KnigaRead.com/

Давид Фонкинос - Мне лучше

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Давид Фонкинос, "Мне лучше" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Как там Сильви? – спросил я.

– Отлично. Много работает. Выложилась до предела, пока готовила последнюю большую выставку. Зашел бы как-нибудь к ней в мастерскую посмотреть. Ей будет приятно.

– Да-да, я ей обещал.

– …

– А как у вас с ней?

– То есть?

– Ну, как вы ладите?

– Почему ты спрашиваешь?

– Да не знаю… Супружеская жизнь – нелегкая штука, а у вас, как ни посмотришь, все как будто хорошо.

– А что, у вас с Элизой что-нибудь не так?

– Да нет, все нормально. Может, не совсем так, как прежде…сам понимаешь, время идет…

– Представь себе, у нас такого нет. Просто чудо!

Он наклонился и шепотом сказал:

– Смешно, конечно, но… этой ночью мы с ней три раза… понимаешь? Двадцать лет живем вместе, а вот поди ж ты!

– Так это замечательно!

– Ну а у вас-то? Теперь, когда дети разъехались, все должно образоваться?

Странное рассуждение. Как будто если уехали дети, то на освободившемся месте должна заново расцвести эротика? Да ничего их отъезд не изменил. Даже хуже стало. Наплыв событий выбил нас из колеи – сын и дочь покинули дом почти одновременно. В конце лета Алиса объявила, что переезжает к Мишелю, своему жениху. Он старше ее на двенадцать лет, и я его почти не знал. К тому времени они были знакомы месяца два-три, и то, что поначалу казалось просто увлечением, очень быстро превратилось в прочный союз. Алиса, верно, обиделась на меня за то, что я отнесся к ее решению без особого восторга. И так ни разу и не наведался к ним, хотя давал ей вялые обещания. Это было выше моих сил. Слишком быстро и резко все произошло. Дочь не должна расставаться с отцом так внезапно, нет бы все постепенно, как у людей.

Беда, как известно, не приходит одна, и вскоре огорошил сын – сказал, что едет учиться в Америку. В Нью-Йорк, на целый год. Круглый отличник, он получил стипендию, а нас даже не поставил в известность, что подавал запрос. Любой другой отец был бы только горд, но для меня, сразу после ухода дочери, это оказалось ударом. И не только для меня – для жены тоже. Недели не прошло – и мы с ней остались вдвоем. Сыну пошел восемнадцатый год. Два года назад ему было пятнадцать, а еще три года назад – всего двенадцать. Но сколько бы я ни крутил в голове цифры – хоть вперед, хоть назад, суть не менялась: сын повзрослел со страшной быстротой. Нет, отъезд детей не запустил нас на новый виток супружеской любви. Хорошей встряской, резкой переменой стал – это да, – переменой, к которой мы были совершенно не готовы, и она не взбодрила, а, наоборот, пришибла нас.

Эдуар почувствовал, что затронул деликатную тему, и перевел разговор в другое русло – спросил, как моя спина. Минуту я поколебался – сказать ли ему всю правду. Но надо же мне было выговориться хоть перед кем-нибудь. В конце концов, не за тем ли я к нему пришел? И я поведал все: как долго – неизвестно почему – меня держали на рентгене и как потом направили на МРТ.

– На МРТ?

– Правда странно?

– Да нет… просто хотят исследовать получше.

– Как ты думаешь, это что-то серьезное?

– Не знаю, я не видел снимков. Но МРТ – обычное дело, нет причин для тревоги.

– Но наверняка же он увидел что-то подозрительное, иначе зачем бы…

– Пока что беспокоиться не стоит. А спина не проходит?

– То и дело сводит.

– Можно на иглоукалывание походить. Говорят, помогает.

– Ну уж нет! Чтобы в меня втыкали иголки… лучше умереть!

– Тогда к остеопату. Могу, если хочешь, порекомендовать толкового специалиста.

– …

– Да ладно, не хандри! Завтра пройдешь МРТ, и все будет хорошо. Иногда ребята на этом просто зарабатывают – назначают дополнительные исследования… чем дороже, тем больше им капает.

– …

– Может, не надо говорить, но я и сам, бывает… ну… посылаю пациентов на рентген, хоть знаю, что он ничего не покажет… Медицина – это тоже коммерция.

– Думаешь, моя МРТ из этой оперы? Какая подлость – так играть на человеческих нервах!

– Не утверждаю, но может быть и так.

– Ну да, повесить мне на спину что угодно… – Я сказал это машинально, не замечая каламбура. А Эдуар расхохотался. Но что-то слишком громко, как будто беспокоился за друга, но хотел утаить это беспокойство.

Пока мы обедали, я несколько раз пытался заговорить о чем-нибудь другом, но никак не мог выкинуть из головы сомнения насчет МРТ. На вопросы Эдуара отвечал механически. Он настойчиво предлагал мне заказать десерт, и я обнаружил перед собой “Плавучий остров”. Мне как будто подставили зеркало – размазня на тарелке в точности соответствовала моему душевному состоянию, только еще и с сахарком. И тут Эдуар спросил:

– Знаешь, что пошло бы нам с тобой на пользу?

– Нет.

– Махнуть на выходные куда-нибудь вдвоем. Честно говоря, мне очень не помешало бы чуток расслабиться.

– Хорошая идея.

– В Женеву, например. Ты же любишь Швейцарию?

– Да, но я столько раз бывал там по работе. Лучше куда-нибудь еще.

– Ну, давай в Барселону. Барселона – это сказка!

– В Испанию мы ездили прошлым летом с детьми.

– Ах да… Тогда, может, в Россию? Уикенд в Петербурге, а? Там, говорят, самые красивые девушки в мире.

– …

– Сходим в дом-музей Достоевского!

Это меня изумило. Уж сколько лет мы с Эдуаром не говорили о литературе. Вот что значит старая дружба – она пропитана мифами начальной поры. Достоевский – весточка из молодости, когда мне было двадцать лет и я страшно увлекался русским безумием и психическими расстройствами. Предложение посетить дом-музей великого русского писателя на двадцать лет отстало от моих вкусов. Но это было даже трогательно. Эдуар обращался ко мне давнишнему – такому, каким я себе нравился больше всего. Теперь я так далек от всякой словесности. Несколько месяцев не брал в руки книгу. Последний раз вроде бы читал свежего Гонкура… да и то не уверен. Купить купил – точно помню, но, кажется, ни строчки не осилил. В последнее время все как-то плохо запоминается. Не то что книги, прочитанные в молодости, – сколько лет прошло, а они помнятся во всех подробностях. Я и сейчас могу ясно услышать, как дышит над ухом Раскольников. Время не властно над нашими первыми впечатлениями, даже если они запылились от долгого хранения в памяти. Поразмыслив минуту, я согласился: мысль превосходная. Почему бы нет! Внезапное решение наполнило меня радостью. За последние годы я позволял себе так мало удовольствий; плюнуть на все и отправиться путешествовать с другом – это действительно было бы неплохо. И у меня появится точечка света впереди, стимул, чтобы не сломаться, преодолеть боль. Нам будет так хорошо, выпьем водки, да и итальянские рестораны там наверно тоже есть.

12

Интенсивность боли: 7

Настроение: русское

13

После этого обеда мне здорово полегчало. О неприятностях на работе я и не вспоминал. Потихоньку учился отстраняться. Сослуживцы думали, что меня нет в офисе, потому что мне слишком тяжело, а я преспокойно гулял по Парижу. Боль была вполне терпимой. Во всяком случае, гулять она мне не мешала (не то что какой-нибудь радикулит или межпозвоночная грыжа). Я прошелся вдоль Сены, полистал книги на лотках букинистов. Остановился на некоторых именах, будто вынырнувших из далекого прошлого: Лотреамон, Мишо, Герен. Купил пару книжек и в придачу путеводитель по Санкт-Петербургу. Мысль об этой вылазке нравилась мне все больше, радовала душу. Не считая семейных поездок в Испанию и нескольких служебных командировок, я за последние годы практически не покидал Францию. Летом мы обычно ездили в Бретань, к родителям Элизы. Там было весело детям – они встречались со старыми друзьями. Но теперь это не имело смысла. Дети с нами больше никуда не поедут. Ничего не поделаешь – что было, то прошло.

Не могу сказать, чтобы я по-настоящему любил родителей Элизы, но питал к ним уважение. Я так долго лелеял фантазию об идиллической второй семье, где меня примут как родного, и я смогу наконец установить с миром какой-никакой эмоциональный контакт. Однако и через много лет наши отношения оставались не более чем просто теплыми: то было приятное, умеренное тепло на швейцарский лад. Они платили мне уважением – не больше и не меньше. Мне, может, хотелось бы чего-то другого: душевных порывов, ласковых слов, – но до этого дело не доходило, меня держали на расстоянии. Во всяком случае, так это виделось мне. А Элиза говорила: “Мои родители любят тебя так же, как любят меня”. Я изо всех сил старался быть образцовым зятем. И это рвение так бросалось в глаза, что однажды теща сказала Элизе: “Твоего мужа, видно, мало любили в детстве”. Я желал невозможного: восполнить изначальный дефицит родительской любви.

Элиза, как все девушки, которые были у меня прежде, обожала отца. Собственно, до нее только одна и была[6]. Наверно, мне такие нравятся – папенькины дочки. Ведь я воочию видел того, кто представляется им идеальным мужчиной, а потому, не пытаясь с ним сравняться, мог лучше их понять. Отец Элизы всегда внушал мне почтение. Видный, блестящий, наделенный к тому же прекрасным чувством юмора. Он преподавал историю в Реннском университете, был известен по множеству публикаций и выступлений (с самим Миланом Кундерой общался!). Оглядываясь назад, я подозреваю, что именно из-за него отказался от мысли написать исторический роман, которую вынашивал несколько лет. Было страшно подумать, что скажет обо мне этот человек, перед которым я преклонялся. Я ему как будто нравился, так зачем рисковать драгоценной благосклонностью. По воскресеньям, за семейными обедами, я предпочитал сидеть молча и не вступать с ним в спор. Если же он сам спрашивал моего мнения по тому или другому поводу, старался высказаться не совсем так, как он, и показать, какой я независимый и умный, но в целом соглашался с ним, не покушаясь на его авторитет. Сбалансированная дозировка самостоятельности и подхалимажа укрепляла мир в семье. К тому же не страдали отношения с женой, которая всегда и во всем была на стороне отца. Он с нетерпением дожидался, когда можно будет уйти на покой, и говорил, что вот тогда-то сможет наконец дописать свою книгу. Над этой книгой о Пражской весне он работал уже много лет – собирал материалы о том, как готовилось советское вторжение. Помню, часто ездил в бывшую Чехословакию, – так и вижу его с дипломатом в руке и с кривоватой улыбочкой на губах. По лицу было видно, насколько он захвачен этой работой. По случаю его выхода на пенсию (и одновременно шестидесятилетия) в их доме был устроен пышный праздник. Вот что значит слава, с завистью думал я, глядя, сколько собралось народу – дай-то бог, чтобы на мой юбилей пришло столько же! В ближайшие годы эта популярность могла самым обидным образом сойти на нет. Но тут он заболел. Совершенно внезапно, не прошло и нескольких месяцев. И с самого начала ему поставили беспощадный, как приговор, диагноз: рак. Родные были потрясены. Элиза просыпалась по ночам и рыдала: “Не может быть! За что ему такое!” И я не знал, чем ее утешить. Врачи практически не оставляли надежды. Потом я вспомнил пример Франсуа Миттерана. Вот кто всю жизнь неистово боролся за то, чтобы стать президентом, но не успел прийти к власти, как у него нашли рак. Давали полгода жизни, не больше. Все шло к тому, чтобы его президентство стало самым коротким за всю историю Пятой республики. Так нет же! Он решил бороться, не сдаваться, победить судьбу. Так все и вышло. Он скрутил болезнь в бараний рог. В 1988 году был даже избран на второй срок и умер через несколько месяцев после истечения этого нового мандата. Пока же оставался на посту, запретил себе умирать. Я напомнил эту историю Элизе, для поднятия духа. Ее отец должен написать книгу, такова его миссия, и он не может уйти, не исполнив ее. При таком мощном стимуле он, я уверен, одолеет болезнь.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*