трудные работы, которые без нее казались бы несносными.
