Александра Давид-Ниэль - Тайные учения Тибета (сборник)
Было бесполезно настаивать. Высказанные ламой мысли выражают мировоззрение почти всех тибетских мистиков.
Я молча поклонилась и отправилась в свой лагерь.
На следующий день я опять навестила Рабджомса Гьятцо, и в течение нескольких дней, пока я еще оставалась в этой местности, мы подолгу с ним беседовали. Ламу едва ли можно было назвать ученым, но во многих вопросах его суждения отличались глубиной, и я считаю свою встречу с ним большой для себя удачей.
Разумеется, не следует принимать на веру все страшные россказни налджорпа об обряде тшед. Тем не менее ощущение пожираемого заживо у совершающих обряд молодых монахов и случаи их гибели – далеко не редкость. Помимо только что рассказанного, мне известны еще два или три таких же случая, когда – совсем как Рабджомс Гьятцо – духовные наставники несчастных учеников-налджорпа отказывались открыть им глаза на субъективный характер их ощущений и таким образом избавить их от страданий. Кроме того, как я уже говорила, многие учителя-ламы сами убеждены, что далеко не все эти ужасные переживания вполне субъективны.
По преданию, творцом драматической инсценировки тшед и его ритуальных текстов был некий лама Падма Ригдзин, глава секты «Великое завершение», живший около двух столетий тому назад. В 1922 году мне довелось побывать у его преемника, вернее, у того самого Падма Ригдзина, в соответствии с тибетскими верованиями много раз умиравшего и рождавшегося вновь, всегда занимая престол гомпа Дзогсчен.
Монастырь возвышается на окраине северной пустыни среди дикой унылой местности. Такой ландшафт, вполне естественно, должен придавать воображению монахов мрачное направление.
Оказалось, однако, что мой любезный хозяин Падма Ригдзин не имел ни малейшей склонности к меланхолии. В его уме своеобразно сочетались интересы коммерсанта-дельца с самыми ребяческими вкусами. Он долго меня расспрашивал об Индокитае и Бирме, осведомляясь о статьях импорта и экспорта в этих странах. Ему хотелось, главным образом, узнать, можно ли выписать оттуда павлинов для пополнения своей небольшой зоологической коллекции.
Но вдали от роскошных покоев ламы в маленьких уединенных домиках ютились монахи, их сосредоточенные лица и таинственные повадки вполне гармонировали с окружающим пейзажем.
В специально построенных для этих целей обителях и подвизались анахореты, соблюдавшие самые суровые правила затворничества. Они не имели никакого сношения с внешним миром. Некоторые из них стремились развить в себе сверхнормальные психические способности, другие пребывали в состоянии мистического созерцания, по символу веры их секты, приводившего спасающихся к духовному озарению.
С незапамятных времен монастырь Дзогсчен славится как центр обучения эзотерическим тайным методам духовного совершенствования.
Те, кто постиг скрытый смысл тшед, могут обходиться без инсценировки обряда. Он сводится для них к безмолвной медитации. В процессе ее они должны мысленно переживать все перипетии трагедии. Вскоре и это упражнение в свою очередь становится бесполезным.
И все-таки воспоминания ли о далеком времени ученичества или другие, только им известные соображения побуждают некоторых из гомштенов иногда собираться и совершать обряд тшед коллективно. Тогда священнодействие превращается в своеобразное мистическое торжество: отправляющие обряд ламы празднуют свое духовное освобождение.
Мне выпала редкая удача видеть, как некоторые из этих подвижников Кхампа – высокого роста, в живописных маленьких юбочках из простой ткани респа, с заплетенными в косу волосами до пят – плясали под звездами на вершине нашего мира и затем погружались в состояние глубокой медитации. Так и заставало их восходящее солнце – сидящими в позе Будды: оцепенело выпрямившись, со скрещенными ногами, опущенными долу глазами, точно каменные изваяния.
Это было незабываемое зрелище.
В начале этой главы я упоминала о демонах-охотниках за «дыханием жизни». В Тибете о них можно услышать очень много.
По тибетским верованиям, некоторые из этих дьявольских созданий ведут кочевой образ жизни, и, постоянно подстерегая добычу, сами похищают «дыхание» живых существ. Но есть и другие – обитающие постоянно в определенной местности. Эти оседлые демоны довольствуются последними вздохами умирающих, доставляемыми им по их заказу. Обязанности посыльных исполняют специальные лица, мужчины или женщины, но бессознательно, действуя в состоянии транса.
Ограничиваются ли они этой пассивной ролью? Не добывают ли «последнее дыхание» насильственно, раньше рокового смертного часа? Никто этого не знает, и никто не может с уверенностью распознать тех, кто занимается этим ремеслом. Сами «разносчики дыхания» обычно и не подозревают, какие дела они совершают в бессознательном состоянии со своим «двойником».
Одно известное содружество пожирателей дыхания – вернее, пожирательниц, так как речь идет о демонах-дамах – поселилось в историческом монастыре Самье на берегу Брамапутры, на юге Лхасы. Мы посетили их логово на обратном пути из Лхасы. Путешествие туда само по себе полно впечатлений и прекрасно настраивает ум на восприятие фантастических рассказов.
Под самой Лхасой на левом берегу Иеру Цзангпо (Брамапутры) раскинулась Сахара в миниатюре. Белые дюны беспрерывно наступают на страну и отвоевывают все новые и новые территории. Преодолев преграду, создаваемую на их пути цепью гор, пески добрались до долины Кйи Чу, и их тонкая пыль уже начинает скапливаться вдоль оград Норбулинга – загородного дворца Далай-ламы.
За пределами живописного монастыря Дорджи-Таг путник попадает в настоящую пустыню. Сперва еще виднеются вдали несколько сиротливо прижавшихся к подножию гор одиноких ферм с полями, почти совсем погребенными под песками. Затем всякие признаки жилья и посевов исчезают. Насколько хватает глаз, расстилаются волнистые ослепительно-белые песчаные просторы. Глубокое, без единого облачка синее небо, пылающее солнце, слепящий отраженный свет – все создавало иллюзию, будто я снова в Джериде. Но если ландшафт напоминал африканскую пустыню, «вкус» воздуха был совсем иным: это был все тот же воздух великого Тибета, но такой легкий, какой бывает только на высоте трех тысяч метров над уровнем моря.
Об этом крае ходят по стране бесчисленные легенды, от самых древних до сложенных в наши дни. Во многих местах демонстрируют следы когда-то совершенных здесь чудес. Одним из самых замечательных памятников считается здесь гигантский утес, одиноко вознесенный из русла речного потока. Рассказывают, будто несколько веков тому назад этот колосс улетел из Индии и направился по воздуху в Тибет. О цели его оригинального путешествия история умалчивает. Может быть, каменного великана поразила безмятежная красота широкой долины, синяя река, лазоревое небо? Не остановился ли он, восхищенный, погрузив в речной поток свое богатырское тело? Как бы там ни было, его странствиям пришел конец, и с тех пор он стоит одинокий, замерев в экстазе бессмертного восторга, и бурный поток омывает его исполинское подножие.
Мы приехали в Самье вечером.
Ландшафт был более или менее однообразен – скорбный и таинственный, как лицо умирающего в его последний час.
В пустыне Гоби тоже на всем лежит печать бессильного отчаяния обреченных на неотвратимую гибель существ, и мне был знаком молящий о помощи взгляд жалких цветочков с венчиком, наполненным смертоносной пылью. Но в окрестностях Самье чудится, будто непосредственное воздействие природы усугубляется влиянием неведомых оккультных сил, и к вызываемому унылым пейзажем тоскливому чувству примешивается смутная тревога, почти ужас.
Самье – почти наполовину поглощенный пустыней оазис – будто погружен в старчески-бесстрастные воспоминания о былом величии или в состоянии высшей степени отрешенности от всего мирского невозмутимо взирает, как вздымаются вокруг грозящие захлестнуть его роковые волны. Песок окутал окаймляющие монастырь высокие горы уже почти до самых вершин, точно саваном. К монастырскому порогу подступают все новые дюны. Унылые верхушки деревьев бывшей здесь когда-то подъездной аллеи едва пробиваются из затопившего их песчаного моря.
Монастырь обнесен выбеленной известью стеной. Выше по склону лепятся на одинаковом расстоянии друг от друга многие тысячи миниатюрных шертен. Еще выше за ними щетинятся шпили других, белых или зеленых шертен, и среди них блестят позолоченные кровли нескольких храмов.
На закате все выглядит восхитительным и странным. Все кажется призрачным. Затерянный среди этой мертвой пустыни гомпа красуется словно сказочный город, созданный мановением жезла чародея.
Действительно, Самье создан волшебником и, если верить легенде, монастырь был построен чудесным образом.
Самье – одно из самых знаменитых исторических мест Тибета. Именно здесь к началу восьмого века был сооружен первый буддийский монастырь Страны снегов (существует поверье, что пришедшие из Индии монахи-буддисты основали в Тибете монастырь в самом начале нашей эры, но предание это ничем не подтверждается).
