Рудольф Штейнер - Метаморфозы душевной жизни.Путь душевных переживаний. 2 часть
Здесь мы подошли к вопросу, который следует затронуть, — к вопросу, который имеет бесконечную важность и значение, но которому в истории духовной жизни уделялось слишком мало внимания: мистика ведет к единству, но причина, почему она познает сущность Божественной Основы как единство, обусловлена внутренней душевной организацией, обусловлена Я. Когда божественный Дух созерцается мистически, Я накладывает свою печать единства. Созерцание внешнего мира приводит к множеству монад. Наш род созерцания и то, каким образом перед нами выступает внешний мир, ведет к множеству, и потому Лейбниц и Герберт видели в основе мира множество. Но более глубокое исследование этих фактов показывает, что единство и множество являются понятиями, которые нисколько не применимы там, где предполагается собственно божественно — духовная основа мира, что единство и множество есть нечто такое, что совсем не может служить нам характеристикой божественно — духовной основы мира. Эта божественно — духовная основа мира, если охарактеризовать ее в своей сущности, вовсе не может быть описана ни как единая, однообразная, ни как монадологичная, многообразная. Она возвышается над единством и множеством; единство и множество — это понятия, которые совсем не достаточны там, где постигается божественно — духовное.
Тем самым сформулирован закон, который может многое объяснить в мировоззренческом споре между монизмом и монадологией. Довольно часто они выступают как противоположные мировоззрения. Если бы те, кто спорит об этом, осознали, что подступают к основе мира с непригодными понятиями, то они увидели бы предмет своих дискуссий в правильном свете.
Теперь мы установили, в чем заключается сущность истинной мистики. Можно заключить: это внутренний опыт, но внутренний опыт такого рода, который ведет мистика к действительному знанию. Хотя он и не может сказать, что этот опыт является истиной, обозначая предмет своего опыта как единство, поскольку форма единства проистекает только из его собственного Я, но тем не менее он вправе утверждать, что переживает духовную субстанциональность непосредственно в себе самом.
Если мы теперь от общего изложения и характеристики мистики перейдем к отдельным мистикам, то обнаружим факт, на который довольно часто ссылались противники всякой мистики. Мы найдем, что у отдельных индивидуальностей, у отдельных личностей это внутреннее переживание принимало в каждом из них индивидуальные формы; то есть переживания, внутренний душевный опыт одних мистиков не полностью совпадает с душевным опытом других мистиков. При ясном мышлении это не вызовет особого удивления, ибо из различий в переживаниях двух людей совсем еще не следует, что предмет, о котором они говорят, ложен. Если один видит дерево справа, а другой видит то же самое дерево слева и затем они описывают его, то дерево останется тем же самым, но каждый будет описывать его иначе, и все — таки каждое описание может быть истинным. На этом простом примере можно понять, почему различны душевные опыты отдельных мистиков: мистик до своего внутреннего переживания не является, так сказать, абсолютно чистым листом. Если даже он, согласно своему идеалу, умерщвляет и искореняет внешние переживания и полностью отводит от них внимание, то тем не менее эти внешние переживания оставляют в нем некий душевный остаток, и небезразлично, пережил ли тот, кто стал мистиком, то или иное. Остаточным влиянием оказывается даже принадлежность мистика к тому или иному народному характеру, те или иные жизненные переживания. Если даже он очистит свою душу от всего, что пережил, то тем не менее в его внутренних переживаниях останется отпечаток пережитого прежде. Ему приходится описывать свой опыт в тех словах, понятиях и идеях, которые он усвоил в своей прежней жизни. Переживания различных мистиков могут быть совершенно одинаковы, даже если они, в соответствии с предшествующим опытом, описывают их различными средствами. И только тот, кто в состоянии посредством самостоятельного внутреннего опыта отстранить то, что является индивидуальным в описании и изложении, может узнать, что настоящий мистический опыт, по сути дела, у всех одинаков, даже если различные мистики выражают его по — разному. Это действительно подобно сделанным с разных сторон фотографиям одного дерева: фотографии выглядят по — разному, и все же на них изображено одно и то же дерево.
Но имеется еще одно возражение против мистических переживаний, и так как здесь дается описание не из симпатий или антипатий, а объективное рассмотрение, то нельзя отрицать, что это возражение является правомерным против всякой мистики. В силу того, что мистический опыт с необходимостью является глубоко внутренним душевным переживанием, а мистик, прежде чем стать таковым, усваивает остаток прежних своих индивидуальных переживаний и опытов, то другой душе обычно бывает чрезвычайно трудно правильно понять и вообще полностью принять то, что сказал мистик, потому что это очень тесно связано с его душой. В любой мистике дело обстоит так, что наиболее сокровенное всегда остается до определенной степени интимным и всегда чрезвычайно трудно поддается передаче; это очень трудно даже тогда, когда навстречу мистикам несут наивысокую степень понимания и добрую волю. Почему? По той причине, что, если даже мистический опыт разных мистиков одинаков — если только оба мистика продвинулись достаточно далеко (и тот, кто обладает доброй волей, убедится, что оба мистика указывают на одно и то же), — то все — таки совершенно различным окажется то, что эти мистики пережили до своего мистического опыта. Поэтому, поскольку мистические переживания получают индивидуальную окраску, то манера выражаться, характерные черты изложения — всё, что проистекает не из мистического опыта, а из до — мистических переживаний мистика, всегда будет для нас непонятным, если мы не постараемся понять его домистические переживания и не создадим себе представление о том, почему он изложил свой мистический опыт именно таким образом. Но благодаря этому взор переводится от общей значимости на личный интерес к мистику. Этот факт мы и наблюдаем в известной степени в истории развития мистики. Мы можем сказать, что нам, именно у глубочайших мистиков, следует принимать во внимание, что их познание является таким познанием, которое не может быть передано другому и быть им воспринято. Этому мистическому познанию трудно стать общим, ему нелегко стать, так сказать, всеобщим познанием мира.
Но тем сильнее может возрасти интерес именно к индивидуальности, к личности мистика; и мы можем найти бесконечно привлекательным рассмотрение личности мистика, поскольку в ней отражается всеобщий образ мира. Таким образом, то, что излагает мистик, и то, что ценится им лишь постольку, что ведет его к подосновам и источникам бытия, будет нам менее интересным в качестве чего — то объективного, сообщающего нам о мире; но в большей степени нас заинтересует конкретный человек, его своеобразие, то есть индивидуальность мистика. Для тех, кто рассматривает мистика и его опыт, наиболее ценным является как раз то, что сам мистик стремится преодолеть: то, как он лично, непосредственно стоит перед миром. Таким образом, рассматривая историю человечества, переходя от мистика к мистику, мы можем узнать бесконечно много о глубинах человеческой природы. Но нам трудно будет признать (и подчеркивать это никогда не лишне), что тот или иной мистик сообщил нам нечто, что может иметь для нас непосредственное значение.
И, с очевидной объективностью, мистике противопоставляет себя монадология, которая исходит из того, что внешний мир, единый для всех людей, она рассматривает через мышление. Поэтому о монадологических системах можно сказать, что, хотя в них и могут быть заблуждение на заблуждении, но что, однако, о них можно дискутировать и соответственно своему субъективному уровню развития приходить к чему — то. Заблуждение монадолога мыслимо, по крайней мере, лишь обусловленным его уровнем развития.
Таким образом, мистика, которая была здесь описана, может оказаться бесконечно привлекательной, но мы тем не менее совершенно объективно установим ее границы, если дадим подействовать на душу тому, что было сейчас сказано о ее характерных чертах.
Совсем по — иному освещается сущность мистики, если сравнить ее с истинно духовнонаучным методом проникновения к основам бытия, который мы добыли из глубин духовной жизни нашего времени. Обычно некий предмет, который создает определенные трудности в силу тонкости его понятий, понимают правильно только тогда, когда сравнивают его с чем — то другим, ему родственным.
В этих лекциях уже часто говорилось, что существует возможность восхождения в высшие миры. Тут мы имеем, в известном отношении, тройственный путь. Мы указали на внешний путь и на внутренний путь, которым шли не мистики древних мисте-' рий, а мистики Средневековья. И мы установили границы этого пути. Теперь перейдем к тому, что может быть названо путем собственно духовного исследования или путем духовной науки.
