Бхагаван Раджниш - Проблески золотого детства
Я и моя Нани вдвоем ждали наверху, смотрели в окно, потому что мы знали, что он должен прийти. Моя Нани сказала мне: «Смотри, он идет. Что ты собираешься спросить у него сегодня?»
Я сказал: «Я не знаю. Во-первых, но крайней мере, дай ему поесть, и тогда ему согласно обычаям придется обратиться к семье и к собравшимся людям». Каждый раз после еды джайнский монах произносит благодарственную проповедь. «И не беспокойся, я найду, что у него спросить. Сначала позволь ему говорить».
Он был очень лаконичным и осторожным в своей речи, что было необычно. По говорите ли вы или нет, если кто-то хочет спросить вас, то он сделает это. Он может спросить ваше молчание. Монах говорил о красоте существования, думая, наверное, что это не может создать никаких проблем, но, увы.
Я встал. Моя Нани смеялась позади я до сих пор могу слышать ее смех. Я спросил его: «Кто создал эту прекрасную вселенную?»
Джайны не верят в Бога. Для западного христианского ума трудно даже представить религию, которая не верит в Бога. Джайнизм намного выше христианства; по крайней мере, он не верит в Бога, и в Святого Духа, и во всю вытекающую из этого чепуху. Джайнизм — это, верите или нет, атеистическая религия, так как быть одновременно атеистом и верующим кажется противоречием, явным противоречием. Джайнизм - это чистая этика, чистая мораль, без Бога. Поэтому когда я спрашивал джайнского монаха о том, кто создал эту красоту, конечно же, я знал, что он ответит, он ответил: «Никто».
Это было то, чего я ждал. Я спросил: «Может ли такая красота быть создана никем?»
Он сказал: «Пожалуйста, не поймите меня неправильно…» В этот раз он пришел подготовленным; он выглядел более собранным. «Пожалуйста, не поймите меня неправильно, — сказал он, — я не говорю, что никто это кто-то».
Помните историю из книги «Алиса в Зазеркалье»? Королева спросила Алису: «По пути сюда не видела ли ты кого-нибудь, кто идет навестить меня?»
Алиса сказала: «Я не видела никого».
Королева выглядела озадаченной, а потом сказала: «Это странно; потому что никто должен был прибыть сюда перед тобой, а его до сих пор здесь нет».
Алиса, точно как английская леди, конечно же захихикала, только про себя. Ее лицо осталась серьезным. Она сказала: «Мадам, никто это никто».
Королева сказала: «Конечно, я знаю, что никто обязан быть никем, по почему он так задерживается? Кажется, что никто ходит медленнее тебя».
Алиса забылась на мгновение и сказала: «Никто ходит быстрее меня».
Тогда королева сказала: «Это еще более странно. Если никто ходит быстрее тебя, тогда почему же он еще не прибыл?»
Тогда Алиса поняла свою ошибку, но было слишком поздно. Она снова повторила: «Пожалуйста, мадам, помните, что никто это никто».
Королева сказала: «Я уже знаю это, никто это никто, но вопрос в том, почему его еще здесь нет?»
Я сказал тому джайнскому монаху: «Я знаю, что никто это никто, но ты говоришь так красиво, так восхваляешь существование, что это шокирует меня, потому что в обязанности джайнов не входит делать это. Кажется, из-за вчерашнего опыта ты изменил свою тактику. Ты можешь изменять твою тактику, но ты не можешь изменить меня. Я все еще спрашиваю, если никто не создавал вселенную, как же она появилась?»
Он стал озираться; все молчали, кроме моей Нани, которая громко смеялась. Монах спросил меня: «Ты знаешь, как она появилась?»
Я сказал: «Она всегда была здесь; ей не нужно было появляться». Я могу это подтвердить спустя сорок пять лет, после просветления и непросветления, после того как я столько прочитал и все забыл, после того, как я узнал то, что есть и — отложил это, пренебрег этим. Я все же могу сказать так же, как тот маленький ребенок: вселенная всегда была здесь; ей не нужно было быть созданной или появляться откуда-то — она просто есть.
На третий день джайнский монах не появился. Он сбежал из нашей деревни в другую, где была другая джайнская семья. Но я должен отдать ему должное: сам не зная того, он отправил маленького ребенка в путешествие к истине.
С тех пор скольким людям я задавал тот же вопрос и встречался с тем же невежеством — великие пандиты, образованные люди, великие махатмы, почитаемые всеми, и, тем не менее, не способные ответить на простой вопрос ребенка.
В действительности, ни на один настоящий вопрос никогда не был дан ответ, и я предсказываю, что ни на один настоящий вопрос никогда не будет дан ответ, единственный ответ — это молчанке. Не глупое молчание пандита, монаха или махатмы, а ваше собственное молчание. Не молчание других, но молчание, которое растет в вас. Нет ответа кроме этого. И то молчание, которое растет в вас - это ответ для вас и для тех, кто с любовью слился с вашим молчанием; иначе это не будет ответом никому кроме вас.
В мире было много молчаливых людей, которые не помогали другим. Джайны называют их арихантами, буддисты называют их архатами; оба слова означают одно и то же. Только языки немного отличаются; один — пракрит, другой — пали. Они языки-соседи или, точнее, языки-братья; ариханта, архат, вы сами можете увидеть, что оба слова — одно и то же.
Были ариханты и архаты, но хотя они нашли ответ, они не были способны провозгласить его, а пока вы не можете провозгласить его, провозгласить во всеуслышание, то ваш ответ не значит много — это только ответ для одного человека в толпе, где каждый полон вопросов. Вскоре ариханта умирает, и с ним его молчание; оно исчезает словно надписи на воде. Вы можете писать, вы можете расписаться на воде, но когда вы закончите писать вашу подпись, ее больше нет.
Настоящий Мастер не только знает, но помогает узнать миллионам. Его знание не является тайной, оно открыто для тех, кто готов воспринять его. Я знаю ответ. Вопрос я носил тысячи лет, в одном теле, в другом теле, от одного тела к другому, но ответ случился впервые. Это произошло только потому, что я спрашивал настойчиво, нисколько не боясь последствий.
Я вспоминаю эти происшествия, чтобы вы осознали, что пока человек не спрашивает и не спрашивает тотально, то ему трудно спросить себя. Когда он отброшен от всех дверей, когда все двери захлопываются и. закрываются перед вами, тогда, в конце концов, человек поворачивается внутрь — и там ответ. Он не написан; вы не найдете Библию, Тору или Коран, Гиту, Дао те Дзин или Дхаммападу… Нет, вы не найдете там чего-либо написанного.
Также вы никого там не найдете — ни Бога, ни фигуры отца, который улыбнется и похлопает вас по спине, говоря: «Итак, хорошо, сын мой, ты вернулся домой. Я прощаю все твои грехи». Нет, вы никого там не найдете. То, что вы обнаружите — это огромная, переполняющая тишина, такая плотная, что кажется, что до нее можно дотронуться… как прекрасная женщина. Человек может ощущать ее как прекрасную женщину, а она только тишина, но очень реальная.
После того, как монах ушел из деревни, мы смеялись, не переставая, несколько дней, особенно моя Нани и я. Я не могу поверить, что она была таким ребенком! В те времена ей должно быть было около пятидесяти, но ее душа была такой, как будто она всегда оставалась ребенком. Она смеялась вместе со мной и говорила: «Здорово ты это сделал».
Даже сейчас я могу увидеть спину спасающегося бегством монаха. Джайнские монахи некрасивы. И они не могут такими быть, все в них противно, просто противно. Даже его спина была противной. Я всегда любил красивое, где бы оно ни находилось — в звездах, в человеческом теле, в цветах или в птичьем полете… всюду. Я бесстыдный поклонник прекрасного, потому что я не могу себе представить, как некто может знать истину, если он не может любить красоту. Красота - это путь к истине; и этот путь не отличается от его цели: этот путь сам в конце концов превращается в цель. Первый шаг является также и последним.
То столкновение — да, это правильное слово… то столкновение с джайнским мистиком стало началом для тысяч других столкновений с джайнами, индусами, мусульманами, христианами, и я всегда был готов сделать все для хорошей дискуссии.
Вы не поверите мне, но я прошел через обрезание в возрасте двадцати семи, после того, как уже стал просветленным, просто для того, чтобы войти в мусульманский суфийский орден, куда не пускали никого, кто не прошел через обрезание. Я сказал: «Хороню, тогда делайте это! Это тело когда-нибудь разрушится целиком, а вы только отрежете маленький кусочек кожи. Отрежьте его, я хочу вступить в эту школу».
Даже они не смогли поверить мне. Я сказал: «Поверьте мне, я готов». И когда я стал спорить с ними, они сказали: «Вы так хотели сделать обрезание, а, тем не менее, не хотите принимать ничего, что мы говорим?»
Я сказал: «Это мой путь. Я всегда готов сказать да о том, что неважно; но что касается важного, тут я абсолютно непреклонен, никто не может заставить меня сказать да».
Конечно, им пришлось исключить меня из их так называемого суфийского ордена, но я сказал им: «Исключая меня, вы просто провозглашаете на весь мир, что вы псевдо-суфии. Единственный настоящий суфий был исключен. В действительности, это я исключаю вас всех».
