Рудольф Штейнер - Метаморфозы душевной жизни.Путь душевных переживаний. 2 часть
По отношению же к тому Божественному, что светит нам из потока неведомого будущего, имеется другое настроение. И, сравнивая его с только что описанным настроением, спросим себя еще раз: что приводит нас к молитвенному настроению в отношении прошлого? — То, что мы остались несовершенными, хотя и могли предчувствовать в себе, что в нас светит свет Божественного; то, что не развили все способности, все силы, которые могли притечь из этого Божественного; наши недостатки, которые сделали нас недостойными Божественного, светившего в нас, — всё это приводит нас к молитвенному настроению по отношению к прошлому. Чего же недостает нам таким же образом в отношении будущего? Что из будущего или в будущем препятствует нашему развитию, нашему восхождению к духовному?
Здесь нам следует лишь вспомнить о том, что именно те чувства и ощущения, которые мы уже назвали, — опасение и страх перед неведомым будущим — подтачивают нашу душевную жизнь. Но имеется ли нечто такое, что может влить в душу силу уверенности по отношению к будущему? Да, имеется. Но оно будет действовать в душе правильно только тогда, если появится как молитвенное настроение. И его можно назвать чувством смирения перед тем, что вступает в нашу душу из темного лона будущего. Надо понять это правильно. Здесь вовсе не восхваляется то, что тут и там называют смирением, а речь пойдет о совершенно определенном роде смирения: смирения по отношению к тому, что может принести нам будущее. Кто боязливо и со страхом смотрит на то, что может принести ему будущее, тот сдерживает свое развитие, препятствует свободному развертыванию своих душевных сил. В сущности, ничто так не мешает свободному раскрытию душевных сил, как страх и опасение перед неизвестным, вступающим в душу из потока будущего. Что может принести смирение перед будущим? Об этом можно судить только на основании опыта. Что же такое смирение перед событиями будущего?
В идеале это смирение было бы таким душевным настроением, при котором можно всегда сказать себе: "Что бы ни случилось, что бы ни принес мне следующий час, завтрашний день — этого я не в состоянии изменить никакими страхами, никакими опасениями, поскольку будущее мне совершенно неведомо. Я жду его в полнейшем внутреннем душевном покое, в совершенном душевном равновесии!" Опыт, который проистекает из такого чувства смирения перед будущими событиями, приводит к тому, что тот, кто в покое, в полном душевном равновесии идет навстречу будущему и тем не менее никоим образом не позволяет пострадать от этого своей энергии, своим силам, будет в состоянии развивать силы своей души самым интенсивным, самым свободным образом. Перед душой словно рушатся все преграды, все препятствия, когда она всё более и более охватывается тем настроением, которое было только что охарактеризовано как "смирение перед притекающими к нам событиями из будущего".
Это чувство смирения не может быть вызвано в душе ни категорическим решением, ни возникшим из ничего произвольным намерением. Чувство смирения является результатом того, что можно назвать вторым молитвенным настроением, тем молитвенным настроением, которое обращено к будущему и к исполненному мудрости ходу будущих событий. Принятие того, что называют божественной мудростью событий, постоянное пробуждение в наших мыслях, ощущениях и импульсах душевной жизни уверенности: то, что произойдет, должно произойти и должно иметь в том или ином направлении свои благие последствия, — создание этого настроения в душе и то, как оно выражается в словах, чувствах и мыслях, — всё это является вторым родом молитвенного настроения, настроением смиренной молитвы.
Из этих настроений душа должна извлечь побуждения к молитве. Ибо эти побуждения свойственны самой душе, и, в сущности, молитвенное настроение приходит в каждую душу, которая хотя бы лишь немного возвышается над непосредственным настоящим. Можно сказать, что молитвенное настроение — это обращение душевного взора от временного, преходящего сиюминутного к вечному, которое охватывает прошлое, настоящее и будущее. И потому, что для человека так необходимо это стремление к вечному, к жизни вне настоящего мгновения, Гёте говорит устами Фауста великие, значительные слова, обращенные к Мефистофелю:
Едва я миг отдельный возвеличу, Вскричав: "Мгновение, повремени!"
Что означает: если я удовлетворюсь в своей жизни только мгновением, то -
Все кончено, и я твоя добыча, И мне спасенья нет из западни*.
* И. В. Гёте. "Фауст". Ч. 1. Перевод Бориса Пастернака.
То есть можно сказать так: Фауст, чтобы избегнуть оков Мефистофеля, обращается к молитвенному настроению.
Итак, молитвенное настроение ведет нас, с одной стороны, к рассмотрению нашего узкоограниченного Я, которое работает из прошлого в настоящее и которое, если мы рассмотрим его, ясно показывает нам, что в нас есть бесконечно большее, нежели то, что нами использовано; а с другой стороны, это рассмотрение ведет нас в будущее и показывает, что из неведомого лона будущего в Я может втекать бесконечно больше того, что Я уже вместило в себя в настоящем. Одно из этих двух настроений может входить в каждую молитву. Если мы таким образом постигаем настроение молитвы, а молитву — как выражение этого настроения, тогда мы в самой молитве найдем те силы, которые поднимут нас над нами самими. Ибо чем же иным является возникающая в нас таким образом молитва, как не вспышкой в нас силы, которая стремится поднять нас над тем, что представляло собой наше Я в одном из мгновений! И когда Я охвачено только этим стремлением вверх, то в нем уже живет та сила, которая является силой развития. Когда, рассматривая прошлое, мы познаём, что имеем в себе больше, чем использовали, тогда наша молитва становится зовом к Божественному: "Да придет Оно, да наполнит нас Своим присутствием!" Если мы с такими чувствами и ощущениями пришли к этому познанию, тогда молитва становится в нас движителем дальнейшего развития. И тогда мы можем отнести молитву к силам развития нашего Я.
Точно так же мы можем поступать и с молитвенным настроением в отношении будущего, когда мы испытываем страх и опасение перед тем, что нам оно может принести. Ибо здесь нам недостает того проистекающего из молитвы смирения, которое мы посылаем навстречу спешащей к нам из будущего судьбе, о которой мы говорим: она предназначена нам мудростью мира. Отдача этому настроению смирения действует иначе, чем страх и опасение, которые мы испытываем перед тем, что идет нам навстречу. Страхом и опасением мы препятствуем нашему развитию; волнами страха и опасений мы отбрасываем назад то, что хочет войти в нашу душу из будущего. Но если мы идем навстречу ему в смирении, то приближаемся к нему с плодотворной надеждой, и тогда оно может в нас проникнуть. Таким образом, это смирение, которое, как кажется, будто бы нас умаляет, является могучей силой, несущей нас навстречу будущему, и будущее обогащает содержание нашей души и поднимает наше развитие на всё новые и новые ступени.
Так, мы познали молитву как действующую в нас самих силу. Поэтому в молитве мы видим причину, вызывающую в нас непосредственное следствие, а именно: рост и развитие нашего Я. И тогда нам совсем не надо ожидать каких — то особых внешних последствий — нам становится ясно: самой молитвой мы погрузили в наши души нечто, что можно назвать просветляющей и согревающей силой. Просветляющей, ибо мы делаем душу свободной для того, что спешит к нам из будущего, и делаем ее способной принять то, что может прийти из темного лона будущего; и мы действуем на душу согревающе, ибо можем сказать: хотя в прошлом нам не удалось привести Божественное к полному раскрытию в нашем "я", но теперь в наших чувствах и ощущениях мы пропитались Им, и Оно может действовать в нас. Молитвенное настроение, возникающее из чувства к прошлому, порождает то внутреннее душевное тепло, о котором известно всем, кому довелось пережить молитву в ее истине. А просветляющее воздействие являет себя тому, кому известно молитвенное чувство смирения.
Понимая сущность молитвы таким образом, мы не удивимся, что именно великие мистики, отдаваясь молитве, находили в ней лучшую предварительную школу для того, что затем искалось ими в мистическом углублении. Молитвой они направляли настроение своей души до того момента, когда могли дать вспыхнуть вышеописанной "искорке". Именно рассмотрение прошлых времен может ясно показать нам ту глубокую сердечность, ту удивительную проникновенность душевной жизни, которая может охватывать человека при настоящей молитве. Переживания, опыт во внешнем мире — это то, что отчуждает нас от себя, то, что в прошлом не позволяло проявиться в нас мощи нашего сознательного Я. Мы отдавались внешним впечатлениям, растворялись в многообразии внешней жизни, которая отвлекает нас и не дает собраться. Но как раз это и не дает раскрыться в нас более мощной, более действенной божественной силе. Теперь же, когда мы развиваем в себе такое настроение внутренней Божественности, мы чувствуем, что не отдаемся отвлекающим воздействиям внешнего мира. И это, подобно внутреннему блаженству, наполняет нас тем невыразимым, удивительным теплом в — себе — бытия, которое может быть названо настоящим внутренним Божественным теплом. Подобно тому как в Космосе тепло формирует из низших существ, теплота которых одинакова с окружающим миром, существ высших, проявляясь в них в виде физического тепла, подобно тому как физическое тепло усваивается этими существами материально, — так молитвой творится душевное тепло, которое из душевного существа, теряющего себя во внешнем мире, творит замкнутое в себе самом существо. В молитве мы согреваемся чувством присутствия в нас Бога, мы не только согреваемся, но и интимно находим себя в нас самих.
