Мэри Элис Монро - Место, где зимуют бабочки
В глубине души Марипоса осознавала, что ее алтарь будет всего лишь символом ее собственного отчаяния и угрызений совести, попыткой горестного покаяния… Она и мечтать не смела получить таким образом прощение за все содеянное. Не настолько она наивна! Но просто ничего другого она не могла. Какие еще дары может она возложить в знак памяти на могилу матери?
На кладбище было пусто. Она подкатила тележку к месту семейного захоронения Самора и сразу же увидела свежую могилу, приготовленную для Эсперансы. Маноло не пожалел денег и установил высокий каменный крест у ее изголовья. Черная земля, откинутая сбоку, еще не успела заветриться. Все готово, чтобы принять прах ее матери.
Вид открытой могилы потряс Марипосу. Впервые реальность смерти матери предстала пред ней во всей ее страшной и неотвратимой сути. Она опасливо заглянула в яму, и на какое-то мгновение ей померещилось, что еще миг – и эти глубины увлекут ее за собой, поглотят… Она опустилась на колени и зарыла руки в холодную землю…
Глава двадцать третья
Самка бабочки-данаиды откладывает в течение своей жизни более пятисот яиц. Но уцелеет из них только один процент: из пятисот яиц на свет может появиться всего лишь пять взрослых бабочек.
Утром в День поминовения Луз проснулась, все еще разомлевшая от того внимания, каким родственники окружили ее накануне. Она полежала в постели, представляя себе лица тех, с кем вчера познакомилась, перебирая встречи и разговоры, подробности вечера. Все было для нее как в калейдоскопе, она едва успевала на все реагировать и очень старалась никого не обидеть недостатком внимания. Далось ей это с невероятным трудом – особенно если учесть ее хилое знание испанского языка и дни, проведенные на колесах со всеми их перипетиями.
После того как почти все разошлись, тетя Эстела с тетей Мариселой и тетей Розой уселись за стол и стали обсуждать во всех подробностях предстоящее семейное торжество по случаю Дня поминовения. А мужчины в это время играли в карты за соседним столом. Весь вечер Луз украдкой наблюдала за матерью. Еще никогда она не видела Марипосу такой оживленной. С приездом в Ангангео она неузнаваемо изменилась. Куда подевалась прежняя замкнутость, неразговорчивость, угрюмый вид? Перед Луз предстала совсем другая женщина. Она держалась свободно, раскованно, весело смеялась, шутила, с интересом слушала и сама охотно вступала в разговоры. Луз словно видела перед собой ту юную непоседу, ветреную красавицу, взбалмошную девчонку, какой Марипоса была в молодости. Близкие обращались с ней уважительно, выказывая ей всевозможные знаки внимания, как и положено по отношению к дочери недавно усопшей родственницы. Между Маноло и Марипосой чувствовалась неразрывная связь. Правда, отношения с Эстелой оставались натянутыми. Но это никак не отразилось на общей атмосфере застолья. За весь вечер Марипоса даже не прикоснулась к спиртному, но глаза ее сверкали, а на щеках полыхал румянец. Столь стремительный перепад в настроениях слегка напугал Луз. Кто знает, чем может закончиться столь сильное эмоциональное перевозбуждение.
Луз зевнула и бросила взгляд на кровать Марипосы. Она была пуста и даже прибрана. Когда успела? С вечера Луз долго не могла заснуть, но когда наконец уснула, то, видно, забылась настолько крепким сном, что даже не услышала, как мать встала, оделась и вышла из комнаты. Луз отбросила в сторону одеяла. Шаль, которой вчера укутала ее Марипоса, тоже исчезла. Луз быстро натянула на себя джинсы, чувствуя, что снова стала замерзать, сверху надела новый красный свитер, купленный в Сан-Антонио по настоянию Маргарет, и в тон свитеру – толстые шерстяные носки.
По узенькой лестнице она спустилась на кухню и замерла на пороге. Все три ее тетки были поглощены работой – наготавливали горы съестного на небольшой глинобитной плите. Потрескивали дрова, пахло специями и дымом. Все женщины были одеты одинаково: длинные темные юбки, теплые свитера, волосы заплетены в косы. Они о чем-то мирно беседовали, ни на минуту не прекращая работать руками.
– Buenos dias! Добрый день, – поздоровалась с ними Луз, заходя на кухню, и смущенно улыбнулась.
– Луз, проходи! Ну, как спалось на новом месте? – затараторила на испанском ее тетушка Эстела. Она схватила с полки кружку и, наполнив ее доверху горячим кофе, протянула Луз.
– Gracias! – вежливо поблагодарила Луз, твердо вознамерившись разговаривать только на испанском.
Тетя что-то весело прошептала остальным женщинам, и все три рассмеялись. Луз почувствовала, как краска прилила к ее лицу.
Отчаянно жестикулируя и нарочито медленно произнося каждое слово, тетя Эстела дала Луз понять, что приглашает ее к завтраку.
– Si. Yo comprendo. Gracias! Спасибо! Я все поняла, – пробормотала Луз, а про себя подавила тяжелый вздох. Какой же трудный и долгий день ждет ее впереди!
После сытного и вкусного завтрака – фасоль, рис, яйца – Луз побрела в гостиную. Комната была пуста, сверкала чистотой и блеском, то есть вполне была готова к предстоящему торжеству. Она бесцельно прошлась по комнате, остановилась полюбоваться прекрасной ярко-зеленой керамикой, расставленной на боковом столике у стены. И тут же с горечью вспомнила, как сокрушалась бабушка, когда похожий на эти кувшин разбился во время пересылки из Мексики в Штаты. Как же долго и скрупулезно она склеивала потом осколки, чтобы восстановить кувшин! На стенах висели картины – цветочные композиции из белокрыльника, семейные фотографии и, конечно, огромная икона Девы Марии.
Однако над всем убранством гостиной выделялся красивый алтарь, установленный под резной деревянной аркой, увитый крупными ярко-оранжевыми цветами бархатцев. Луз вспомнила, что Офелия называла их cempasuchitl, или цветы мертвых. Чаще всего в мексиканских обрядах поминовения близких можно увидеть бархатцы или цветы календулы. Вот и здесь бархатцами был не только покрыт весь алтарь, но они в изобилии стояли в вазах и вокруг алтаря. На больших керамических блюдах были разложены бананы, яблоки, сладкие тыквы пепо. Несколько массивных головок сахара выстроились в ряд на столе возле стены, справа примостилась металлическая жаровня с курящимися благовониями, слева – множество высоких белых свечей. Алтарный столик был покрыт белоснежной скатертью, на нем лежало большое, расписанное яркими красками распятие, а под ним – фотография Эсперансы.
Луз приблизилась к алтарю и залюбовалась тем, какая была Эсперанса в юности. Какой же красавицей была ее бабушка! Замерла на фоне белой оштукатуренной стены в ярком национальном костюме, словно райская птичка, спорхнувшая откуда-то с небес. Черные блестящие волосы заплетены в тугую косу, перекинутую на одно плечо. Сколько надежды в глазах! И сколько уверенности в своих силах. Луз протянула руку и осторожно погладила фото.
– А ты на нее похожа, – услышала она сзади.
Повернулась и увидела красивую молоденькую девушку, приблизительно одного с ней возраста, застывшую в дверях гостиной. Огромные глаза, несомненное фамильное сходство – выступающие вперед скулы. Темные волосы коротко подстрижены, непослушные завитки аккуратно упрятаны за уши, в которых сверкают золотые сережки. Глаза весело поблескивают из-под густой челки, улыбается тепло и сердечно. Хрупкая фигурка облачена в наутюженные джинсы, черный свитер и кожаный пиджак. Кажется, вчера их знакомили, вспомнила Луз, но вот только имя девушки начисто выветрилось из ее памяти.
– Меня зовут Ядира, – представилась девушка на английском, подходя ближе. – Я твоя кузина.
Слава богу, облегченно вздохнула Луз. В доме есть хоть один человек, который говорит по-английски!
– А меня зовут Луз.
– Я знаю. Моя мама приходится кузиной твоей маме, но только наполовину, по линии бабушки Эсперансы. Это, кажется, называется «сводные». – Ядира говорила медленно, тщательно подбирая каждое слово, боясь ошибиться. – Comprendes? Понимаешь меня? Получается, мы тоже сводные, то есть родня наполовину. – Она весело рассмеялась. – Yo no se! Умора, одним словом.
– У меня вообще раньше не было ни одной кузины, ни целой, ни наполовину, – рассмеялась в ответ Луз. – Так что я только буду рада иметь в кузинах тебя. Как говорится, беру не глядя все, что дают, и радуюсь этому.
– Мы живем на ферме. Это недалеко отсюда. Вот зашла поздороваться. А заодно и попрактиковаться в английском. Он у меня не очень.
– Нет, ты отлично говоришь по-английски, – запротестовала Луз, довольная тем, что нашелся хоть один собеседник, с кем можно будет не испытывать языкового барьера.
Польщенная, Ядира расплылась в благодарной улыбке.
– Сегодня такой хлопотный день. Столько работы!
– Я тоже предлагала свою помощь. Просила тетю Эстелу разрешить мне помочь им на кухне, но меня вежливо отшили… Если я точно ее поняла, то самая лучшая помощь от меня будет, сказала она, если я перестану поминутно спрашивать ее, чем могу помочь, – закончила Луз, и они с Ядирой весело расхохотались.
