Екатерина Трубицина - Прогулка по висячему мостику
— Станис… Извините… Стас, я, конечно, еще понятия не имею, что будет представлять собой новая коллекция, однако, если у Вас грядет расширение производства, то и оборудование будет закупаться, ведь так?
— Безусловно.
— Если не возражаете, мне бы хотелось, по возможности, принять участие в этом процессе.
— Не вопрос! В двадцатых числах сентября в Германии состоится международная мебельная выставка. Я в самом принципе хочу пригласить Вас на это мероприятие, ведь там мы собираемся представить разработанную Вами коллекцию. Едете?
— Обязательно!
— Значит, договорились. Удачи Вам, Ира.
— До свидания! — сказала она, и почувствовала, как ее слова уткнулись в плотную стену тишины отсутствия соединения.
Ира приоткрыла дверь кухни. Женечка с Генкой все еще болтали:
— ….пусть сама со всем разбирается, — услышала Ира Женечкин голос.
— В твоих объятиях?
— Ты что, ревнуешь?
— Конечно, ревную! Я ж тайно в нее влюблен!
Ира открыла дверь в комнату, которую оглашал веселый смех реального Женечки и «мобильного» Генки.
— Ладно, пока.
— Пока! Ирчику привет!
— Тебе привет, — сказал Женечка, отключая трубку.
— Спасибо. Как там Генка?
— Изо всех сил бьется за твое достойное трудоустройство.
— Уже знаю. От Радного.
— С ним сейчас разговаривала?
— Да.
— Ну и?
— Знаешь Жень, я не могу понять своего отношения к нему, точнее природы этого отношения. Вроде человек как человек, притом во всех отношениях весьма положительный, а в отношении меня так и вовсе просто замечательный, можно даже сказать, добрый гений. Благодаря ему мечты сбываются, деньги рекой текут, а меня даже звук его имени в ужас повергает.
Ира присела на краешек кровати. Женечка слегка приобнял ее.
— Ты его так боишься?
— Не то, чтобы боюсь… но по спине мурашки бегают… и волосы дыбом становятся… и сердце то в глотке, то в пятках бьется…
— Не отвечай сразу — послушай свои ощущения: тебе бы хотелось, чтобы он раз и навсегда исчез из твоей жизни? Послушай ощущения и не бери в расчет все исходящие от него блага. То есть, представь, что все это останется, как есть, но Радный более никогда и никак не появится в твоей жизни. Тебе хочется этого?
Ира закрыла глаза и замерла на несколько мгновений. Потом открыла и, удивленно посмотрев на Женечку, в изумлении проговорила:
— Не-ет…
— Тогда просто старайся не особо фиксироваться на малоприятных ощущениях.
Женечка дружески потрепал ее по волосам и поднялся с постели.
Едва они уселись завтракать, как со стороны прихожей раздался глухой, но сильный ни то стук, ни то звук падения чего-то тяжелого.
— О боже! Что это?
— Натали ломится, а я дверь замкнул. Ты ее очень хочешь видеть?
— Не-а…
— Я — тоже.
Глухие стуки продолжились и к ним добавились истошные вопли: «Ирочка!!!».
— Ирка, можно я надругаюсь над твоей репутацией?
— По-моему, даже нужно. Может, ломиться тогда перестанет…
— В самом принципе не обещаю, но на сегодня точно сработает.
Женечка быстро все с себя скинул, прикрылся малюсеньким кухонным полотенчиком, которое практически не скрывало атрибутов, относящих его к мужскому полу, и, соорудив на лице нечто томно-заспанное, отомкнул дверь:
— А, это Вы, Наташенька… А Ирусик еще спит. Если у Вас чего срочное, так я разбужу.
Едва проблеянное Наташкой «не-е» быстро растворилось в соседней квартире. Женечка нашел Иру согнувшейся пополам от хохота. Он тоже смеялся, возвращая на тело свою одежду.
— Женька, ты ведь весь наш микрорайон на неделю интеллектуальной пищей обеспечил!
— Мне полагается премия.
— Какая?
— Не сочти за труд — опиши Радного.
Ира на мгновение задумалась.
— Он очень большой… Знаешь, такое впечатление, будто взяли коренастого очень плотного мужчину среднего роста и пропорционально увеличили примерно в половину его габаритов… — Ира еще немного помолчала. — Но самое необычное — это его взгляд. В нем такая уверенность! Не просто уверенность в себе и не самонадеянная самоуверенность… я не знаю, как это описать, но кажется, будто он полностью уверен не только в себе, но и во всем вообще… будто он все точно знает… будто он сам этот мир делал, что ли… будто… Не знаю, Жень… слов нет… но я никогда ни у кого не видела такого взгляда, — Ира снова задумалась, а потом сказала, как сама себе. — Понятия не имею, что я буду делать с его домом…
— Генка его очень ценит и безмерно счастлив, что судьба свела тебя именно с ним.
Слово «судьба» кольнуло Иру. Она вспомнила Гиалу, вспомнила, как та говорила, будто у нее, у Иры, нет судьбы, в смысле, что не судьба управляет ею, а она судьбой. Ира отогнала от себя этот абсурд, и вслух сказала:
— Блин! Генка! Я ведь так до сих пор не посмотрела, что он прислал!
— Господин Радный напрягает сроками?
— Чем меня действительно господин Радный радует, так это именно сроками. Один из немногих моих клиентов, которому результат нужен не «еще на прошлой неделе» и даже не «еще вчера».
— Тогда не волнуйся! Насмотришься на Генкины фотки, когда душа запросит. Кстати, как собираешься действовать?
— Я последую твоему совету и две недели посвящу живописи, а потом… А потом будет потом. А как будет, так и сделаем.
— А про мою книгу не забыла?
— Открывать — не открывала, но и забыть — не забыла. Женечка, не обижайся, но у меня непреодолимое желание тебя выгнать. Извини — руки чешутся.
— Понял. Испаряюсь.
Недослушав его, Ира упорхнула в комнату к мольберту.
Две недели пролетели как один большой праздник. Ира плюнула на все и творила, если не сказать вытворяла, что заблагорассудится. Если ее охватывало раздумье, она откладывала палитру и ехала к морю, и, наплававшись вволю, вновь без единой мысли становилась к мольберту. Каждый день, благодаря появлявшимся как на скатерти-самобранке изысканным яствам, она чувствовала присутствие Женечки, но на глаза он ей ни разу не попался.
Срок отмеренной самой себе вольной воли истек, но пыл не пропал, напротив — только усилился многократно. Ира мужественно поставила точку на свободном художествовании. Со следующего дня она обязала себя вплотную заняться дачей Радного, как минимум, хоть что-нибудь начать. Что именно следует делать в этом направлении, Ира действительно понятия не имела, но еще один ее собственный закон гласил: если не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь. А потому она решила попытаться набросать хоть что-нибудь, похожее на эскизы, «как сердце девичье прикажет».
На сон грядущий позвонил Игорь Александрович и робко поинтересовался ее делами.
— Игореша, у меня, как всегда, все в порядке! Я вообще понять не могу, почему вы все встаете на уши, если у меня дверь заперта.
— Ириш, не кипятись, — ныл он умоляюще, — я ведь просто поинтересовался. И вообще, может, как-нибудь, встретимся?
— Может, как-нибудь, и встретимся, но не завтра, не послезавтра и вообще не в ближайшее время. Я занята.
— А вечерочком?
— Игорь, у тебя что, очередной ангелочек повзрослел?
— Ира, я просто хочу тебя увидеть.
— Поройся в фотографиях — там наверняка найдется парочка с моим ликом.
— Ирочка, я просто соскучился.
— А я просто занята.
— Ир, ты что, меня банально отшиваешь?
— Нет. Я тебе банально пытаюсь объяснить: МНЕ НЕ-КОГ-ДА!!!
— Так ты действительно просто очень занята?
— О, господи! У тебя что, начальная стадия старческого маразма или последнее просветление кретинизма?
Игорь Александрович «бросил трубку». Ира намеренно обидела его, так как, согласно опыту общения с ним, знала: в данной ситуации — это единственный способ не видеть и не слышать его как минимум около месяца. Но буквально через несколько минут он позвонил вновь.
— Ир, прости. Если ты думаешь, что все это время я развлекался с очередной пассией, ты глубоко заблуждаешься. Я думал о тебе. Знаешь… я люблю тебя.
— Приплыли… Игорь, ты хоть сам понимаешь, чего несешь?
— Ира! Я серьезно!
— А я еще серьезнее. Знаешь, за что я тебя ценила все годы нашего знакомства?
— За что?
— За то, что ты, в отличие от некоторых, не обременял меня своими великими чувствами. Игорь, я не хочу, чтобы меня любили, так что ты меня очень обяжешь, если в кратчайшие сроки обзаведешься очередным небесным созданием.
— Ира, ты не понимаешь — это глубокое серьезное чувство!
— Игорь, давай так: ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышала. Если твой организм потребовал любовных мук, а утомленное переизбытком юных тел воображение выбрало меня — не имею ничего против — страдай себе на здоровье, только, пожалуйста, без моего присутствия. Договорились?
