Луи Клод де Сен-Мартен - О заблуждениях и истине
Источник права наказания
И так тщетно было бы искать ныне в нем принадлежностей Законодателя и Судии. Однако по Законам Истины ничто не должно оставаться без наказания, и сие уже неизбежно, чтобы Правосудие везде разливалось с наиточнейшею строгостию как в чувственном, так и в умственном состоянии. Когда же человек падением своим не только не приобрел новых прав, но и те, которые имел, утратил: то неотменно надлежит искать инде тех прав, которые нужны для поведения его в общежительном состоянии, к коему он ныне привязан.
Но где лучше можем их обрести, как не в сей самой Причине временной и физической, которая заступила место человека по повелению первого Начала? Не она ли в самом деле вступила в тот сан, которого лишился человек своею виною? Не ее ли звание и дело есть не допускать врага оставаться владыкою той Державы, из которой изгнан человек? Словом, не она ли поставлена во светило человеку, да освещает все стопы его?
И так чрез нее единую долженствует ныне производиться и то дело, которое древле имел человек, и то, которое сам на себя возложил, когда пришел населять место, не для него созданное.
Вот что единственно может объяснить и оправдать все течение человеческих уголовных Законов. От общежительства, в котором он по необходимости живет, и к которому он определен, рождаются беззакония; не имеет он в себе ни права, ни силы истреблять оные; и так надлежит необходимо вместо его другой какой причине исправлять сие, ибо права Правосудия непреложны.
Однако, как сия Причина есть выше чувственных вещей, хотя ими правит и начальствует над ними; а наказания человека в обществе должны быть чувственные, каковы суть и самые беззакония: то потребны ей средства чувственные же для возвещения ее приговоров, равно как и для исполнения судов ее.
К сему делу употребляет она глас человека, когда однако учинится он того достойным; ему поручает она возвещать Правду подобным ему, и принуждать их хранить оную. И так не токмо человек по сущности его не есть Владетель меча, мстителя беззаконий; но самое звание его показывает, что сие право наказания находится в иной деснице, коея должен он быть токмо орудием.
Здесь видно, сколь великие преимущества приобрел бы Судия, который бы удостоился быть воистину органом сей Причины разумной, Временной, всеобщей; в ней нашел бы он неложный свет, при помощи которого различал бы неошибочно невинного с виноватым, а чрез то мог бы избыть несправедливостей; надежен был бы его размер наказания с преступлениями, и не падал бы сам он в преступление, стараясь истреблять оное в других людях.
Сие бесценное преимущество хотя и не известно людям вообще, не представляет однако в себе ничего странного, или превосходного пред всеми прочими преимуществами, которых удобопричастным быть человека доселе я показывал; все они происходят от способностей сей Причины действующей и разумной, определенной установить порядок во вселенной между всеми Существами двух натур; и ежели человек посредством ее может удостовериться в необходимости и истине своей Религии и богопочитания; ежели может приобрести неоспоримые права, возвещающие его и законно поставляющие выше подобных ему: то, без сомнения, может он надеяться таких же вспоможений и в безошибочном отправлении правосудия гражданского, или уголовного, в обществе, врученном его попечению.
Впрочем все, что я доказывал, изображено и показано в обыкновенном судопроизводстве уголовных дел. Судья не почитается ли как бы забывшим себя, чтоб быть токмо простым делателем и органом Закона? Сей Закон, хотя и человеческий, не есть ли священ для него? Не употребляет ли он всех известных ему средств к тому, чтоб поведение и Приговоры его были беспорочны и чисты, и чтоб, елико Закон позволяет, соразмерять наказание с преступлением; или лучше сказать, не Закон ли самый чаще бывает мерилом оного: и когда Судия соблюдает его, не уверяет ли себя тогда, что он поступил по Правосудию?
О свидетелях
И так сам человек уверил бы нас в точном существовании сего Начала, когда бы мы и не имели другого твердейшего о сем удостоверения.
Но притом еще явственнее видим, что Правосудие уголовное, употребляемое между Народами, в самой вещи есть образ Правосудия, принадлежащего тому Началу, о котором говорим; и что когда оно не на сем Начале утверждается, тогда шествует во мраке равно со всеми прочими установлениями человеческими; от чего последует цепь ужасных несправедливостей и точных смертоубийств.
В самом деле сия обязанность, возлагаемая на Судию, забыть себя самого и собственное свидетельство, а слушать только гласа свидетелей, возвещает поистине, что существуют свидетели, которые не лгут, и что по их-то свидетельствам должен он учреждать свой суд. Но как сии свидетели также должны быть таковы, чтобы нельзя было их подкупить; то очевидно уже, что Закон неправедно ищет их между людьми, которых невежества и неправды не может не опасаться; потому что в сем случае явно подвергает опасности принять ложь за довод, и сделаться совсем виноватым; ибо Судия ради надежного и правдивого токмо свидетеля должен забыть себя и преобразиться в простое орудие; понеже наконец закон лживый, на котором чаял он утвердиться, никогда не снимет на себя заблуждений его и преступлений.
О власти человеческой
Чего ради и сам Судия важнейшею себе должностию поставляет стараться разыскивать правду в Свидетельстве: но как же может иметь в том успех без помощи сего света, которого ему, яко человеку, назначаю быть единственным предводителем и неразулчным спутником?
И так не будет ли то великой недостаток в уголовных Законах, когда не сей светильник предводительствует ими; и сей недостаток не приводит ли Судию к величайшим злоупотреблениям? Но рассмотрим те, которые происходят от самой власти, которую Закон человеческий себе присвояет.
Когда человеки сказали, что Закон политический принимает на себя отмщать за частных людей, которым тогда запрещает самим собою чинить взыскание: то без всякого сомнения чрез сие дали ему такие преимущества, которые никогда не могут ему принадлежать, доколе будет он оставлен самому себе.
Согласен я однако в том, что сей Закон политический, который некоторым образом может размерять свои удары, содержит в себе некоторое преимущество в том, что мщение его не всегда будет неограниченное, каковым быть может мщение нераздельных.
Но во-первых, может он обмануться в виноватых, а человек не так легко обманывается в собственном своем противнике.
Во-вторых, ежели сие личное мщение, хотя и позволительное в таком случае, когда бы человек одарен был токмо чувственною природою, есть совсем чуждо разумной его природе; ежели сия разумная природа не токмо никогда не имела права телесно наказывать, но еще и совсем ныне лишена всякой власти и никоим образом не может отправлять Правосудия, доколе не возвратит первобытного своего состояния: то без сомнения тот Закон политический, который не будет предводительствуем иным каким светом, будет делать те же несправедливости, под другим только именем.
Ибо, когда человек вредит мне, чем бы то ни было, он виноват по Законам всякого правосудия: когда я сам собою ударю его, пролью кровь, или убью его, я преступаю равно с ним Законы истинной моей природы и Законы Причины разумной и физической, которая долженствовала быть моею путеводительницею. Когда же Закон политический единый заступит мое место для наказания врага моего, то он заступит место человека, повинного в крови.
Тщетно будет возражение, что каждый гражданин по силе общественного договора подвергнул себя, в случае законопреступления, наказаниям, присуждаемым разными Законами уголовными; ибо ежели люди не могли законно учредить политических Тел на едином своем условии, как то выше доказано; то гражданин не может вручить согражданам своим права наказывать себя, понеже истинная природа не дала ему оного, и понеже договор, мнимо учиненный с ними, не может распространить сущности, составляющей человека.
Скажу, может быть, что сие действие мщения политического не почитается произведенным от человека, но от Законы: я ответствую, что сей политический Закон, лишенный своего светильника, есть не иное что, как простая воля человеческая, которой и самое единодушное согласие не прибавляет власти. А посему, когда действовать насилием и по собственной воле есть беззаконие для человека; когда проливать кровь есть беззаконие же для него: то единогласное изволение всех людей, живущих на земле, никогда не может оного загладить.
Чтобы избегнуть сего камня претыкания, Политики чаяли обрести наилучший способ, представив виновного яко изменника, а посему и яко врага всего общественного Тела: тако поставя его в военное состояние, мнят, что смерть его есть законная; понеже как политические Тела, по их мнению, составлены по образу человека, то подобно ему они должны печься о своем сохранении. И так, по силе сих правил, верховная власть имеет право обращать все свои силы противу злодеев государства, умышляющих зло на него, или на его членов.
