Ж. Славинский - Заря Айваза. Путь к осознанности
Она понимающе кивнула головой.
— Я могу подыскать тебе работу получше. Кроме того, тебе не нужно будет работать какое-то время.
— Что ты имеешь в виду?
— Оставайся здесь. Мариен проходит обучение в Эребро, она пробудет там до лета и приедет лишь на Рождество, да и то только на пару дней. Думаю, ты был бы не против. У нее своя жизнь, и она не вмешивается в мою.
Мариен была ее дочерью, о которой она редко когда говорила.
— Нет, я не могу пойти на это, — сказал я, однако мой голос прозвучал неубедительно.
— Почему нет? Трудно принять поддержку от женщины средних лет?
— Дело не в этом. Многие мужчины поддержали бы твою инициативу. Но я ушел из дома потому, что хотел стать независимым.
Она поиграла с моими волосами и поскребла ногтями, осторожно и нежно, мой затылок. Я закрыл глаза от удовольствия. Одной рукой она начала ласкать мне бедро, а другой схватила меня за мошонку и нежно сжала. Она пододвинула ко мне голову, так что ее губы дотрагивались до моих ушей, и прошептала: «Ты останешься, шалунишка?»
Я мог слышать, как где-то глубоко билось мое сердце. Закинув колено на бедро и раздвинув ноги, я, не опираясь на локти, влез на нее в одно мгновение. Она начала тяжело дышать.
— Ты ненасытен, — промолвила она. Но эти слова звучали как приглашение и одобрение. Я мог делать с ней все что угодно, и эта мысль грела меня изнутри. Она спросила меня: — Ты меня любишь?
— С чего это мне любить шлюху? За работу, сучка, ублажи своего клиента!
— Правильно, — пробормотала она и, закрыв глаза, откинула назад голову, — правильно, поливай меня грязью. Разорви меня! Убей меня!
– 11 –
Я проснулся от звука телефона, посмотрел на большие часы на стене, было уже девять. Я не снимал трубку, думая про себя, а что мне делать, если на другом конце провода вдруг заговорят на шведском? Но все-таки я решился ее снять.
— Привет, Боги. Я разбудила тебя?
— Да нет. Я лежал в постели и все думал о тебе.
— Прекрасно, обожаю мелкую ложь. Ты уже позавтракал?
— Еще нет. Я поем в городе.
— Ты не понял... Я приготовила для тебя завтрак. Я хочу, чтобы мой прекрасный мальчик перекусил и отдохнул. Если станет скучно, то на этот случай я положила тебе билет в кино в карман твоих джинсов. — Она громко рассмеялась. — Спешу домой. Я так люблю тебя.
Я повесил трубку. Под окном, на столе, я увидел деревянный поднос с завтраком. Апельсиновый сок, два сваренных яйца, масло и тост. Она так и не сказала мне, в какой кинотеатр были билеты. Протянул руку, но так и не смог дотянуться до трусов. Я встал, откусил кусок тоста и запил его апельсиновым соком. На улице светлело, и серый свет потихоньку пробивался в комнату. Я засунул руку в один из карманов джинсов.
Там было пусто. В другом кармане нащупал твердую скомканную бумагу. Я вытащил ее. Две бумажки в сто крон, сложенные вчетверо. Совершенно новые, от них еще исходил запах только что напечатанных денег. Это и был мой билет в кино. Две сотни крон, мой недельный заработок в «Форесте». Я почувствовал тепло в животе, будто только что выпил горячего чаю.
Я сильно потянулся, так что мои суставы затрещали, и, сев на край дивана, принялся за еду. Я ел не спеша, попивая маленькими глотками апельсиновый сок. Цветом он был похож на клюв утки и отдавал слабой горечью. Я думал про себя, а стоит ли мне вообще отправляться в город. Я бы мог пройтись к Хиториет, центру Стокгольма, где находился кинотеатр, в котором проходили дневные сеансы. Или же лучше было бы посетить несколько книжных магазинов? А может, все-таки пойти в «Форесту» и сказать Халингу, что нашел другую работу? Что бы он на это ответил? У меня был самый настоящий выбор, что мне делать. Я улыбнулся, стукнул кулаком правой руки по ладони и лег обратно в кровать. Одеяла все еще сохраняли запах ее парфюма. Я повернулся на бок, придвинул одеяло к голове и свернулся в клубок. Я чувствовал себя спокойно в этом теплом гнездышке. В состоянии полного удовлетворения я начал засыпать. Я погружался в сон с мыслью о том, чтобы всегда так жить, за счет женщин.
– 12 –
Меня отделяло десять минут от судьбоносного момента. Я стоял в грязном снегу у дороги, прямо перед домом Свена Акермана, и ждал. Перед домом раскидывался просторный сосново-березовый парк. На высоких колоннах были закреплены факелы, освещавшие вход, оранжевый свет от которых радужно выплясывал на мерцающей глади снега. Всю ночь меня не покидало чувство тревоги и трепета, которое начало перерастать в напряжение и страх. Я не мог дождаться, пока, наконец, пройдут эти десять минут, открывавшие мне дверь в самое значительное событие моей жизни.
Мое сердце билось как мощный барабан, дрожь пробегала по рукам, голове и шейным артериям. Я спрятал правую руку в карман американского военного пальто, которое было на мне. Внутри я сжимал талисман Младена, который он мне подарил по случаю отъезда. Нужно ли было его доставать в такой момент? Все те, кто будет наблюдать за мной во время посвящения, сами испытывали аналогичные переживания, и это означало, что данная процедура была предназначена не только для сверхлюдей. Меня лихорадило: во рту все пересохло, а ноги все продолжали трястись и не могли остановиться ни на секунду. Бывал ли я раньше в такой ситуации? Или это — то самое чувство перед боем? Я достал из кармана свернутую бумагу с печатью, согнул ее несколько раз и разломал печать. В толстой гладкой оберточной бумаге была завернута маленькая записка, в которой было всего два слова. Я развернулся к горящему факелу и начал разглядывать надпись, которую никак не мог понять. «Просто расслабься», — было написано подчерком Младена. Меня одолело разочарование. Я ожидал помощи, какой-нибудь таинственной энергии, исходящей от этой бумаги, которая могла бы защитить меня и придать сил. А вместо этого я получил только бесполезные два слова. Я постарался расслабиться от верхушки головы и до ног и почувствовал, как напряжение начало потихоньку уходить.
Ровно в восемь часов я постучал в дверь старомодным бронзовым дверным кольцом.
— Привет, Боги! — встретил меня у двери лучезарно улыбающийся Свен Акерман. — Добро пожаловать, Боги, мы ждали тебя.
— Спасибо, Свен, — ответил я, проходя в дом с подспудным ощущением того, что совершаю свои первые шаги в новую жизнь. Внутри царила спокойная атмосфера, приятную теплоту создавал легкий запах горящих свечей и ладана. Оук Вилкинсон, Халинг и Астрид уже сидели в просторном вестибюле. Они все разом кивнули мне, и Астрид улыбнулась. Я снял желтовато-зеленое военное пальто с капюшоном. Свен взял его и отнес в шкаф под лестницей, которая вела в комнаты наверху.
— Пойдем, переоденемся, — сказал он.
Пройдя по узкому коридору со стенами из темно-коричневого дерева, мы оказались в маленькой комнате со спертым воздухом.
— А вот и мы, — обратился он к человеку средних лет, лицо которого было покрыто небольшими шрамами от угревой сыпи. Он стоял около круглого стола, на котором лежали парчовые и сатиновые ритуальные одеяния. Из всей мебели в комнате был лишь этот стол. Я увидел в полуоткрытом шкафу яркие мантии на вешалках.
— Это Боги. Ты уже подобрал что-то?
— А-а-а-а! — подтвердил он на вдохе. — Я думаю, эта как раз подойдет.
Официальным жестом он поднял со стола длинную сатиновую мантию с капюшоном, словно пробуждая задремавшую принцессу ото сна. Мантия источала запах ладана. Свен Акерман наклонился в мою сторону и таинственно спросил:
— Когда ты принимал душ?
— Перед тем, как прийти сюда.
— Сойдет. А теперь раздевайся.
Они с удивлением смотрели на то, как я разом снимал рубашку и жилет. Сняв ботинки и вельветовые штаны, я остался в майке и трусах. Несколько секунд я пребывал в нерешительности.
— Раздевайся полностью, — раздался голос Свена Акермана. — На тебе не должно быть никакой повседневной одежды.
Испытывая неловкость, я полностью разделся, оставшись нагишом в центре комнаты рядом с двумя шведами. Становилось холоднее, и по ногам и спине начали бегать мурашки. Однако эти ощущения продлились недолго. Как искусная прислуга, они начали одевать меня: поверх длинной белой батистовой рубашки на меня надели тяжелую черную сатиновую ритуальную мантию, свисавшую до колен. На левом боку мантии была вышита эмблема ордена: красно-белый круг, который пронзали два золотых меча Одина, направленные остриями вверх. Акерман обмотал веревку три раза вокруг талии и завязал ее в узел:
— Можешь дышать?
Я кивнул головой.
— Ну, тогда пошли.
Центр столовой выглядел, как вход в храм, — стены были украшены большими светлыми картами Таро. Оук Вилкинсон с его торчащей козлиной бородкой был уже там. Он стоял в темной бледно-лиловой мантии, поверх которой была накинута белая шинель без рукавов с вышитым золотым крестом и красной розой посередине. От его шеи до самого пола тянулась широкая белая лента с изображением ромбовидных фигур и золотых крестов. В правой руке он держал золотой скипетр, украшенный астрологическими знаками планет.
