Мартин Винклер - Женский хор
Что с тобой? Зачем ты у него об этом спросила? Ты же туда не поедешь? Ты с ума сошла. И потом , у тебя ведь нет машины, забыла?
– Ничего, просто хотела узнать.
Снова последовало долгое молчание.
– В любом случае, спасибо за ваши ответы. Спасибо за женщин.
Я сделала это не для женщин.
СКАРАБЕЙ
Я сделала это для себя, только не знаю почему. Накануне вечером, когда он перезвонил через два часа и сказал, что готов меня заменить, я все еще отвечала на вопросы посетителей форума. Дописав ответ и вернувшись к списку вопросов, я увидела, что он уже ответил на другие сообщения, и я прочитала сообщения и его ответы, чтобы посмотреть. Чтобы знать.
Каждый раз, читая вопрос, я мысленно готовила ответ, и иногда наши ответы совпадали. А иногда он отвечал так, как мне бы и в голову не пришло ответить. И даже если он писал примерно то же самое, что написала бы и я, он что-нибудь добавлял: бонус, пару слов, три слова, – и его ответ приобретал дополнительное измерение. Я была в ярости. Я видела, что мои ответы полные, точные, научно обоснованные, но зачастую слишком тяжелые и, возможно, бесполезные, в то время как его ответы были легкими, занятными и светлыми. И добрыми. И я понимала почему: в отличие от меня, он не тратил время на то, чтобы внимательно изучить все, что говорила женщина, все детали, с помощью которых она описывала свое состояние (и которые были всего лишь предлогом). Он сразу переходил к самому главному, к тому, в чем заключалась проблема, к тому, что на самом деле ее беспокоило: мне больно, мне страшно, я не понимаю, что со мной. Именно на это он и отвечал. Не спеша. Без высокомерия, не строя из себя всезнайку или Господа Бога, а со спокойной уверенностью человека, который опирается на то, что ему рассказывали женщины, на то, что он видел, осматривая их тела, выслушивая их жалобы, слушая их истории. Когда он им отвечал – когда он им отвечает, – кажется, что все женщины, которые с ним говорили, стоят здесь, образовав круг за его спиной, вместе с ним читают вопрос и нашептывают ему ответ.
Этот тип меня волнует.
Нет, не так.
Не хочу сказать, что он будоражит меня как женщину, бросает в эти состояния, которые случаются у меня с тех пор, как я, молоденькая студентка медицины, открыла для себя фейерверки, землетрясения, цунами удовольствия и умоляла Пьеро подбросить меня до небес, повторить то, что он так хорошо умел со мной делать – где он этому научился? Ни в те состояния, которые случались у меня еще несколько недель назад, когда я со всей полнотой ощущала себя женщиной, абсолютной властительницей своей жизни, своей судьбы и своих желаний. Я запрыгивала на Жоэля каждый раз, когда хотела его, потому что его мне никогда не приходилось уговаривать, он любил это так же, как я, мы любили это… мы – и почему только он ушел, ПРОКЛЯТИЕ?!
Итак, нет, Карма меня в такие состояния не вводил.
И дело не в том, что он был несъедобным, просто в этом смысле он меня не возбуждал. Я не могла представить себя в его постели, хотя постепенно начала представлять, как он укладывает в нее многих других (или это они его укладывают). Это не так. То, что (мне больно в этом признаться, но никто мне ничего не скажет, так что…) возникло между нами за эти несколько дней – субстанция совсем иного рода.
Он заставляет меня чувствовать и думать одновременно.
Когда он на меня смотрит, когда говорит, то это совсем не так, как с Пьеро или с ним, я очень хорошо чувствую, как гиперчувствительный придаток разбухает в центре каскада волн, но не между моих бедер, – в моем мозгу. Этот тип возбуждает мой мозг.
И мне это нравится.
Это очень похоже на то, что я чувствовала, когда ходила заниматься с Энцо.
Папочке это не очень нравилось. Его маленькая девочка (хотя мне было пятнадцать лет) проводила все субботние вечера у типа, который, безусловно, был ее лучшим другом, но который был в три раза старше (я помню, что я тогда сделала подсчет, и он показался мне чертовски старым). Ему это не нравилось. Хотя сам Энцо ему нравился. Он не боялся, что Энцо сделает мне больно, он ему полностью доверял, он знал, что Энцо и мухи не обидит, он боялся, что я сделаю больно себе , если попытаюсь помериться с ним силами и упаду. Или получу удар не в то место. Да, я получала довольно много затрещин, но Энцо никогда не делал мне больно. И потом, я защищалась.
– Хочешь, чтобы я тебя тренировал ? – спросил Энцо в первый раз. – Зачем?
Он стоял на пороге своей двери и вытаращил глаза, увидев меня, промокшую под дождем, после того как я прошла пешком через весь город, чтобы услышать этот вопрос.
– Что значит «зачем»? Мне надоело смотреть, как к моим подругам пристают. Вот зачем.
Он впустил меня, забрал у меня плащ и повесил его на вешалку:
– Твой отец знает, что ты здесь?
– Ну да, – ответила я, пожав плечами, – это он дал мне ваш адрес, и я ему сказала, что схожу к вам.
– И он не был против?
– Нет. Он знает, что, если я что-то решила, возражать бесполезно.
– Понимаю. (Помню, как он улыбнулся глазами.) А к тебе пристают?
– Нет, и не пытаются!
(Помню, как он улыбнулся.)
– Да, твой отец говорил мне, что маленькая ты наводила ужас на всю школу.
(Помню, как я закричала.)
– Неправда! Если я и била мальчишек, то только за дело!
– Да. Так думаешь ты, но ты не знаешь, что думал мальчик, которого ты ударила…
– Я умею отличать хорошее от плохого!
(Помню, как он рассмеялся.)
– Если у тебя есть метод, запроси патент, и твое будущее будет обеспечено!
(Помню, как он почесал затылок, размышляя.)
– Я не прошу вас заниматься этим бесплатно. Я заплачу!
– Дело не в этом. Почему ты хочешь, чтобы я давал тебе частные уроки? Ты можешь ходить в секцию, как все остальные. Кроме того, заниматься в группе гораздо эффективнее.
– Нет. Я не хочу, чтобы об этом кто-нибудь знал.
– Почему?
– Потому что тогда пропадет эффект неожиданности.
(Помню, как он покачал головой.)
– Понимаю. Но на это потребуется время.
– Сколько?
– Столько, сколько нужно, Скарабей. Я не стану с тобой заниматься, если не буду уверен, что намерения у тебя самые серьезные.
– Как я могу это доказать?
– Приходи два раза в неделю: вечером в будни и в субботу после обеда.
– Хорошо.
– В течение всего года. Даже во время каникул.
– Я все равно никуда не уезжаю, мне это осточертело.
– Чем ты занимаешься на каникулах?
– Учусь.
– Кем ты хочешь стать?
– Врачом.
– Понимаю.
Помню, я подумала: меня бесит, что он все время говорит «понимаю », не знаю, что он там понимает, но я понимаю, что с ним придется работать до седьмого пота, он с меня три шкуры сдерет, и мне это не нравится, не нравится, не нравится.
Он помолчал, заметил, что я топчусь на месте, и сказал:
– Пойдем, я дам тебе первый урок.
Из крошечной прихожей мы прошли в длинный коридор, из коридора в кабинет, а из кабинета в огромный зал, где, как он объяснил мне позже, находилась мастерская стекольных ремесленников, которые жили в соседнем доме. В зале стоял бильярдный стол, в глубине находились камин и кресла, а между ними коврик для тренировок.
Он снял вьетнамки, я сняла ботинки и носки и хотела раздеться, но он меня остановил:
– Что ты делаешь?
Я взмахнула сумкой, которую притащила с собой:
– Я не стану заниматься в этом наряде!
– Что это?
– Кимоно, которое я купила сегодня утром. Такое же, как у парней, которые тренируются в секции.
– Ты необыкновенно самоуверенная!
– Да! (Помню, я тогда подумала: я так воспитана. )
– Понимаю. Убери свое снаряжение, в первый раз оно тебе не понадобится.
– Разве? Вы что, собираетесь дать мне урок теории? Не стоит. Я прочитала ваши три книги.
– Серьезно?
Я достала их из сумки и показала ему.
(Помню, я была очень горда собой.)
– Дай-ка взглянуть… – Он с нежностью взял их в руки. – Я думал, их больше не найти…
– Нужно уметь искать, вот и все.
(Помню, он посмотрел на меня, как будто я маленький ребенок, как будто мне не пятнадцать лет. Как будто он не видел, как я росла, начиная с трех лет. Как будто он видит меня впервые.)
– Можно я их у тебя заберу?
Я вытаращила глаза:
– Э… да. Конечно. Я знаю их наизусть. Если вам это доставит удовольствие…
– Конечно, это доставит мне удовольствие. Я не держал их в руках с тех пор, как они были изданы…
– Правда? Как такое возможно?
– Свои экземпляры я раздал, и мне их не вернули, издатель разорился, я переехал. Короче…
Он положил книги на низкий столик, между креслами и камином, и показал, чтобы я встала на ковер. Подходя к центру, я увидела на кремовом коврике белый холмик и белые дорожки.
– Нельзя его оставлять вот так.
Я пригляделась внимательнее и увидела, что это огромная головоломка, пазл. Были собраны лишь края и отдельные участки. Холмик за пределами пазла – это была кучка еще неиспользованных элементов.