Морис Магр - Сокровище альбигойцев
От Spiritus principalis и от этих духов — правителей душ отличаются еще и «семь духов», которые, согласно Откровению Иоанна Богослова (1:4), находятся перед Божественным престолом. Один из них — их заступник. Ср.: Döllinger J. von. Op. cit. Bd. I, S. 137–138, 155 sqq.
Обычно преобладает соответствующее Евангелию от Иоанна убеждение, что заступник Святого Духа — он сам. Ср.: Ин. 14:16, 26; 16:7, 13.
О мистической Манисола (или Манилоса) катаров см. также отрывочные сведения у Пейра (Peyrat. Op. cit. Vol. I, p. 399) и y Шмидта (Schmidt Ch. Op. cit. Vol. II, p. 138), который называет ее Малилоса или Малисола, согласно Экберту Кельнскому, брату святой Елизаветы, и Дюканжу (Glossarium mediae et infimae latinitatis, 1840, статья «Bema»). Возможно, Экберт выводит это имя не от Мани, а от «malus», что означает «зло». Согласно некоторым хронистам, Грааль был «не священным раем, а греховным местом».
С индийским Мани ср. Larousse, статья «Mani». Слово «Мани» найдено также в знаменитых надписях на индийских храмах и отвесных скалах: «Om, Mani padme, hum!» Словом Мани будто бы называли смарагд (по-другому — Философский камень, или Камень непорочности).
Катары не верили в Марию как земную мать Христа, они воспринимали ее исключительно как символ. Мария была для них Мани, бог духа и любви, т. е. Параклет. Катаризм было принято называть Церковью Параклета. Насколько справедливо такое название, можно оценить по тому факту, что альбигойцы называли Марию своей «церковью».
Истории Средневековья хорошо известны примеры, когда общепринятую в данное время веру сравнивают с драгоценным камнем. В связи с этим мне вспоминается прежде всего необычно популярный в Средние века духовный роман о Варлааме и Иосафате — не что иное, как христианская модификация жизнеописания Будды в индийских традициях. Этот преобразованный вариант, первоначально созданный, вероятно, в Иране, позднее в виде греческой версии распространился по всему западному миру. Герой этого романа — христианский монах, переодетый купцом и совершающий путешествие по Индии с целью обратить в христианство принца Иосафата, точнее: Иоасафа (Будду). Варлаам находит возможность побеседовать с принцем под тем предлогом, что хочет показать ему дорогой камень, обладающий силой излечивать слепых и глухих. Однако на этот камень может смотреть без опаски только человек с непорочным и чистым сердцем. Принц охвачен желанием увидеть чудодейственный камень. Варлаам отвечает ему, что сможет показать камень лишь после того, как испытает мудрость его ума. С помощью целого ряда сравнений и аллегорий Варлаам разъясняет Иосафату достоинства христианской веры.
В «Притче о драгоценном камне» монах сравнивает христианство с драгоценностью, которая становится доступной только тому, кто чист душою. В «Притче о богатом юноше и бедной христианке» отец девушки выдает свою дочь замуж за молодого человека, выдержавшего испытание, и делает его наследником несметных сокровищ. Все это должно означать: кто избегает суетности мира и земных богатств (богатой невесты), посвящает себя христианской жизни в бедности (женится на бедной христианке), тому наградой будет сокровище, т. е. райская жизнь!
Но этим еще не исчерпываются мотивы, сходные с «Парцифалем» Вольфрама. Заслуживает внимания и эпизод, в котором Иосафат по замыслу волшебника Теуда должен быть соблазнен привлекательной девушкой. Поэтому есть все основания предполагать, что Вольфрам намеренно, не по недоразумению, делает камень воплощением стремления к раю.
Провансальская прозаическая редакция полюбившегося катарам романа о Варлааме и Иосафате, в отличие от его греческого и латинского первоисточника, отмечена множеством показательных сокращений. Так подверглись сокращениям все речи Варлаама о духовности, особенно касающиеся глупости идолопоклонства, и о таинстве крещения. Пропущены описания величия Бога и великолепия Его творений, а также обоснование почитания икон.
Для сравнения особенно интересны: «Die provencalische Prosa-Redaktion des geistlichen Romans von Barlaam und Josaphat (hsg. von Heuckenkamp), 1912; Kuhn. Barlaam und Josaphat (Abhandlungen der philos.−philol. Classe der Kgl. Bayer. Akademie der Wissenschaften. Bd. 20), 1897.
Индийская мифология содержит упоминание об открытом для всех желающих волшебном столе Будды, на котором никогда не иссякают яства, и о Чинтамани, камне, исполняющем желания. О нем писал Камперс в своей «Духовной стране света и священном Граале»: «Некоторые особенности индийской легенды о Чинтамани и особенности нашего сказания о Граале очень сходны; в этом камне желаний, испускающем денно и нощно свет, дающем каждому в изобилии еду и питье и хранящемся в замке пятисот богинь у королевского сына Гедона, можно разглядеть даже прообраз нашего сказания о Парцифале». См: Kampers F. Op. cit. S. 93; Nutt. The Buddha’s alms dish and the legend of the holy grail // Archaeological Review, June, 1889.
Итак, в Святом Духе (Spiritus principalis), в Мани или в Параклете катары видели своего рода женский паредр Бога, мать Логоса. В определенном смысле он соответствовал Майя-Марии дохристианской теогонии. Как известно, Майя была матерью Гаутамы Будды и под именем Майя — матерью вестника богов Гермеса-Меркурия. Символом этой virgo coelestis издавна была Луна. Скандинавское лунное божество Манни — северный вариант этой восточной богини и матери богов. Я считаю установленным, что индийская Майя была богиней видимого мира, Иллюзией (maya). Дева-земля, согласно Вольфраму фон Эшенбаху, была также «матерью двух людей»:
Земля, что девственно цвела,
Адаму матерью была.
Она давала ему пищу
И слыла вечно молодой.
Нет краше девственности в свете —
Сам Бог был сыном Девы этой!
Двух сыновей на белый свет
Произвела Земля. В ответ
Господь позволил людям слабым
Вершить суды. Увы! награда
Была неверно принята…
28. О катарском consolamentum см. также: Schmidt Ch. Op. cit. Vol. I, p. 119 sqq., 123 sqq.; Döllinger J. von. Op. cit. Bd. I, S. 143, 153, 191, 204. Peyrat. Op. cit. Vol. I, p. 378.
Консоламентум имеет аналог в виде орфической мистерии, совершающейся с целью предотвратить после смерти человека возвращение души в другое тело. Определяющими для веры катаров в переселение душ стали слова апостола Петра, говорившего о пойманных в темницу, т. е. в тело, духах, что им, не обретшим «во дни Ноя» веру, проповедовал Христос (1 Петр. 3:19; ср.: Döllinger J. von. Op. cit. Bd. I, S. 143; Schmidt Ch. Op. cit. Vol. II, p. 46).
29. Ср.: Schmidt Ch. Op. cit. Vol. II, p. 83 sqq., 94; Peyrat. Op. cit. Vol. I, p. 104.
«Традиции, касающиеся “одежды” еретиков, вероятно, восходят к kosti и saddarah маздеизма, священным одеяниям и рубашкам, которые должны носить все верующие. Их использование в учениях Авесты и брахманов показывает, что они берут свое происхождение в доисторическом периоде, еще до разделения арийских народов. Катаров, носивших такие одежды, инквизиторы называли haereticus indutus или vestitus. Они были посвящены во все еретические мистерии» (Lea H. Op. cit. Bd. I, S. 101).
«В одной из интерполяций писем пресвитеров, в которой — конечно же, только после “Парцифаля” — вставлено сказание о короле-священнике, точно переведенное с латинского Освальдом Писцом, говорится о том, что духовные чины особой чистоты состояли на службе в капелле. Когда же они собирались принести жертву, то снимали одежды…
Это не измышление фантазии. Здесь оживает гностическая легенда Пистис Софии о небесном странствии. Порог капеллы символизировал границу космоса. Здесь священники должны были оставить свою материальную, телесную оболочку; здесь они получали “одеяние великолепия”, “одеяние света”. В еврейском предании рабби Перахья снимает одежды перед вратами неба. Только облаченный в воздух рая, он может видеть великолепие небес. В маздеистском предании рассказывается о том, как одежда “из плоти и крови” заменяется “одеянием блеска”. Похожие эпизоды есть во многих других преданиях.
Согласно древнему гностическому представлению, все избранные получают на небе “одеяние великолепия”. Отсюда берут свое начало и рассказы о небесных одеждах, о них же идет речь в сказании о рае с его ступенчатой лестницей в “Аполлонии”. Это единственно возможное значение не оставляет больше сомнений о том, что упомянутая выше капелла представляет собой всего лишь вариант райского дворца короля-священника и воплощает идею постоянно расширяющегося небесного Царства душ…
Стол в мифах и сказаниях Востока дает лишь пищу и питье; в сказании о короле-священнике он творит чудеса; в арабо-испанских преданиях он или равноценный ему ларь почитаются как святыня; увеличивающаяся в размерах часовня — символ святости. Поэтому я пришел к заключению, что поскольку ларь, который может увеличиться до размеров часовни, является отражением Божественного престола мира и горной обителью блаженных, то он не что иное, как Грааль. Таким образом, Грааль — царство райского наслаждения, к которому стремится светлый герой Парцифаль, но он же — дворец вечного сна, желанная цель Анфортаса. Такая интерпретация соответствует общепринятому толкованию термина “Грааль” как атмосферы счастья в позднейшей немецкой поэзии» (Kampers F. Op. cit. S. 96, 97).
