Секс и судьба - Хавьер Шико
Пролетели четыре часа, в течение которых Марита спокойно спала.
В успокоении, взгляд наставника выражал надежду… Но в этот миг внешне диковатый дворник оставил улицу и пошёл к нам, разбрасывая песок под ногами… Упорно глядя на спящую малышку, он ощутил любопытство. Меры, предпринятые наблюдателями, не оказали на него никакого воздействия. Бахвал, относительно молодой человек подошёл к ней и встряхнул её, проворчав: «просыпайся, потаскуха, просыпайся».
Факт, что с этим ребёнком так несправедливо грубо обходились, внутренне ранил меня, но более всего я страдал от той неимоверной боли, которая отражалась на лице Феликса, который, судя по тревожному его виду, всё отдал бы, чтобы материализовать свои руки и остановить агрессию.
— «Просыпайся, потаскуха, просыпайся»…
Пощёчины хлопали по её лицу, на котором ветер в своём милосердии осушил слёзы.
В изумлении мы увидели, как она в ужасе открыла глаза.
Каким надо было быть животным этому человеку, который, видя, как она дрожит, не постеснялся лапать её грудь своими похотливыми руками?
Несмотря на то, что она была в оцепенении, она спрашивала себя, действительно ли она мертва, и не находится ли она в аду, видя перед собой демона…
Она попыталась вскричать, но горло её оставалось немым.
Несмотря на всё это, она в ошеломлении встала и ускорила шаги, шатаясь на ходу. Преодолевая препятствия, она дошла до тротуара, где покрытая росой скамья приглашала к отдыху. Но ей не хватало спокойствия, которое могло бы позволить ей усвоить наши внушения. В полной растерянности она спустилась на асфальт, равнодушная к усиливавшемуся дорожному движению… Она шаталась из стороны в сторону, приходя в себя…
Автомобили проносились с большой скоростью, мопеды чихали и стреляли в настоящей гонке. Пешеходы проходили стороной, стараясь побыстрее попасть на работу или возвращаясь домой после ночной деятельности. Муниципальные служащие, занятые уборкой дорог и чисткой машин, принимались за работу с первых лучей восходящего дня.
Город готовился к новому дню.
Мы последовали за бедной малышкой, охваченные дурными предчувствиями.
Феликс казался мне почтенным воспитателем, который вдруг сошёл до оживления общественного пути с целью спасти любимое дитя. В состоянии между симпатией и почтением, я в печали сопровождал его, а он всё уменьшался и печалился, стараясь помочь…
Наполовину пьяные парни, стоявшие на углу улицы, разразились смехом, увидев шатавшуюся Мариту: «Бесстыжая пьяница, бесстыжая пьяница!». Проезжавшие водители выкрикивали оскорбления в её адрес. Ни одна сочувствующая рука не поддержала её в том оцепенении, в котором она находилась, и автомобиль, мчавшийся на большой скорости, зацепил и отбросил её, словно ошмётки плоти, брошенной на землю.
Машина скрылась из вида, набежали прохожие.
Девушки, возвращавшиеся в прогулок, в тревоге принялись кричать. Одна из них впала в истерические рыдания. В нескончаемом потоке людей, где бесполезно искать ответственных, машины выплёскивали любопытных, которые собирались вокруг неподвижной девушки.
Её тело было отброшено на несколько метров, её голова ударилась о камень и была разбита, слегка повёрнутая вбок.
Я меня перехватило дыхание. Я был недостаточно опытен, чтобы противостоять подобным ситуациям, где случившееся несчастье требовало мгновенного решения. Но брат Феликс, посреди шума толпы, взывавшей к помощи полиции, уселся на асфальт. Прилагая сильные магнетические пассы к голове несчастной жертвы, он придал ей достаточно энергии, чтобы она механически приняла горизонтальное положение тела, чтобы дышать без каких-либо особых трудностей, при помощи движений, которые для присутствующих казались гримасами смерти.
Марита перестала беспокоиться обо всём, что касалось её.
У меня появилось чёткое впечатление, что основа её черепа разломана, но я не мог позволить себе ни малейшего вопроса. Эмоциональная нагрузка была слишком сильной, чтобы ещё рассуждать о технической стороне вопроса.
В состоянии родителей, глубоко человеческих и тронутых страданием, брат Феликс уселся так, что голова девушки была у него на коленях. Возложив руки на её окровавленные ноздри, он поднял взгляд свой и стал вслух молиться. Его слова выделялись из шума толпы:
— Господь бесконечной любви, сделай так, чтобы твоя дочь не была выброшена из обители человеческой без подготовки!… Дай нам, Отец, благословение страдания, которое позволяет нам размышлять! О, Боже милосердный, дай ей ещё несколько дней пребывания в страждущем теле, или хотя бы несколько часов!…
Наставник умолк, как любое земное создание, тронутое волнением…
Сразу же после этого он сделал мне знак и посоветовал вернуться в апартаменты во Фламенго, чтобы понаблюдать, что было бы разумно приобрести в том, что касается средств поддержки. Мне надо было отыскать Клаудио и Марсию и умолять их о помощи и сочувствии. Он же, Феликс, внушит кому-нибудь позвонить им. Семейство Ногейра будут между ним и мной, чтобы заинтересовать их этим несчастным случаем, и чтобы они мысленно были приведены к сочувствию… Останется лишь проследить, чтобы не произошло немедленное развоплощение… Когда я вернусь во Фламенго, мы сможем снова объединиться…
Увидев его смиренным в самоотречении, я вскорости вышел, чтобы не только побыстрее ответить на вызовы задачи, выпавшей на мою долю, но и очистить всё, что лежало у меня на сердце. Иногда необходимо, чтобы слёзы служили нам доверенным лицом, когда нет никого, кто выслушал бы нас… Столько работы для возвышенного благодетеля в надежде спасти этого ребёнка, перенёсшего столько тяжких испытаний!… Столько жертв для наставника, чьё величие берёт своё начало в Высших Сферах, с целью предложить ей свои объятия!… И крах предприятии казался мне неизбежным.
Перед тем, как устремиться на проспект Атлантики к Новому Туннелю, я услышал множество голосов, кричавших: «умерла!.. умерла!…». Не в состоянии сдержать слёзы, я обернулся, чтобы увидеть действие подобной новости на лице брата Феликса, заключая в самом себе: «Всё было бы напрасно! Всё было бы напрасно!»… Но вдруг сильнейшая волна надежды омыла моё сердце!… Мысль, что едва уловимые источники энергии сыпались с ясного и звёздного небосвода на этот уголок Копакабаны, омываемый морем, пришла мне в голову, словно прося нас me довериться Богу в шёпоте волн!…
Нет!… Сражение не стало меньшим!…
У нас был с собой излишек любви и света, который несёт молитва!… Ничто ещё не потеряно…
По-отцовски держа на руках дитя в беспамятстве, благодетель устремил взор свой ввысь и, принимаемый глубоким молчанием, казалось, говорил теперь с бесконечностью.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
Часть Вторая
Медиум: Франсиско Кандидо Хавьер
1
Было практически пять часов утра, когда я добрался до жилья Ногейров.
Дом был пуст, комнаты словно онемели; повсюду царило молчание.
Но под тонким покрывалом ворочалась «донна» Марсия, утомлённая событиями накануне. Она провела ночь, погружённая в печаль. В полумраке комнаты она лежала, положив голову на руку, локоть упирался в подушку. Её глаза опухли от слёз. Её приёмная дочь не вернулась домой. В тревоге она ждала утра нового дня… Она позвонит в резиденцию Торресов, чтобы узнать, вернулась ли Марина. Если надо, она позвонит даже в Терезополис. Она хотела поговорить хоть с кем-нибудь, довериться. Ею овладел страх, и её сердце трепетало от предчувствия катастрофы.
Я мысленно обратился к ней в поисках новостей от Клаудио.
Я ощутил её невнятный ответ. Думая, что вновь размышляет о событиях ночи, она принялась вспоминать своё возвращение домой несколькими часами ранее, когда он был совершенно пьян. Он прибыл, держась за стены, спотыкаясь и наталкиваясь на них. Он сказал, что пытался утопить угрызения совести в виски. Она слышала, как его рвало, выслушала его выговоры с другой стороны двери, которую она из предосторожности закрыла на ключ. Преступная авантюра заканчивалась пьянкой и банальным похмельем… Ей не хотелось семейных сцен.
