За порогом жизни, или Человек живёт и в Мире Ином - Волошина Инна

— Ты посмотри, что ты нарисовал и как!

— Не отрицаю, мне нравится, но у меня более нет желания рисовать…

— Я совсем отказываюсь понимать тебя…

— Бабушка, — я подошёл к ней и обнял её, — пойми, моё призвание — перо, а не кисть. Конечно, если будет появляться желание рисовать, и будет для этого возможность — я буду рисовать, но только для себя. И не более… Это для общего развития.

— А как ты намерен поступить с этими картинами?

— Участь одной уже решена — оправленная в резную рамку, которую, я обещаю тебе, выстругаю сам, эта картина будет доставлена в твой дом. Примерно то же самое произойдёт с другими. Я оставлю себе лишь те, что мне особо понравились.

— Ты не исправим, Николай, — вздохнула бабушка.

— Почему же?

— С тобой бесполезно спорить, ты всё равно сделаешь по-своему.

— Я огорчил тебя?

— И да, и нет. Ты зрелая личность и можешь поступать во всём так, как хочешь. Прошло то время, когда ты нуждался во мне…

— Не говори так, бабушка, — перебил её я, — ты не права! Здесь сейчас ты нужна мне более, чем когда-либо. С тобой в мою жизнь вошло что-то новое…

— Да, как же! Ты обещал навестить меня, а самого и след простыл… И картину в рамке, позвольте узнать, когда доставите? — Бабушка продолжала сердиться. Так было и раньше, когда я, выслушав её мнение, поступал по-своему.

— Бабушка, я не задержу подарок надолго. Обещаю тебе… А ты… Ты правда очень много сделала для меня. Ты не раз уже возвращаешь меня к жизни… Вот и теперь, когда ты здесь, я чувствую себя не таким одиноким, как раньше.

— Ты одинок?

— Как тебе ни покажется странным, но я одинок. Понимаешь, я один…

— Погоди, Николушка, как же так? А твоя девушка, о которой ты рассказывал мне?.. Она ведь ушла намного раньше тебя, разве вы не встретились?

— Нет.

— Почему же? Ведь ты говорил мне, что любите друг друга… Ты так верил в эту жизнь и в то, что вы встретитесь здесь, на небесах…

— Этому ты научила меня, но всё вышло иначе.

— Не понимаю… Объясни, что хоть произошло?

Мне пришлось рассказать ей всё, что я знаю и, конечно, о своих безуспешных поисках Тамары. Я только скрыл разговор между Учителем и Николосом, который случайно подслушал. Теперь бабушка была расстроена ещё больше, но уже не из-за картин. Она переживала за меня…

— А я-то думала, что хоть ты обретёшь счастье… В тот раз я не стала спрашивать, почему в доме нет женщины. Думала, что ты сам меня с ней познакомишь, а вышло-то вон оно как…

— Бабушка, а как ты?

— Что ты имеешь в виду? Одинока ли я?

— Да, это.

— Я не буду скрывать, Николай. Пока живу одна. А что будет дальше — Бог покажет.

— А твой муж, что с ним?

— …

— Ты и раньше ничего не рассказывала о нём, почему, бабушка?

— Так сложилась моя жизнь, что в молодости я никого не любила. Красавицей не была, но ребята за мной ходили. Годы шли… Отец решил, что пора меня замуж отдавать. Он у меня спросил: «Есть ли кто у тебя, дочка, на примете, кто сердцу мил?» А что я могла ему ответить? Холодно было сердце моё. Я так ему и сказала. Тогда он сам подыскал мне жениха.

— Бабушка, а что же ты так и пошла замуж без любви, за кого указали?

— Ох, Николушка, не я была одна такой в наши то годы. На сердце холод… А лишний рот в доме держать кто будет?.. Вот, как исполнилось мне семнадцать, так отец и объявил о моей помолвке с будущим мужем. Он с его родителями всё заранее обговорил.

— А ты не знала?

— Почему не знала? Догадывалась. Только отец в тайне имя избранника держал до самой помолвки. Мать знала, но тоже молчала. Не знаю, отец ли запретил, или верила в моё благополучие, что так спокойна была. Когда отец сказал, за кого мне придётся замуж идти, я и ахнула. Да, было отчего!.. Семья побогаче нашей, да и парень собою красив, не одна девка по нему сохла. Мать мне сказала: «В хорошую семью идёшь, дочка. И не далеко. В соседнем селе жить будешь. И парень собою пригож. Думаю, счастлива будешь.» Только от этих слов защемило что-то в сердце. Нехорошо мне стало, побледнела. Матушка ахнула, что плохо де мне стало, а отец: «Бывает такое в канун свадьбы». Они, оказывается, обо всём договорились: и когда сватов зашлют, и когда свадьба будет. Пришлось смириться, хотя вплоть до свадьбы слёзы лила. А после свадьбы — и того более…

— Бабушка, он что, совсем плохой был?

— Да нет, не так уж и плох. Ты поймёшь меня: ко мне, как к женщине, ласков, а в остальном — всё равно, что зверь: грубый и жестокий. Я никогда таких жестоких не видела. Первое время мы неплохо жили, а как понесла я малыша, так он гулять начал, да на меня покрикивать. А там, и руки стал распускать.

— Что ж ты молчала? Родителям рассказала бы…

— Не могла. Боялась его гнев на себя навлечь, да и доля женская такая — всё терпеть. Чем дольше жили, тем хуже становилось. Детей трое было, да не любил он их. Как подрастать стали, так он и на них руку подымал. Я защищала, как могла… Устала я очень, стала Бога просить, чтоб поразил его болезнью, приковал к постели, или уж совсем забрал. Грех на душу брала, но детей было жалко, особенно первенца — отца твоего. Он старший, да мальчишка, ему больше всех доставалось… А потом его убили…

— Не рассказывай об этом, я всё знаю.

— Знаешь? — брови бабушки изогнулись в удивлении. — Кто тебе рассказал?

— Мой Учитель.

— Учитель?

— Да. Когда он шёл меня встречать, он изучил мою жизнь, всю мою родословную. Он знает жизнь близких мне людей, всё так, как оно было на самом деле.

— Что ж, тогда мне не надо будет вспоминать ещё раз то, что вызывает во мне ужас.

— Бабушка, а где он сейчас? Ты что-нибудь знаешь о нём или виделась?

— Нет! Не хочу встречаться с ним. Он ненавистен мне. Но я его видела. Ведущий его приходил ко мне, говорил, что встреча возможна. Да я отказалась. Тогда он предложил мне посмотреть на него, может что изменится, ведь его образ здесь иной, и он во многом стал лучше. Он исправляется. Мне с трудом в это верилось.

— И ты решилась посмотреть на него?

— Да, женское любопытство взяло верх надо мной.

— Что тобою двигало ещё кроме любопытства?

— Пожалуй, ничего. Он был красивым мужчиной при жизни на Земле, и мне хотелось посмотреть на него, каким он стал. Любви я к нему не испытывала, а с годами стала ненавидеть…

— Ты была там, где находится он?

— Нет. Его Ведущий показал мне его жизнь иным образом. Вот, что я увидела: высокий широкоплечий мужчина с рыжеватыми волосами ниже плеч, оголён по пояс; штаны ветхие, изодранные; руки широкие, натруженные. Я сначала видела его со спины. Он вышел из дома, если эту лачугу можно назвать домом… Скорее — нора в земле, лишь дверь деревянная, а в ней небольшое округлое отверстие, должно быть, вместо окна. Он вышел из своей лачуги и пошёл вниз по тропке. Кругом подобные строения, люди снуют, но всё моё внимание было лишь на нём, я хотела видеть его лицо. Так он дошёл до большого входа в гору и слился с потоком похожих на него людей. В полумраке я видела, как он работает. Но его лицо я не могла рассмотреть, лишь глаза вспыхивали двумя живыми огоньками, когда он поворачивался в сторону горевшего вдали факела. У него длинная борода, отчего он ещё больше казался похож на зверя.

— Почему ты в нём до сих пор видишь зверя?

— Не знаю, Николай. Не знаю…

— А что было потом?

— Я всё-таки рассмотрела его при нормальном свете, когда он вышел из забоя на улицу и умылся. Да, его Ведущий был прав, он действительно сильно изменился. Ему было так не присуще сострадание к другим. А что же видела я? Он помог дотащить руду в корзине споткнувшемуся человеку. Мало того, он прижал его к себе и говорил что-то успокаивающее, но я не могла расслышать его слов. Николушка, я не верила тому, что видела…

— А как он выглядит?

— Я уже говорила, что он бородат. Издали похож на старика. А приглядишься — молод и полон сил. Глаза голубые, ресницы рыжие, почти бесцветные. Это всё, что можно было рассмотреть на его лице. Когда он повернулся боком, то прорисовался римский профиль.