Олег Гор - Просветленные не берут кредитов
Теперь я напоминал скорее осьминога, нечто вроде центрального узла осознания, от которого отходили несколько щупалец. С помощью одного я мог видеть, а точнее осознавать зрительные впечатления, другое анализировало запахи, третье аккумулировало тактильные ощущения, от зуда на макушке до судороги, что вцепилась в правую икру, четвертое занималось звуками, пятое закручивалось внутрь себя, в мысли, а шестое было горечью во рту.
Испугаться или удивиться я не успел.
Таким же рывком вернулся в обычное состояние, и оно мне очень не понравилось. Боль добралась до бедер и жевала их с настойчивостью голодного медведя, отдельные ее усики трогали пах и ягодицы.
Я почти видел ее как живое существо, обвивающее меня, неспешно переваривающее…
Последовал новый провал, на этот раз я совсем потерял сознание.
Вернул его тут же, если судить по тому, что в помещении не стало ни темнее, ни светлее. Зато рядом со мной объявился брат Пон, озабоченный, необычайно серьезный, даже торжественный.
– Спокойно, – сказал он, увидев, что я открыл глаза. – Ты не заболел. Все хорошо.
Не заболел? Что же за ерунда тогда со мной происходит?
Я открыл рот, собираясь высказать все, что думаю по этому поводу, но монах приложил палец к моим губам. Это меня настолько ошеломило, что я снова провалился в состояние «осьминога» и разобрал на этот раз, что мое «тело» состоит из двух частей, к одной крепятся «щупальца», а другая как бы висит на первой и управляет всем остальным.
В этой конфигурации я тоже чувствовал терзавшую меня боль, и даже несколько острее, но в то же время она не являлась доминантой, я смотрел на нее со стороны, она ничем не отличалась от бурой антаравасаки брата Пона или от доносившихся с улицы оживленных голосов.
Элемент реальности, мгновенная вспышка восприятия, тут же исчезающая, чтобы смениться другой.
– Скоро будет легче, – сказал монах, когда я вновь стал самим собой.
В самом деле, дрожь колотила меня не так сильно, и хотя боль сжимала тело до горла, ноги уже отпустило, я мог сгибать их в коленях и шевелить ступнями, не испытывая дискомфорта.
Когда в голову одновременно словно вонзили не один десяток раскаленных гвоздей, я поморщился, но и только.
– Скоро будет легче, – повторил брат Пон. – Сегодня родилось твое новое тело.
Я поднял так хорошо знакомую руку и оглядел ее, пытаясь найти хоть какие-то признаки изменений. Но все осталось по-старому, не исчез даже шрам от ножа, полученный на рыбалке лет двадцать назад.
Наблюдавший за мной монах рассмеялся.
– Оно точно такое же, как старое, только новое, – сказал он. – Но не сомневайся. Обязательно почувствуешь разницу, пусть и не сразу, и не такую, какой ты, может быть, ожидал. В Супермена ты не превратился и паутину из рук пускать не научился, но это же не главное, верно?
В этот момент последний гвоздь вылетел у меня из головы, и я ощутил изумительную легкость во всем теле, показалось, что еще мгновение, и я взлечу над полом. Я сел, не очень понимая, что собираюсь делать дальше.
– Не спеши, – брат Пон положил мне на плечо руку, и она показалась неимоверно тяжелой. – Посиди немного, отдышись, успокойся, а затем мы отправимся на праздник в нашу с тобой честь.
Праздник? В нашу честь?
– Ну да, я же не рассказал тебе! – монах хлопнул себя ладонью по лбу. – Обитателям этой деревни явился, как они говорят, Сияющий Будда и предсказал, что к ним с запада придут двое монахов, принесут удачу, процветание и отличный урожай.
Сияющий Будда? Неужели тот же самый Вайрочана?
Но как такое возможно?
Вид у меня в этот момент был, должно быть, очень забавный, поскольку брат Пон засмеялся.
– Я же не раз говорил тебе, что в этом мире найдется место для всего? – поинтересовался он, немного успокоившись.
Тут цветастая занавеска, служившая в нашем обиталище дверью, колыхнулась, и внутрь заглянул морщинистый смуглый дядька, захлопал глазами и сделал призывный жест.
Брат Пон кивнул, показывая, что вот-вот, уже идем, дядька кивнул и исчез.
Монах встал, я поднялся тоже, с недоверием прислушиваясь к тому, как легко и свободно работает мое тело – никакой боли в суставах, напряжения в связках или скованности в мускулах.
Ну что же, праздник так праздник.
Вечеринка эта не сильно отличалась от той, на которой мы присутствовали в селении луа. Народ не кормили до отвала мясом «повесившегося» буйвола, но зато рядом со мной не сидел ехидный, насмешливый колдун, и второе меня радовало больше, чем печалило первое.
В наше жилище я вернулся сытым, с головой, что гудела от того, что местные считали музыкой.
Удивительно, но даже в таком состоянии я не забыл, что должен выполнить «движение против потока», а закончив с ним и улегшись, напомнил себе об осознавании, которое необходимо поймать во сне.
Само напоминание мне ничем не помогло, но утром я не сильно расстроился.
– Пора идти дальше, – сказал брат Пон, когда мы поднялись и привели себя в порядок.
Я кивнул, взял посох, сумку для пожертвований и натянул маску убогого придурка. Следом за монахом шагнул через порог и обнаружил, что наше жилище окружает толпа мео-мон: женщины, за спинами которых привязаны дети, еле держащиеся на ногах старики, ясноглазые подростки, мужчины.
Они стояли тесным полукругом, не оставив прохода.
Завидев нас, обитатели селения дружно повалились на колени и начали причитать. Одна из старух протянула руку и несмело взялась за край одежды брата Пона, другая схватила за антаравасаку меня.
Это что, нас не хотят выпускать?
Неужели «Сияющий Будда» велел им держать гостей в плену?
Я ощутил, как внутри проклюнулась почка раздражения, выросла с необычайной скоростью, и через миг я уже сжимал кулаки, с удивлением наблюдая за собственным желанием проложить дорогу силой.
Монах сказал нечто, судя по тону, осуждающее и покачал головой.
«Повелители гор» откликнулись дружным воплем, и заговорил старик, тот самый, что встречал нас вчера, – медленно, запинаясь, с плачущими, просительными интонациями, неловко размахивая руками.
Брат Пон выслушал его речь с каменным лицом, потом развернулся и пошел обратно.
– Они не хотят нас выпускать, – сказал он, когда мы очутились в нашем жилище. – Последние два года мон оставались без урожая, и удача, которую мы принесли, нужна им как никогда… Мне предложили стать местным жрецом в обмен на долю риса, денег и самую красивую девушку селения.
Я раздраженно хмыкнул.
Похоже, местные не в курсе, что буддийские монахи соблюдают обет безбрачия.
– Если хочешь, то и тебе отыщем барышню пошустрее и останемся в этих горах, – продолжил брат Пон, задумчиво глядя в потолок и картинно поглаживая выбритую макушку. – Спокойная жизнь, уважение, а потом и детишки пойдут, один за другим… Красота! Не хочешь?
Мне предложили стать жрецом в обмен на долю риса, денег и самую красивую девушку селения.
Я к концу его издевательской речи кипел от возмущения и сам изумлялся этому: неужели все упражнения и медитации, через которые я прошел, были зря, и я не в состоянии контролировать даже собственные эмоции?
– Хотя нет, не останемся, – тут брат Пон с сожалением вздохнул. – Не выйдет. Наверняка у тебя есть дела, да?
И он поглядел на меня вопросительно.
Я отчаянно закивал.
– Ладно, не бойся, шучу, – сказал монах уже серьезно. – Сегодня ночью уйдем. Немножко удачи мон оставим, чтобы не расстраивались, и отправимся дальше.
Облегчение накрыло меня с такой силой, что я даже вспотел.
– А по поводу того, как тебя штормит, – не переживай, – брат Пон, как обычно, видел, что со мной творится. – Ты утерял привычные точки опоры, лишился стен, державших конструкцию твоего сознания, и поэтому эмоции некоторое время будут кидать тебя, как буря лодку. Главное – не пытайся их давить, гнать, просто наблюдай, созерцай.
Этот совет я вспомнил за день не раз и не два, поскольку раздражение и даже злость посещали меня регулярно, накатывая словно настоящие волны, колючие и обжигающие.
Брат Пон разбудил меня, тронув за плечо, и я заморгал, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь во тьме.
– Время, – прошептал монах.
Я проспал всего пару часов и поэтому ощущал себя одеревеневшим, недавняя легкость исчезла без следа. Двигался с трудом, как очнувшийся после зимней спячки медведь, а веки тянуло вниз с неимоверной силой.
– Нас караулят снаружи, – сказал брат Пон, когда я все же сумел подняться. – Поэтому уйти просто так не выйдет.
У меня мелькнула дикая мысль, что мы станем прорываться с боем.
– В качестве удачи мы оставим им вот это, – монах показал мне две вырезанные из дерева фигурки, над которыми он корпел большую часть дня: сидящие в позе лотоса лысые человечки, один напоминает моего наставника, другой – меня.
– Ну а сами незаметно выскользнем, – добавил брат Пон. – Бесшумно, бесследно. Ты на подобное не способен…
