Питер Мейл - Алмазная авантюра
Брови Элены изумленно взлетели.
– Мистер Левитт, вы что, хотите, чтобы я сделалась женщиной на содержании?
Сэм просиял:
– Точно! Еще шампанского?
Последний гвоздь в гроб страховой карьеры Элены был вбит тем же вечером, когда из Лос-Анджелеса позвонил Фрэнк Нокс. Спросив – без особой надежды, – что ей удалось выяснить, Фрэнк умолк на несколько мгновений, прежде чем снова заговорить.
– Мне очень жаль, но нужно, чтобы ты немедленно вернулась подчистить все хвосты. Всего на пару дней.
Элена вздыхала, Фрэнк извинялся, но в итоге они договорились: как только документы на дом будут подписаны, Элена поездом доедет до Парижа, чтобы тут же сесть на лос-анджелесский рейс. И во время полета, пообещала она себе, напишет заявление об увольнении.
5
Ребуль захотел составить Сэму и Элене компанию во время подписания документов – в качестве моральной поддержки, как он сказал, и, возможно, переводчика. И вот ровно в половине одиннадцатого утра все трое явились в контору мэтра Арно, располагавшуюся в изрядно обшарпанном доме в шестом arrondissement[15], районе, облюбованном некоторыми представителями марсельской армии notaires. Секретарша проводила их в приемную, темную и тесную, меблированную полудюжиной жестких стульев и дополненную подборкой журналов многолетней давности.
Элена полистала древний номер «Paris Match».
– Как вы думаете, эти ребята сами когда-нибудь дожидаются в своих приемных?
Ребуль улыбнулся:
– Это старинная традиция. Если сложится впечатление, что у них есть деньги на удобную мебель для приемной, клиенты решат, что и гонорары они запрашивают слишком большие. – Он пожал плечами. – Я видел приемные и похуже.
Они услышали предостерегающий кашель. Дверь открылась, и появился сам мэтр Арно, крупный, неряшливого вида мужчина с большими, неухоженными усами и впечатляюще косматыми бровями. Улыбаясь и извиняясь, он пояснил, что его задержал телефонный звонок.
– Все хорошо, – добавил он. – Мадам Кольбер успела отдохнуть после переезда из Парижа и ждет вас.
Он провел их в кабинет. Здесь теснота ощущалась еще сильнее: пространство было отдано на откуп кипам документов и справочников, которые захватили все горизонтальные поверхности. Оазис порядка создавали стулья, аккуратно расставленные полукругом перед рабочим столом Арно. Мадам Кольбер уже устроилась на среднем, самом главном стуле.
Это была маленькая, похожая на птичку, аккуратно одетая и тщательно подкрашенная женщина. Пока ей представляли Элену, Сэма и Ребуля, она улыбалась, наклонив голову, однако руки держала на костяном набалдашнике своей трости. Арно устроился за письменным столом и отделил одну кипу документов от прочих. Кашлянул, прочищая горло.
И потянулись долгие и скучные полтора часа, пока он монотонно зачитывал вслух все пункты контракта, время от времени умолкая и вопросительно глядя на Ребуля, чтобы удостовериться – эта жизненно важная информация услышана и, при должном везении, усвоена. Все это длилось и длилось; Элена с Сэмом время от времени кивали с умным видом, тогда как мадам Кольбер сидела бесстрастная и неподвижная. Наконец Арно закончил, и они смогли подписать контракт – на каждой странице, само собой, – а мадам Кольбер смогла внимательно изучить сертифицированный чек. Связка заржавленных ключей перешла из рук в руки, и Элена с Сэмом стали гордыми владельцами дома в Провансе.
Ребуль заверил их, что есть только один достойный способ отметить это событие – ланч. Ланч на их новообретенной родине на берегу Средиземного моря. И потому он заказал столик «У Марселя» («Chez Marcel»), в ресторане, как сказал Ребуль, имеющем два неоспоримых достоинства: потрясающий вид на Старый порт и талантливого молодого шеф-повара, который, будучи уроженцем Марселя, знает толк в рыбе.
Во время короткой поездки до порта Ребуль постарался объяснить, отчего покупка дома во Франции такое затяжное и утомительное дело.
– Французы становятся очень недоверчивыми, когда дело касается бизнеса и особенно когда совершаются сделки с недвижимостью. И по-моему, их нельзя за это упрекать. У каждого старого дома есть своя история, и здесь вполне обычное дело, когда вдруг выясняется, что одна из комнат, или сортир во дворе, или часть сада до сих пор принадлежит какому-нибудь дальнему родственнику, который может доставить неприятности. Понятно, что все это необходимо предусмотреть и решить по закону. Однако не меньшую роль играет и любовь французов к бюрократии. Мы можем сколько угодно всплескивать руками и ругать ее, но в итоге с нею миримся. Мне кажется, она действует на нас успокаивающе. Дело, решившееся просто и быстро, вызывало бы сильные подозрения.
Ребуль вел их по Портовой набережной, пока они не оказались перед ничем не примечательной дверью, темно-зеленой, утопленной в нише, со скрытым в стене переговорным устройством.
– Пришли, – сказал Ребуль. – Как видите, хозяева полагают, что вполне могут обойтись без рекламы – за исключением самой лучшей, что передается изустно. Почти все, кто сюда приходит, – завсегдатаи, это место больше похоже на клуб.
Он нажал на кнопку, пробормотал свое имя, и дверь, открываясь, щелкнула.
Лестничный пролет привел их в узкий, за литый солнцем ресторан. В конце просматривалась кухня, отделенная от обеденного зала стеклянной перегородкой. Оставшиеся стены были посвящены памяти популярного марсельского писателя и кинорежиссера Марселя Паньоля. Гигантские черно-белые фотографии великого человека и знаменитые сцены из его фильмов перемежались афишами: «Манон с источника», «Фанни», «Жан де Флоретт», «Жена булочника» и полдюжины других.
– Дайте-ка угадаю имя шеф-повара, – сказала Элена. – Марсель?
Ребуль заулыбался и покачал головой:
– На самом деле Серж. Однако Паньоль его главное хобби. А вот и его прелестная жена.
Молодая женщина с веером меню, широко улыбаясь, прошла между столиками, чтобы встретить гостей.
– Жюли! – произнес Ребуль.
– Франсис! – отозвалась Жюли.
Объятия, поцелуи и комплименты сменились представлением гостей, после чего Жюли провела их через зал на террасу. Здесь было всего с дюжину столов, и открывался один и тот же захватывающий вид: корабли в Старом порту, сверкающая вода, а на гребне холма вдалеке – колокольня и золоченая статуя Мадонны с Младенцем, вен чающая Нотр-Дам-де-ла-Гард, великолепную базилику, построенную в 1864 году на фундаменте крепости шестнадцатого столетия.
Ребуль уселся и поднял бокал-флюте с шампанским, которое явилось как по волшебству.
– Во всех отличных ресторанах, – начал он, – одна из лучших закусок – предвкушение. Бокал напитка, охлажденного и восхитительно вкусного, меню, полное соблазнов, приятная компания – нет более действенного способа привести свои вкусовые рецепторы в состояние qui vive[16]. Так что же мы выберем? Tartare de coquilles Saint-Jacques?[17] Домашний foie gras?[18] Или главную гордость шефа – bouillabaisse maison?[19] Думайте, думайте. Не торопитесь, друзья мои, не торопитесь.
Пока Элена, Сэм и Ребуль думали, Коко Дюма довольствовалась клубным сэндвичем, сидя в вагоне скоростного поезда, шедшего в Париж. Она ехала в гости к отцу, Алексу Дюма, который более пятнадцати лет назад помог ей начать свое дело. Алекс Дюма всего в жизни добился сам и гордился этим. Он сколотил немалое состояние на делах, о которых никогда не распространялся и которые требовали поездок из Бельгии в Париж, причем зачастую – через Африку. Алекс души не чаял в своей дочери и, распознав у нее талант архитектора, который проявился уже в первые годы учебы, придумал, как задействовать ее в собственных бизнес-проектах. Результатами он был вполне доволен и намеревался отойти от дел, хотя не раньше, чем убедится, что его драгоценная Коко готова к самостоятельной жизни.
Когда день перетек в вечер, они сидели в гостиной в квартире Дюма-père[20] на рю де Лилль – безупречно декорированной и обставленной Коко, – обсуждая некоторые любопытные возможности. К тому времени, когда они перешли на другую сторону улицы и направились в «Le Bistrot de Paris», чтобы поужинать, идея уже обрела ясные очертания. Однако некоторые немаловажные детали требовалось еще доработать. И в то же время нельзя было забывать о планах на будущее для Коко. Когда папа уйдет на покой, чем будет заниматься дочка? Она уже начала уставать от клиентов с их вечными придирками и сомнениями, с нежеланием в точности выполнять то, что им сказано. Коко тоже была готова к переменам. Может быть, следовало обзавестись квартиркой в Нью-Йорке и домиком на Багамах, чтобы было где укрыться от ужасной манхэттенской зимы. Начать с нуля. Эта перспектива казалась Коко чрезвычайно притягательной.
Элена с большой неохотой села в самолет, который должен был доставить ее в Париж, и дальше – пересадка на рейс до Лос-Анджелеса. Она смутно ощущала, что ее обманули. Ей хотелось быть с Сэмом и исследовать их новый дом. Она представляла себе ланчи на террасе, похожие на пикники, вечера со стаканчиком-другим rosé, чтобы отметить закат. Но нет. Элена раскрыла портфель, чтобы еще раз пролистать отчеты. Здесь же, в боковом кармане, лежало несколько черновиков заявления об увольнении. От одного взгляда на них ей стало лучше.
