Давид Фонкинос - Мне лучше
Сейчас, когда я шел по улице и вспоминал вчерашний разговор с шефом, мне вдруг стало ясно: то, что случилось, не сильно меня удивило. Как будто я всегда знал, что потерплю полный крах. Есть люди, совершенно уверенные, что их ждет успех, они полны самых смелых притязаний и знают, что рано или поздно добьются своего, – таковы все политики. Во мне же, кажется, всю жизнь работал обратный отсчет – от момента провала. Подсознательно я всегда ощущал себя на краю пропасти. А в последние годы это чувство стало еще острее; что-то во мне надломилось, и стало окончательно ясно: я не из породы победителей. Вчерашний день лишь подтвердил предчувствие, в котором я не в силах был признаться: такая жизнь мне в тягость.
Как ни странно, неприятности на работе не стали для меня страшным ударом. То есть я, конечно, расстроился, но не впал в отчаяние, поскольку и так был настроен на худшее. От этих мыслей меня отвлекла эсэмэска, пришедшая на телефон[4] – Элиза спрашивала, что показал рентген. Я ответил, что все хорошо. Мне нравится такая письменная форма общения. Телефонные разговоры не для меня, я часто не знаю, что сказать, а повесить трубку – слишком грубо. Хорошо еще и то, что жена не могла меня слышать, а то почувствовала бы в голосе тревогу. Таблетки помогли, но это ничего не меняло: завтра надо идти на МРТ. Все, естественно, старались меня ободрить, однако беспокойство не отпускало. МРТ по пустякам не назначают. Больницы, как известно, перегружены. Лишних исследований теперь не проводят. Для этого нет средств, поэтому врачи проверяют главное и делают это в самых серьезных случаях. Я поглубже вдохнул, чтобы остановить кровавую ленту катастрофического сценария. Шагать, размеренно шагать, пока не успокоюсь, – ничего другого не оставалось. Как же давно я не видел наш город вторничным утром. И вообще едва ли помнил, что бывают вторники. В офисной жизни дни сливались. Меня бросало то в жар, то в холод. Циклотимия разлилась по жилам. Мне начинала нравиться эта прогулка – бродить вот так вот в будний день по улицам, без всякой цели – красота! Я с восторгом разглядывал каждую мелочь, как будто все мне было в новинку. И только через некоторое время до меня доходило, что это обыденные вещи. Во мне проснулась пламенная страсть ко вторникам. Так можно полюбить только то, что чуть не потерял. Все вокруг казалось невыразимо прекрасным. Я сам себе напоминал героя “Смерти в Венеции”, разве что холеры не хватало.
И тогда я подумал об Эдуаре. В последнее время мы как-то отдалились друг от друга, но сейчас мне захотелось видеть именно его. Он был тем другом, с которым можно разделить хандру и ничего при этом не объяснять и даже вообще не рассказывать. Пешком до его кабинета пришлось идти целый час. В приемной было пусто. Я тихо сел и стал ждать. Он вышел через несколько минут и, увидев меня, без тени удивления спросил:
– У тебя болят зубы?
10
Интенсивность боли: 7
Настроение: фаталистическое
11
Нет, зубы у меня не болели. Нельзя, что ли, зайти к приятелю-стоматологу просто так, не страдая кариесом? Вот когда на лице Эдуара отразилось неподдельное удивление – значит, мои друзья считают меня напрочь лишенным способности к неожиданным поступкам. Натура, значит, у меня неартистичная настолько, что я уж не могу и забежать к товарищу без особого повода. Что ж, я действительно люблю планировать, расписывать, намечать все заранее.
– Страшно рад тебя видеть, – сказал Эдуар. – Тем более мадам Гарриш так кстати отменила свой визит. У нас куча времени. Я свободен до четырнадцати сорока пяти.
– Вот и отлично.
– Можем сходить в итальянский ресторанчик на углу. Там очень вкусное тирамису, вот увидишь.
– …
– Или ты предпочитаешь “Плавучий остров”?[5] Но перед тем как идти в ресторан, ему непременно хотелось похвастаться своим приобретением – новейшим суперкомфортабельным зубоврачебным креслом.
– Смотри, какие мягкие подлокотники – пациент может положить сюда руки.
– Да…
– А это облегчает боль. Вроде бы пустяки, но так пациент расслабляется процентов на десять больше, чем обычно.
– Да?
– А подставка для ног, погляди… высота регулируется. Как в Эр-Франс в первом классе.
– …
– Вот погоди, еще немного – и визит к стоматологу станет сплошным удовольствием.
Тут уж я промолчал. Да Эдуар и сам, похоже, понял, что хватил лишку. Впрочем, для стоматолога такая любовь к своему ремеслу и такая забота о пациентах весьма похвальна. Его профессиональный пыл не мог меня не тронуть, так что я, поначалу равнодушный к его драгоценному креслу, невольно заинтересовался. И даже задал несколько вопросов. Эдуар просиял, и мы еще довольно долго, как фанатичные креслопоклонники, созерцали это чудо техники.
На полпути в ресторан Эдуар вдруг остановился:
– Но… ты что, сегодня не работаешь?
– Взял день отгула.
– А-а… понятно… – сказал он, помрачнев. – Надеюсь, ничего серьезного?
– …
– Ты что-то хочешь мне сказать?
– Да нет.
– Являешься без предупреждения и хочешь, чтобы я поверил, будто ты ничего не собирался мне сказать?
– Но так и есть – ничего! Просто взял и заглянул к тебе. Как раньше.
– Но ты и раньше так не делал.
– Тогда допустим, я решил начать.
Это правда. Я никогда не заходил к нему вот так – ни с того ни с сего. Наша дружба носила характер строго размеченной пунктирной линии, и было неизвестно, к чему приведет моя попытка отклониться в сторону: сможем ли мы дружить в не отведенных для приятельского общения обстоятельствах. У Эдуара, как и у меня, все в жизни развивалось предсказуемо. У него даже был свой постоянный столик в ресторане. Поражаюсь людям, которые любят обставлять свой быт такими указателями. Лично мне было бы неприятно появляться там, где меня легко найти и опознать, ведь это значит, что придется разговаривать, а я не всегда готов к изящному трепу. Хотя вряд ли кто-нибудь догадывается, что я чураюсь устойчивых привычек из робости. В этом смысле Эдуар – полная противоположность мне: он обожает, чтобы его узнавали, обращали на него внимание, выказывали уважение. С хозяином ресторана он был на ты. “Как дела? – А у тебя?” – приветствовали они друг друга. За обменом любезностями следовала краткая, не дольше минуты беседа – общие слова о политике, о погоде, – этакое скоропалительное словоизвержение; и все завершалось заказом. Впрочем, в этом неизменном ритуале оставалась незаполненная ячейка, предназначалась она блюду дня. Варианты чередовались, снабжая организм завсегдатая ежедневной толикой адреналина. “Ну, что у нас сегодня?” – спрашивал Эдуар, и в глазах его зажигался азартный огонек.
Думаю, Эдуар частенько заглядывал сюда и в одиночку. Так и представляю себе: вот он сидит, поедает фрикадельки и листает финансовые хроники в “Фигаро”. Газета ему нужна, чтобы создавать имидж солидного бизнесмена, озабоченного финансовыми вопросами, тогда как на самом деле ему было в высшей степени плевать на биржевые фортели. И верно, каждый раз он пялился на соседок – трех дам, судя по всему, тоже постоянных клиенток. Они же наверняка каждый день перемывали косточки сослуживцам, – в ресторанах, где кормят по талонам, ничего никогда не меняется. Первая дама выбирала вслух и, готов поспорить, начинала со слов: “Что бы такое взять сегодня… может, пиццу или пасту?” А чуть погодя отметала искушение: “Нет, это вредно. Лучше салатик”. В подругах тоже просыпался стыд, и они по ее примеру тоже заказывали салатики – ни пасты, ни пиццы никому не доставалось, и так каждый день. Да я и сам не раз терялся в лабиринте гастрономического выбора. Никогда не знаешь, что заказать, ведь, выбирая что-то одно, убиваешь все прочие варианты. Ресторанное меню – лучшая метафора всех наших жизненных метаний. Три женщины ели салат, мечтая об эскалопе по-милански. Какое-то время спустя они бросят салат и начнут новый роман с лазаньей. Но и тут их ждет разочарованье: лазанья тоже приедается.
Эдуар тоже наблюдал за тремя подругами. Может, когда-нибудь он рискнет с ними познакомиться. Хотя заговорить с женщиной просто так, ни с того ни с сего, довольно трудно. Кто на это способен? У кого найдутся подходящие слова, чтобы достигнуть цели и не показаться бабником самого низкого пошиба? Вот если бы у них были проблемы с зубами! – должно быть, мечтал Эдуар. И неожиданно сказал, что был бы не прочь на минуточку сбегать налево – а то в жизни не хватает остроты.
– Подать вам к пицце острой подливки? – спросил официант.
– Нет-нет, спасибо.
Мы заказали по пицце “четыре сыра”. Не думал, что смогу есть, но, похоже, желудок мой не желал прислушиваться к больной спине и перешел на автономный режим. Эдуар меня удивил. Заглядываться на посторонних женщин – это еще ладно, но связь на стороне… Выходит, он, так любящий свою жену, тем не менее хотел бы завести интрижку? Наверное, ему просто нужно было высказать вслух это желание, чтобы оно не стало навязчивым. Ведь слова в какой-то мере заменяют действия. Я прекрасно знал, что изменять жене он не станет, он и сам это знал, потому и говорил об этом так легко.
