Фридрих Юргенсон - Радиоконтакт с потусторонним миром
Эта женщина была подругой моей жены. Ей провели операцию на мозге по удалению опухоли. Она находилась в больнице в полубессознательном состоянии, даже врачи оставили надежду на выздоровление. Однажды, поздно вечером, мой радиоассистент Лена обратилась ко мне по радио: "NimmKontaktmitAanden!” («Установи контакт с призраком!») и затем: «А вот и Кики!». Я сразу понял, что это прозвище подруги моей жены, которая находилась в больнице. Запись была ясной, без помех. Внезапно появился голос смертельно больной Кики и выкрикнул ясно и четко, почти радостно: «Маргит, Моника…Космос…Я сплю.». Мы с женой сразу и безошибочно узнали голос Маргит.
В этой связи я хотел бы упомянуть другую запись, очень интересную и содержательную, которая имеет отношение к тому же самому человеку, и дает такое необычное представление о пограничной области миром живых и миром мертвых, что невольно напрашивается вопрос: а где же действительно пролегает граница между двумя мирами?
В этой замечательной записи мертвые провели эксперимент с той же смертельно больной женщиной, находившейся без сознания. Им, в конце концов, удалось привести ее в чувство, и она оставила мне сообщение на пленке. Женщина говорила о своей болезни, и, несмотря на свой разрушенный мозг, ясно и разумно. Странно было одно — она уже использовала многоязычие, хотя сама была шведкой. Позже, уже после смерти, Маргит часто появлялась на моих пленках. Ее настроение всегда было приподнятым, даже радостным.
Я должен признать, что хотя и начал привыкать к странным вещам, происходившим со мной за эти годы, все равно эти записи всегда производили на меня самое глубокое впечатление. Они были просто захватывающими, потому что фактически и объективно доказывали, что мы, люди, можем посещать иную сферу еще при жизни, не умирая физически.
Я хочу рассказать о передаче, которая произошла во время так называемого «обычного полета» корабля душ, где, если я не ошибаюсь, пилотом был Троцкий. У меня создалось впечатление, что голоса находившихся на борту были грустными, во всяком случае, компания состояла из сонных или даже спящих людей, не желавших принимать участия в раз говоре. Ближе к концу Троцкий начал что-то вроде монолога, полностью осознавая, что его слова записываются мной. Кстати, он дал мне очень полезный совет, сказав внезапно: «Фридель, твоя машина разваливается на части»
Насколько он был прав, выяснилось во время тщательного осмотра нашего автомобиля. Он действительно проржавел изнутри насквозь.
В другом месте пленки можно услышать ироничное бормотание Троцкого: «Послушай. Данте поколебал веру человечества.». Когда он снова начал говорить, его голос звучал покорно и устало: «Есть ли у человечества сострадание? Мы живем, Фридель, мы работаем и строим.». Затем последовали какие-то неясные слова, среди них: «.другая сторона медали….вера…».
Внезапно стала слышна мелодия «Интернационала». Это была очень старая версия, которую я знал еще с начала русской революции. Исполнение было очень странным, каким-то растянутым, словно на похоронной процессии.
Когда музыка смолкла, низкий мужской голос произнес: «Боже мой, он мертв. повешен.». Долгое время было тихо, затем снова заиграла музыка. Она была мне знакома. Это был русский военный марш, который я слышал еще ребенком.
«Верить. купить…, - внезапно начал Троцкий подавленным голосом, — платить. собирать. сегодня мы едем. Знает ли человечество о страданиях?… Горько. очень горько.».
Когда мрачные звуки похоронной процессии смолкли вдали, Троцкий произнес выразительно: «Ехать, спать… Страх!» Последнее слово было произнесено натянуто. Через короткое время он продолжил, теперь его голос звучал совершенно нормально: «Фармер с нами. Котцик. ты спишь?». Здесь связь внезапно оборвалась, и я не смог больше настроиться на эту волну. Это была очень странная передача, дававшая пищу для размышлений. Одна музыка чего стоила! У меня создалось впечатление, что Троцкий вызвал ее магическое появление из темных глубин прошлого.
Собирался ли Троцкий выразить свое мнение о том, что вся русская революция, уничтожившая царскую Россию, была доведена до гроба? Или он хотел сказать, что все диктаторы роют свои собственные могилы? А может, я не понял, и он хотел сказать что-то совсем другое?
Кстати, Троцкий часто появлялся среди мертвых. Однажды я слушал женщину попсера, которая собиралась изменить текст арии из оперы «Лакме», когда вдруг появился низкий женский голос и ясно произнес по-шведски: «Вчера вечером мы видели Троцкого на воде».
На этом передача не закончилась, потому что одновременно с пением начался оживленный разговор между печальным женским голосом и одним из моих друзей. Сначала они говорили обо мне и о какой-то силе, которой я должен был обладать. Сигналы Лены, пение сопрано и разговор сливались вместе, и я смог разобрать только несколько слов. Но потом попсеру удалось сформулировать ясный текст: «Фридель слышит только на одну четверть, Лена вмешивается…появляется Мелархойден…».
Шутливая манера умерших часто помогала мне преодолевать проблемы. По моему глубокому убеждению, мы, живущие в плоти, не до конца понимаем созидательную силу настоящего юмора и нам трудно различать его разновидности.
Однажды я записал очень короткое, но ясное хоровое исполнение, текст которого напомнил мне стихотворение немецкого юмориста Вильгельма Буша. Я сразу вспомнил сентябрьский день, когда наш пудель Карино играл на лужайке, а я обнаружил высоко на дереве разрезанное яблоко.
Текст звучал буквально следующим образом: «Начиная с завтрашнего дня. о, какие надежды. как можно узнать яблоки, которые так же вкусны, как много лет назад Герборт уезжает из Мелархойдена!».
Странно, но Анни Безант тоже однажды упомянула яблоки. Она сделала это во время одного очень интересного сообщения. Без всякой связи с текстом она внезапно сказала: «Можно подумать, я беру яблоки», и тут же продолжила свою лекцию.
Я не знаю, как понимать эти замечания. Я знаю только, что они напомнили мне о женском голосе, который в то время, когда Карино играл на траве, произнес: «Снаут, ты слепой?», а незадолго до этого яблоко оказалось разрезанным.
Особое внимание я обращал на детей на радиостанции мертвых. Тот факт, что они появляются в комедиях и хорах, обращаются ко мне со словами, предложениями и приветствиями, доказывает, что они находятся в полном сознании и принимают активное участие в жизни загробного мира. И дети, и взрослые говорят в одной манере.
В 1961 году я записал исполнение детского хора. Я представляю его на языке оригинала:
"We’re driving gamla (стар. швед.) parapluie,
Vi («мы» по-шведски) will drive with Wicander,
Know gamla (стар. швед.) ferry.”
«Мы едем на старом пароме зонтике, мы поедем с Викандером, на старом пароме».
Видимо, дети подразумевали под паромом корабль призраков, но почему они называли его зонтиком, загадка. Здесь также проявляется образный язык подсознания, как бы гротескно он не звучал.
Маленький русский мальчик однажды сказал прямо через микрофон: «.Николай сделал это!» Судя по голосу, ему был о 4–5 лет.
Девочка тоже должна была что-то мне сказать. Мужской голос подбадривал ее сделать это.
«Я скажу тебе., - начала малышка по-шведски. — Что мне говорить? Дядя Пелле.».
«Это так просто», — продолжал ободряющий голос по-немецки.
У девочки, видимо, был страх перед выступлением, и она начала стеснительно, робким голосом: «Знаешь, что? Гм. Папа Пелле. Радио, которому я научилась, отличное! До свидания!…»
Нечто подобное произошло в другой раз, когда мужской пожилой голос произнес: «Зачем вы посадили меня перед передатчиком?»
Так как мертвые сохранили свой чисто человеческий подход, они понимают друг друга и нас, которых они покинули. Я никогда не слышал, чтобы они морализировали. Их объективный взгляд на вещи и чувство юмора помогают им преодолевать трудности. Однажды Лена подала сигнал, что у меня прямой контакт с другом, которого звали Тьема В. и которого я последний раз видел в Палестине в 1938 году. Тьема был евреем из России, мы познакомились в Тель Авиве, где он с несколькими другими российскими евреями жил в очень стесненных условиях.
