Лобсанг Рампа - Пещеры древних. (THE CAVE OF THE ANCIENTS)
— Лобсанг! — голос Наставника прервал мои мысли. — Я показал тебе религию, проповедующую бездействие. Она учит, что, вмешиваясь в дела других, ты утяжеляешь свою карму — долг, который будет преследовать тебя из жизни в жизнь.
Он окинул внимательным взглядом Лхасу, затем снова повернулся ко мне.
— Религии Запада склонны к воинственности. Людям там уже недостаточно просто верить в то, во что они хотят. Они убивают других, чтобы заставить их верить в то же самое.
— Не могу понять, — заметил я, — как убийство может быть частью религиозной практики.
— Ну, не всегда так, — отозвался Наставник. — Но во времена испанской инквизиции приверженцы одной ветви христианства подвергали пыткам представителей других с целью «обратить» и «спасти» их. Людей распинали на дыбах и сжигали на кострах, принуждая сменить свою веру. Даже сейчас они посылают миссионеров, которые любой ценой стараются заполучить как можно больше обращенных. Создается впечатление, будто они настолько не уверены в своей вере, что постоянно нуждаются в ее одобрении со стороны. И пытаются его завоевать, предпочитая находиться в безопасном большинстве.
— Учитель! — спросил я. — Вы полагаете, человек должен следовать религии?
— Почему бы и нет? Особенно, если он этого страстно желает. Многие еще не достигли той ступени развития, когда могут принять Высшее Я или Ману мира. Они чувствуют себя комфортно, примкнув к формальной системе или религии. Это дисциплинирует умственно и духовно. Кроме того, они представляют себя в кругу семьи, где милосердный Отец заботится о них, а сострадательная Мать всегда готова вступиться за них перед Отцом. Для определенного этапа развития подобная религия — благо. Но чем скорее придет осознание того, что молиться следует лишь собственному Высшему Я, тем скорее человек ступит на следующую ступень. Нас часто спрашивают, зачем в наших храмах Священные Образы, для чего нам вообще нужны храмы. Ответить на это несложно. Эти Образы напоминают нам, что мы и сами со временем сможем развиться до уровня высших Духовных Сущностей. Что касается храмов, то в них люди одинаковых взглядов объединяют свои усилия для достижения каждым своего Высшего Я. С помощью молитвы, даже если она не имеет точного адресата, можно повысить частоту вибраций. Полезны медитация и созерцание, в храме ли, в синагоге или церкви.
Я размышлял над услышанным. Калинг-Чу под мостом, начинала звенеть и бежать быстрее. Южнее, на берегу Кай-Чу, группа людей ожидала переправы. Сегодня днем торговцы привезли Наставнику газеты и журналы из Индии и других неведомых стран. Лама Мингьяр Дондуп путешествовал часто и далеко, он старался быть в курсе дел, происходивших за пределами Тибета. Газеты, журналы… Неуловимая мысль пронеслась по задворкам моего мозга. Газеты? Я подскочил как ужаленный. Не газеты, а журналы! Я что-то видел, но что? Знаю! Все стало на свои места. Я листал страницы, не понимая ни слова: я искал картинки. На одной из них и остановился мой пытливый глаз. Крылатое существо над полем кровавой битвы. Я показал его Наставнику, и он перевел заголовок.
— Достопочтенный Лама! — возбужденно воскликнул я. — Помните картинку, которую Вы назвали Ангелом смерти? Вы еще рассказывали, будто многие утверждают, что видели его над полем сражения. Это был Бог?
— Нет, Лобсанг, — ответил он. — Просто в минуты отчаяния люди страстно хотят увидеть образ Святого или, как они его называют, Ангела. Бурные эмоции и настойчивые желания, присущие битве, наделили их просьбы и молитвы силой. И по своему представлению люди облекли свои мысли в форму. Когда же появились первые очертания фигуры, их молитвы и мысли получили подкрепление. Так образ приобрел плотность, продержавшись заметное время. Мы делаем во внутреннем храме то же самое, когда «вызываем мыслеформы». Но, пойдем, Лобсанг, день в разгаре, а подготовка к церемонии еще не окончена.
Мы спустились по коридору вниз и сразу окунулись в атмосферу суматохи и деятельной суеты, обычную для монастырской жизни в период праздников. Мастер искусств искал меня. Ему требовался маленький, легкий мальчик, чтобы взобраться по лесам и внести изменения в голову верхней фигуры. Следуя бодрым шагом у него в кильватере, я спустился в «масляную» комнату. Там я облачился в старую одежду, щедро политую разноцветным маслом, и обвязался веревкой так, чтобы она не мешала набирать материал. Я вскарабкался по лесам. Как и предполагал Мастер, часть головы отошла от деревянной основы. Сбросив вниз конец веревки, я втащил наверх ведерко с маслом. Работа заняла несколько часов. Я обвязывал деревянными щепками стойки основы и снова разминал масло, пытаясь вернуть голову на место. Наконец, критически осмотрев результат с земли, Мастер искусств выразил удовлетворение. Я аккуратно отвязался от лесов и медленно спустился на землю. Быстро переодевшись, я поспешил прочь.
На другой день я и многие другие чела столпились у деревни Шо. Теоретически, мы наблюдали за процессией, играми и скачками. Но на самом деле, мы просто выставлялись перед смиренными странниками, которые, пытаясь поспеть в Лхасу на время Логсара, толпой валили по горной тропе. Люди со всего мира пришли в эту Мекку буддизма. Искалеченный годами старик, женщина, несущая маленьких детей. Каждый хотел искупить свои грехи, совершив Священный Круг вокруг Города и Поталы, и обеспечить удачное рождение в следующей жизни. Предсказатели заполонили Лингкорскую дорогу. Дряхлые попрошайки скулили, выпрашивая милостыню. Торговцы, увешанные товарами, пробирались сквозь толпу в поисках покупателей. Вскоре эта толпа людей с разинутыми ртами утомила меня. Устав от их бесконечных бессмысленных вопросов, я отделился от компании чела и медленно побрел по горной тропе к своему ламаистскому дому.
На крыше, в моем излюбленном месте, было тихо. Солнце дарило ласковую теплоту. Снизу поднималось бессвязное жужжание теперь уже не видимой мне толпы. Бессмысленный гомон расслабил меня и в полуденном зное навеял дремоту. Почти на границе видимости возникла туманная фигура. Я сонно помотал головой и зажмурил глаза. Когда я открыл их снова, фигура по-прежнему была здесь, теперь уже более отчетливая и изрядно увеличенная. От внезапного испуга волосы у меня на голове зашевелились.
— Ты не призрак! — крикнул я. — Кто ты? Фигура слегка улыбнулась и ответила:
— Нет, сынок, я не призрак. Когда-то я тоже учился в Чакпори и так же бездельничал, как ты сейчас. Но превыше всего мне хотелось избавиться от земных желаний, и я замуровал себя в стенах того жилища отшельника.
Он указал куда-то вверх, и я мысленно продолжил направление его руки.
— Теперь, — продолжил он телепатически, — на двенадцатый Логсар с того дня, я обрел то, что искал, — свободу бродить по собственной воле, оставляя тело внутри кельи. И первое путешествие я совершил сюда, чтобы еще раз сверху взглянуть на толпу, чтобы снова почтить это памятное место. Свободу, мальчик, я получил свободу!
Он растаял под моим пристальным взглядом, как облачко ладанового дыма, развеянное ночным ветерком.
Жилища отшельников! Мы, чела, часто слышали о них. Интересно, какие они внутри? И зачем, с риском для жизни вскарабкавшись по горному склону, люди заточали себя в этих каменных клетках? Эти вопросы не давали нам покоя. Нужно непременно расспросить об этом возлюбленного Наставника. Вдруг я вспомнил, что всего в нескольких ярдах отсюда живет старый монах-китаец. Старый By Хси прожил любопытную жизнь: несколько лет он был монахом при дворе китайского императора. Устав от такой жизни, он отправился в Тибет на поиски просветления. В конце концов он набрел на Чакпори и был здесь принят. Но через несколько лет ему надоело и это. Он стал отшельником и прожил в уединении семь лет. Теперь он вернулся в ожидании близкой смерти. Я торопливо пошел по коридору. Пробравшись к маленькой келье, я позвал.
— Входи! Входи! — отозвался высокий дребезжащий голос.
Я вошел и впервые увидел By Хси, китайского монаха. Он сидел скрестив ноги, и несмотря на годы, его спина была прямая, как ростки молодого бамбука. У него были широкие скулы, а желтая кожа напоминала пергамент. Его глаза, пронзительно черные, заметно косили. Из подбородка в беспорядке торчали несколько волосков. Еще дюжина или около того составляли его длинные усы. Руки, испещренные морщинами, были желто-коричневыми, и выступившие на них вены были похожи на ветки деревьев. Когда я подошел ближе, он уставился на меня подслеповатыми глазами, скорее чувствуя, чем видя.
— Хм…Хм… — произнесен. — Мальчик свернул со своей дороги… Чего тебе, мальчик?
— Сударь! — ответил я. — Вы прожили в скиту семь лет. Не будете ли вы так добры рассказать мне об этом.
Он что-то проворчал, пожевал кончики усов и сказал:
